Из книги *НЕ БРОСАЙТЕ СЛОВ НА ВЕТЕР*
27. НОВОЕ ВРЕМЯ — НОВЫЕ ПТИЦЫ
Наконец-то и мы старшекурсники, и уже не нас называют «мальки» и «котята», а других, — только что принятых новичков и тех, кто следом за нами переходит с курса на курс, хотя их-то уж никак не назовёшь ни «мальками», ни «котятами». Массивные, с квадратными плечами, загорелые, бритые, по институту косяком ходят парни в матросских шинелях: Семён Шуртаков, Михаил Годенко, Григорий Поженян, Иван Ганабин, Иван Завалий. В скверике института под пожухлой и пыльной кроной красного клёна басисто, ворочая на «о», читает стихи молодой солдат-пехотинец в выцветшей форме. Это Владимир Солоухин. Его круглое обветренное лицо по-крестьянски сдержанно, настороженно. Взгляд словно спрашивает: «Ну, так что вы мне нового скажете? Попробуйте-ка мне возразить!» Тут и там мелькает белая как лён голова: это носится по институту задиристый, вспыльчивый, «сплошная эмоция» прозаик Владимир Тендряков. Дружно держатся два артиллериста Юрий Бондарев и Григорий Бакланов, вместе ходят по коридору, вместе курят, вместе вступают одновременно в спор. Круглоликий, низенький, толстенький Евгений Винокуров всегда улыбается, даже когда над ним подшучивают: признак отличного душевного здоровья.
Пополнение прибывает мощное, крупного калибра.
На перерывах кто-то с пафосом «рубит» стихи.
Оценки поступают самые противоречивые. Один из слушателей восклицает:
— Хрестоматийно!
Другой резко машет рукой:
— Чёрная абракадабра!
Третий, сплюнув, подвёл итог:
— Это написано левой холодной немытой ногой.
Ну, значит, сейчас и сам автор и его критики возьмутся за грудки.
К нам на курс тоже прибыло подкрепление: из ВИЯКа пришёл очеркист Анатолий Злобин, с заочного перевёлся поэт Василий Фёдоров. Высокий, светловолосый, он возвышается над стоящими вокруг него противниками на целую голову и что-то шумит, доказывает, поправляя спадающую на лоб светлую
прядь.
Однажды после особенно ожесточённой схватки Фёдоров сказал мне, весело улыбаясь:
— Есть люди твёрдые как орех. А раскусишь его — и баста! Больше в нём и нет ничего. А меня, — Василий хитро смеётся при этом, — меня жуют, как
резину, и так-то и эдак, а я всё такой же! Не по зубам...
Он приглядывается ко всему своими маленькими, умно поблескивающими глазами, морщит толстые губы, что-то думает, думает...
Есть поэтические таланты, подобные алмазам. Они сверкают ярко, всеми гранями. Но впоследствии, сколько их ни шлифуй, а смысл их всё тот же. Ничего в драгоценном камешке не прибавилось нового!
Талант Василия Фёдорова напоминает мне жемчужину, которая с годами всё увеличивается, зреет, нарастает слоями. Вот она была маленькая, песчинка. А вот спустя годы — большая, опалово-розовая и сияет глубинным, молочным огнём, переливается спрятанным внутри него солнцем...
Мы сидели с Фёдоровым почти рядом, в одной аудитории, и довольно долгое время совершенно не знали друг друга.
Впервые всерьёз мы столкнулись с ним в поездке в Воронеж, в дни зимних каникул.
В то время Воронеж был разрушен, пожалуй, не менее, чем Сталинград. Целые километры аккуратных развалин. Аккуратных потому, что они уже обнесены заборами, окружены пушистыми, в белом инее, тополями, укрыты, спрятаны под белым пушистым снегом.
Но за заборами — чёрные провалы окон, голые, мрачные, обрушенные стены, исковерканные трамвайные пути. Словно трубы архангелов, сзывающие людей на страшный суд, поднимаются к небу чёрные колонны здания, где у немцев было гестапо.
Казалось бы, кому в Воронеже до стихов, до поэзии, когда ещё нет ни света, ни хлеба? Кому интересно слушать двух начинающих, молодых?
