В этой квартире задумчивой и проворной
«и» пишут в «ши» и, наверное, даже в «жи»;
тщетно сознанье, пытаясь примерить форму,
грустью заносит нижние этажи.
Будь сто пятнадцать раз лейтенантом неба,
орден Большой Медведицы на груди
не отделяет надолго от пайки хлеба
и от того, кто закончился впереди.
Пью родниковую воду, но бьёт икота:
может, от страха, портвейна и сигарет;
позасегодня соседский фотограф, Джотто,
выставит в кухне для страждущих мой портрет:
белое в синем, красное, золотое,
взглядов касание, руки, рассвет кровав…
Как мне увидеть: пытаюсь постичь пустое
или закрыта яблоком голова?
Или закрыто и по кадык зарыто
то, что – Магритт, Пикассо, Дельво, Дали?
Я целовал Христа и рыгал в корыто,
чтобы узнать, что всего лишь на час калиф,
чтоб догадаться, откуда стекают звёзды
в августе в образе зыбких соленых струй,
чтоб получить награду: навеки – возле,
свой отмолить предательский поцелуй…