(отклик на стих Татьяны Новы "Мужик и соловей")
Весенним днём, прекрасным тёплым днём
Пел соловей в терновнике своём.
Он так старался, так свистел в надсад,
Что сам тащился от своих рулад.
А рядом, маясь тяжким бодуном,
Пахал мужик,
Естественно, конём.
Лениво брёл он свежей бороздой,
Зевая и скребя под бородой.
И всё б вокруг лады, ништяк, добро...
Но соловья толкает бес в ребро.
(О, бес коварный, он всегда готов
Ловить в свои тенета гордецов)
И соловей, закончив щёлкать вдруг,
Слетел и сел пред мужиком на плуг.
И так, напыжась, процедил сквозь клюв:
Ну что, мужик,
Ты не упал, заснув.
Паши, паши.
По правде говоря,
Меня ты обмануть желаешь зря.
Вот конь,
Он пашет, тяжкий плуг влача.
Ты ж изрыгая волны первача,
Бредёшь, ну, как помеха, как напасть,
Держась за плуг, чтоб только не упасть,
Смущая этим честного коня.
Ну, это каждый сможет, даже я.
А вот тебе, уверен я, в напряг
Пропеть хоть что-то, сидя на ветвях.
Не соловьём, конечно, это бред.
Таких, как я в природе больше нет.
Но, взяв в расчёт убогий твой подкласс,
Ты не кукукнешь даже пару раз!
Мужик сдержался б,
Коли б не был пьян.
Но тут, увы, повёлся, как пацан.
И на гапонские призывы соловья
Взревел: - Кто? Я!?
И враз, рванув рубаху на груди,
Полез на дуб, что рос чуть впереди.
И ёрзая на дохленьком суку,
Начал, хрипя, орать: - Ку-ку, ку-ку.
Так надрывался, не жалея сил,
Что чуть саму кукушку не затмил.
Но грянул ожидаемый финал:
Сук обломился
И селянин пал.
Но не убился,
Только протрезвел
И похромал допахивать надел.
И конь, краснея с гривы до подков,
Узнал в тот день немало новых слов.
Мораль в сей басне есть.
Она проста:
Коль ты поёшь, то пой себе в кустах.
Там выводи хоть тысячу рулад.
И нечего смущать электорат.
Иначе – ясно даже дураку:
Майдан, толпа и общее «ку-ку».