Зрительный зал заводского Дома культуры полон. Наши слушатели — мальчишки, выпускники ремесленных училищ: безотцовщина военных годов. В любую минуту они готовы подраться, а подравшись, заплакать; в любую минуту могут засвистать в три пальца, как голубятники. После смены, ещё грязные, неумытые, голодные, в ледяном, нетопленном зале, они собрались на одно из тех самых бесплатных «мероприятий», которые, как известно, всегда ходят в низкой цене...
Я сижу на огромной неметёной, неприбранной сцене и робею: сумеем ли мы завладеть вниманием своих маленьких непоседливых слушателей? Ведь мы будем читать только стихи. Одни стихи. И более ничего! Никаких шпаг глотать мы не будем...
И вот первые фразы брошены в зал.
Тишина.
Слушают внимательно. Ведь это стихи о Воронеже, их родном многострадальном городе, в котором они знают каждую улицу. Это им, видимо, очень понятно. Весело хлопают. Не привычно-старательно, а вразброд, но с азартом.
Меня сменяет Василий Фёдоров. Он читает стихотворение о мятущейся, полной сомнений душе, выбирающей путь, о единственно верном, правильном шаге:
Переступить? Или вернуться?
Переступить? Или вернуться?
И решено — переступить...
И вдруг свершается нечто ужасное, чего мы не могли и представить себе заранее. В зале мигнул и погас электрический свет.
Полный мрак. Сейчас... Жду. Сейчас заревут, засвистят, затопают каблуками, закричат: «Сапожник!»
И наши голоса потонут в столпотворении вавилонском...
Но — тишина. Тишина?! Да. Тишина. Полная тишина. Фёдоров на миг перебивает сам себя. Спрашивает:
— Как, ребята, подождать? Или читать дальше?
Будете слушать?
— Читайте... Если знаете на память!..
— Продолжайте! Мы слушаем...
И он продолжает.
Принесли свечку, поставили на обрыв, на край сцены. За нею густая, как деготь, темнота. В зале Холодно. Очень тихо.
Дыхание поэта клубится белым паром.
И ни один наш слушатель не поднялся с места, не вышел из зала, прежде чем поэт не дочитал до конца и не сказал: «Всё». Да и после этого ещё какое-то мгновение сидели задумавшись. Молчали.
Наверное, легенда об Орфее не выдумка древних. Есть в поэзии сила, которая подчиняет себе человеческое существо, заставляет человека помимо своей воли задуматься, улыбнуться, загрустить.
Эта сила бывает только в талантливых, умных стихах.
С той поры для меня поэзия Фёдорова стала близкой. Тайна вечного обновления жизни, возвращения людям взятого у них и переплавленного в стихи открывалась для Фёдорова нелегко. Но за годы сомнений, поисков, неудач он научился делать главное — думать. А разучиться думать, как известно, нельзя.
Это качество Фёдорова ещё нас порадует.
ОЛЬГА КОЖУХОВА
Ольга Кожухова из тех, кто в самую короткую летнюю ночь — с 21-го на 22 июня — кружился на школьном выпускном балу в сорок первом. Зачисленная на филологический факультет Воронежского университета без экзаменов (золотая медаль), студенткой стать отказалась. «Прихожу — вижу себя в списке принятых, а рядом объявление: набор на курсы медсестер. Что было раздумывать: война…»
Дошла до Берлина. Два ордена, пять медалей, контузии, ранение в лицо, отчего всю последующую жизнь она была вынуждена фотографироваться лишь в профиль.
*
В биобиблиографических указателях поэта и прозаика
Василия Дмитриевича Фёдорова данных об этой Книге — нет...
*
Ольга Константиновна Кожухова родилась 20 июня 1922 года в Воронеже.
С 1938 года её стихи и очерки публиковались в альманахе «Литературный Воронеж», воронежских газетах. Участница Великой Отечественной войны.
В РККА с 31 августа 1941 года. Служила сначала медсестрой, затем по окончании курсов младших лейтенантов в редакции армейской газеты «За правое дело». После демобилизации с отличием окончила Литературный институт имени А. М. Горького. Работала заместителем редактора в молодёжном журнале «Смена», а также в приёмной СП РСФСР.
О. К. Кожуховой не стало... 8 февраля 2007 года в Москве.
