MESSAGE.
(рассказ).
Уж и не вспомню, в каком году, этот материал прошёл в программе Алексея Пушкова «Постскриптум». В принципе, можно посмотреть по календарю, программа выходит в субботу, когда суббота пришлась на 14-е октября? Покров – день рождения моей двоюродной бабки Зинаиды, которая умерла, тоже уже не помню в каком году, но точно раньше передачи. Суть материала заключалась в следующем: дом №41 по Комсомольскому проспекту в Москве, был в плачевном состоянии, и никому не было до этого дела. В этом доме как раз и жила когда-то моя бабка. Показали не только её подъезд, её окно, и в нём даже силуэт пожилой женщины, как будто… И именно в бабкин день рождения! Ей-богу, не вру! Ну, это же можно проверить. Поскольку я уверена, что эту передачу никто больше, из наших родственников, не смотрит, следовательно, послание обращено была к нам с мамой. Но, поди догадайся, что это могло значить?
Бабушка моя, Зинаида, была редкая сволочь. Начав свою карьеру в Старобельском лагере, в качестве секретаря начальника, она умудрилась эвакуироваться в Москву, работала, уж не знаю кем, в НКВД, а затем перекочевала, с повышением, в средьмашевские кадры. Когда-то у неё был сын, с которым она, судя по всему, не очень ладила, и, который погиб, в юном возрасте, неудачно нырнув. Больше детей у неё не было. Но были три прочные привязанности: деньги, власть и, конечно же, мужики. Мужиков было много, разных, в этом бабушка себе не отказывала никогда. Собственно, за счёт этого, она карьеру и сделала.
Что же касается власти, то, конечно же, там не было ни особого ума, ни особой хватки, поэтому власть заключалась в овладении ситуацией путём стравливания людей из близкого окружения, причём, в тонкости плетения интриг, она не упражнялась, это было ей не по зубам, но несла такое, что я не только не могла обнаружить логики в её рассуждениях, а и вообще, хоть какого-нибудь смысла. Я ни разу в жизни не слышала из её уст ни одного хорошего слова, ни о ком.
Деньги в этой семье зарабатывались всем, чем можно, и всё складывалось в кубышку. В сталинское время она посылала моей родной бабке, у которой было четверо детей, вещи, изъятые у репрессированных, что ей доставалось конечно, по рангу, для продажи. Мои жили очень бедно, еле перебивались, голодали. И моя бабка, рискуя свободой, торговала этим барахлом на рынке. Когда Сталин умер, Зинаида переправила нашим огромный, просто гигантский его портрет, видимо, и выбросить побоялась, и оставить у себя. Вот не знаю, куда он потом делся? Была ещё дача, на которой выращивалось огромное количество цветов, которые её домработница, Марфа, продавала на кладбище. Когда я, в молодости, бывала у неё на даче и слышала про бесконечные цветочные грядки: это на кладбище, это на кладбище, я, грешным делом, думала, что речь о могиле её сына, что бабка помешалась от горя, и заваливает могилу его цветами. И только много позже, я допёрла, о чём, на самом деле, шла речь.
Мы с нею не поладили сразу. Во-первых, она мне не понравилась внешне. Во-вторых, она показалась мне глупой и невоспитанной. А, в- третьих, она пыталась заставить меня работать на её даче, как всех, на что я сказала ей: если я захочу работать на даче, я заведу свою. От такой наглости бабка совершенно обалдела и, думаю, в тот же момент возненавидела меня.. Хотя мне трудно представить, что она вообще кого-нибудь не ненавидела. Я же, по молодости и легкомыслию тут же о ней забыла. И вспоминала очень редко, только когда кто-нибудь напоминал. И вот что поразительно, к ней все относились плохо, судя по тому, что о ней говорили, но беспрекословно выполняли все её требования, и ни от помощи, ни от её подарков, тоже никогда не отказывались.
Когда умерла её мать, она продала дом в Старобельске, и всё сгребла себе, до последней тряпочки. У меня до сих пор стоят две тумбы, которые делал мой прадед, её отец, и которые мне достались случайно. Вот зачем она их в Москву припёрла? И вышитый прабабкой льняной домотканый рушник.
