РОБЕРТ СЕРВИС
(1874 – 1958)
YELLOW
РЫЖИЙ
Раз майским днём своим путём я брёл, судьбу кляня,
Вдруг вижу, в зарослях с ружьём, в полмили от меня
Залёг мужчина, рядом пёс... Их устремлён был взгляд
На уток в облаке стрекоз... Казалось, утки спят.
Вдруг пёс рванул и в тот же миг вспорхнули утки ввысь.
Пошли проклятья, дикий крик... Что толку, злись не злись.
А я, настолько поражён, глядел во все глаза,
Как, вскинув в ярости ружьё, пальнул ублюдок в пса.
Как воют раненые псы, ты знаешь? – Это жуть.
Всё ж пёс пополз через кусты хозяина лизнуть.
Казалось, он хотел сказать, чтоб тот его простил,
Но парень выстрелил опять и рыжего добил.
Что мог я сделать, мог сказать? Ведь рядом никого.
Я мог лишь молча наблюдать и больше ничего.
Я должен был бы заорать: «За что ты пса убил!»
Но хуже... Смог он доказать, что сам я рыжий был.
--
Yellow
by Robert W. Service
One pearly day in early May I walked upon the sand
And saw, say half a mile away, a man with gun in hand.
A dog was cowering to his will as slow he sought to creep
Upon a dozen ducks so still they seemed to be asleep.
When like a streak the dog dashed out, the ducks flashed up in flight.
The fellow gave a savage shout and cursed with all his might.
Then as I stood somewhat amazed and gazed with eyes agog,
With bitter rage his gun he raised and blazed and shot the dog.
You know how dogs can yelp with pain; its blood soaked in the sand,
And yet it crawled to him again, and tried to lick his hand.
"Forgive me Lord for what I've done," it seemed as if it said,
But once again he raised his gun -- this time he shot it dead.
What could I do? What could I say? 'Twas such a lonely place.
Tongue-tied I watched him stride away, I never saw his face.
I should have bawled the bastard out, a yellow dog he slew.
But worse, he proved beyond a doubt that - I was yellow too.