Творчество
• роман «Ранний снег»
Стихи
• «Белый камень» - сборник фронтовых стихов (1945)
Повести
• «Донник»
• «Двум смертям не бывать»
• «Фонарики, плывущие по реке»
• «Не бросай слов на ветер» (1963)
• «Хлеб, которым делишься»
• «Ночные птицы»
• «Рано утром и поздно вечером»
• «Размышления после двенадцати»
Награды и премии
• Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1979) — за книгу «Донник»
• два ордена Отечественной войны II степени
• орден Красной Звезды
• медаль «За боевые заслуги» (1942)
• медаль «За оборону Москвы»
• медаль «За освобождение Варшавы»
• медаль «За взятие Берлина»
• медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.»
**
Книга *Не бросайте слов на ветер* вышла в 1963 году в издательстве
*Молодая гвардия*, тираж 115000 экз.
***
Из статьи Ирины Бутыльской «Я ещё пригожусь», опубликованной в приложении «Долгожитель» [выпуск 09 (21) от 07.052003 г.] к еженедельнику «Аргументы и факты»:
О. К. Кожухова родилась в 1922 году. В 1941 году, за два дня до начала войны, 20 июня ей исполнилось 19 лет.
«Ольга Кожухова из тех, кто в самую короткую летнюю ночь — с 21-го на 22 июня — кружился на школьном выпускном балу в сорок первом. Зачисленная на филологический факультет Воронежского университета без экзаменов (золотая медаль), студенткой стать отказалась. «Прихожу — вижу себя в списке принятых, а рядом объявление: набор на курсы медсёстер. Что было раздумывать: война…»
Дошла до Берлина. Два ордена, пять медалей, контузии, ранение в лицо, отчего всю последующую жизнь она была вынуждена фотографироваться лишь в профиль.
Писала стихи, но стала прозаиком. Книга «Двум смертям не бывать» о женщине на войне переведена в Англии, а «Донник» — почти в всех странах Европы. Потом были «Фонарики, плывущие по реке», «Не бросай слов на ветер». И наконец, дневники, до сих пор ждущие своего издателя и своего читателя.
Болезни и следствия фронтовых ранений заточили Ольгу Константиновну в четырех стенах. На её письменном столе — гора исписанных, не разобранных страниц. Это дневниковые записи последнего десятилетия. Разбирать их, приводить в порядок некому.
…Сопротивление духа. Сопротивление немощи, одиночеству, забвению — вот что такое дневники Ольги Кожуховой, отрывки из которых мы сегодня публикуем.
…В декабре сорок первого под Москвой стояли мы в брезентовых палаточках. Наш медсанбат, попавший потом в окружение под Вязьмой… Я должна была идти с ними, но отстала — заболела в дороге воспалением лёгких, добиралась с повозочными. Комбат наш, прекрасный человек, тоже ушел со всеми, а вместо него был один… здоровенный мужик, выгонял меня из кабины, чтобы я шла пешком, а сам садился. Тридцать градусов мороза, и я шла с воспалением лёгких, сил не было, а на Смоленщине мы попали под дикую бомбёжку и танковую атаку, отступали по глубоким снегам. Остались живы, а те, кто ушёл вперед, с кем и я шла вначале, погибли все. **
На войне мне были страшны не те ужасы, которые я переживаю или уже пережила, а те, которые на мою долю еще не выпали, но я о них слышала: ужас окружения, ужас плена и пыток, ужас смерти во сне — как у шофёра в Износках, лежавшего надо мной на полатях. Я проснулась тогда не оттого, что самолёт обстрелял улицу, и не оттого, что крупнокалиберная пуля пробила стенку дома прямо над моей головой, а оттого, что капли крови стали капать на меня с убитого человека. Шофёр погиб, не проснувшись.
В Воронеж возвращаться было некуда. Пришла на место своего дома: ни фундамента — чистое поле и телеграфный столб скосившийся. Но этот поруганный, на девяносто шесть процентов погибший город издал в сорок шестом году книжку моих стихов — тех, что печатались в армейских, фронтовых газетах.
С этой маленькой — буквально с блокнотик — книжечкой *** я поступила в Литературный институт. И там вдруг… заскучала! Расхотелось писать стихи. Тайком что-то такое пережитое, свое, попыталась изложить прозой, решилась показать Паустовскому. И Константин Георгиевич взял меня в свой семинар.