Барахла там было, море, и целый склад продуктов, на случай осады. Мешки с макаронами, крупами, мылом, консервы, трехлитровые банки со стиральным порошком, сигареты, коньяк, ещё, наверное, с войны. Про соль и спички я уж не говорю! В последние годы она стала собирать обувь. В большой сталинской квартире половина прихожей была завалена обувью, под потолок. И такая же гора была на даче. Гору на даче я сожгла, так думала бабку Кондратий хватит. От всех знакомых и родственников, даже из других городов, она требовала, чтобы ей привозили обувь.
Я не знаю, чем это объяснить, но у неё было грязно, даже когда убрано, и много-много тараканов, даже мышей, несмотря на третий этаж. И ходила она всё время в каком-то старье, кое-как Марфой заштопанном, тогда как шкафы ломились от огромного количества новых вещей. А Марфа была ещё та рукодельница, мне кажется, что если бы я очень-очень постаралась, и то не смогла бы так заштопать. Я ими брезговала, каюсь.
Один единственный раз я попыталась преодолеть свою брезгливость, когда Марфа умерла, и на горизонте замаячило наследство. Я переехала к ней на дачу и решила быть паинькой. Но я сильно переоценила свои возможности. Даже месяца не продержалась. И уступила бабусю остальным родственникам, без борьбы.
Я не люблю своих родственников. Теперь трудно сказать, но мне кажется, что я их никогда не любила. Надо отметить, что это чувство у нас взаимное. Но то, что они не ладят только со мной, а между собою у них всё здорово, вселяет в меня надежду, что я от них отличаюсь. И это живительный бальзам для моей истерзанной души.
Итак, бабка умерла, наследство мне не досталось. Моя мама переживала по этому поводу больше, чем я, оно и понятно, доченька всё-таки. Но я её успокоила сказав, что если бы наследство досталось мне, я бы тоже ни с кем делиться не стала. Вот мне, что она была, что её не было… Обидно конечно, что и во мне течёт эта дурная кровь, но я стараюсь об этом не думать.
Наследство же распределялось следующим образом: сначала всё было обещано одному из трёх моих двоюродных братьев. Бабка всегда к нему неровно дышала, это прямо граничило с инцестом. Она быстренько прописала своего любимчика, но он воспринял это по-своему: много пил, гулял, бросил работу и отказывался мыть её в ванной. Прямо напивался, звонил своей маме, плакал и просил забрать его оттуда. Полагаю, самому ему выехать было не на что. Бабка чуть-чуть потерпела, а потом сама позвонила его маме и спросила, почему ей не сказали, что Димчик пьёт? Димчику, кстати, было уже сильно за 30, пил он примерно с 8-го класса, страдал алкоголизмом, наследственным, до 4-го колена, это только то, что я помню. И это, насколько я знаю, ни для кого не было тайной. Видимо, дело было всё-таки в другом. Так или иначе, но Димчик из наследства вылетел. Огорчения он не снёс, запил так, что из этого запоя не вышел уже никогда, приняв хлороформ за спирт. Обыватели восприняли это по-своему, и поползли слухи, что двое братьев убили третьего за наследство.
Какие там мозги, лобик узенький, головка во, с кулачок,- говорила она про моего старшего брата. И я, отчасти, была с нею согласна . Младшего она тоже не жаловала, но тут я была с нею не совсем согласно. Он единственный из моих родственников, кто мне, хотя бы когда-то нравился. И ведь они получили-таки наследство! Уж не знаю, каким образом они её там уломали, но она и так уже была в глубоком маразме, а тут вообще попала в психушку, никого не узнавала и очень скоро дала дуба. И поползли слухи, что помогли ей.
Впрочем, мне совсем всё равно. У меня за это время произошло столько событий, что хватило бы на целый полк. А жизнью родни я никогда особенно не интересовалась, как и они моей.
Я переехала в деревню, кручу борзым хвосты и развожу всяческую растительную экзотику. Мне нравится, хотя денег, конечно, не хватает.
Братья мои купили по квартире в Москве, по четыре мобильных телефона. Один стрижёт собак, другой - вторым могильщиком (как в "Гамлете", хоть и не читал и не видел). Оба хронические алкоголики, бессемейные и стали ещё тупее.
Но что же она хотела мне сказать, в тот свой, посмертный, день рождения, через Пушкова? Если всё это, так я это и без неё, заранее, знала. Может быть, она хотела попросить прощения? Вряд ли! Но, всё равно, я её прощаю.
12.04.14г. Бутурлино.