Как часто теперь говорит и думает за меня многократно разбитая, дважды контуженная, больная моя голова. Люди-то этого не знают… А это болят сплюснутые взрывами бомбы и артснаряда клетки мозга, кровь по капиллярам пробирается с трудом, с визгом, с писком, под огромным давлением. Ну не встанешь же на Красной площади, не крикнешь: «Люди, милые! Я ещё пригожусь…»
К сожалению, произведения О. К. Кожуховой не представлены в интернете и пока (и уже долгое время) не переиздаются как «не представляющие интерес читателю». Проза Ольги Константиновны - задумчивое, с грустинкой, лирическое повествование (такое вот сочетание — лирическое повествование о человеке на войне), которое даже не то, чтобы не может оставить равнодушным, а заставляет задумываться, сочувствовать, сопереживать (опять же, речь не идёт о слезливой «жалости»). Как точно написано В. Чалмаевым в предисловии к «Избранному» (1980 год), «писательский голос Ольги Кожуховой наполнен сдержанным волнением, постоянной сосредоточенностью мысли и чувства, избавленный от шума проходных общих речений. Богатство интонаций языка, скрытая эмоциональная сила слова». Герои Кожуховой «разговаривают вполголоса», только эти «вполголоса» — это «отнюдь не вполсилы, не вполнакала». Потому, что «бросив даже беглый взгляд на жизненный и творческий путь Ольги Кожуховой, убеждаешься, какой высокой ценой оплачено каждое её слово о Родине, о подвиге, о друзьях фронтовых лет, о своём поколении, кровно причастном к Победе». (Это же можно сказать и о В. В. Чудаковой, что и роднит этих двух авторов.) И далее:
« В битве за Москву Ольга Кожухова, медсестра 418-го отдельного медико-санитарного батальона, придвинутого к наступающим полкам 329-й стрелковой дивизии, награждается медалью «За боевые заслуги». А дальше будут фронтовые дороги Смоленщины, Белоруссии, Польши — до поверженного рейхстага и Эльбы. Ордена Отечественной войны, Красной Звезды, многие медали отметят боевой труд недавней школьницы.
Так война не только «заняла» годы, которые предполагалось отдать университету, — но и сама стала главным жизненным университетом, определившим творческий путь писательницы. »
Так героинями книг О. К. Кожуховой становятся медсёстры на войне:
« Писательница, пробуя определить смысл подвига фронтовой медсёстры, объясняет: «…Эта работа, оказывается, требует не только больших знаний и профессионального навыка, но и очень много тепла. В сущности, она вся состоит из расходов твоих душевных калорий».
Вероятно, самое волнующее и выразительное во всех фронтовых повестях Ольги Кожуховой, в романе «Ранний снег» — это неизменно присутствующее в её героинях чувства обострённой ответственности за человека, глубинный источник которого заложен в самом характере войны народной, войны священной, резко повысившей богатство нравственных связей человека с человеком. »
Кстати, интересное понимание у В. Чалмаева: любовь (на войне в частности) как «попытка разорвать кольцо суровых обстоятельств вокруг любимого человека». Возможно, это перекликается с тем, как за человека, в судьбе которого хотят соучаствовать, молятся верующие, с той лишь разницей, что здесь не читают молитвы, а желают добра и любят, хотя, как пишет В. Чалмаев, «иной раз даже трудно сказать — любовь ли зародилась или простая благодарность за душевное тепло».
О. К. Кожухова была заместителем главного редактора журнала «Смена». Там же работал и её будущий муж Анатолий Васильевич Никонов (1922—1983 гг.). А. В. Никонов сплотил вокруг себя мощную патриотическую писательскую среду и впоследствии стал редактором журнала «Молодая гвардия», заслужив пристальный читательский интерес. В журнале «Молодая гвардия» некоторое время трудилась и Ольга Константиновна.
Библиография
Роман Ранний снег (1964)
Повести:
«Хлеб, которым делишься» (1960)
«Не бросай слов на ветер» (1962)
«Фонарики, плывущие по реке»(1968)
Донник (1969-1970)
«Двум смертям не бывать» (1974)
«Ночные птицы» (1978)
«Рано утром и поздно вечером» (1979)
«Размышления после двенадцати»
Сборник стихов "Белый камень" (1945)
Титулы, награды и премии:
Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1979) — за книгу «Донник»
Два ордена Отечественной войны II степени
Орден Красной Звезды
Медаль «За боевые заслуги» (1942)
Медаль «За оборону Москвы»
Медаль «За освобождение Варшавы»
Медаль «За взятие Берлина»
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»