Раскаленные камни, как божий тандыр.
Я веду караван сквозь пустыни нутро.
Каждый воин в охране – великий батыр.
Все верблюды нагружены ценным добром.
Бесконечно и мерно движение ног.
От бескрайнего зноя измучилась тень
И сжимается в маленький черный комок
Под краями одежды бредущих людей.
Я продам зеркала и красивых рабынь,
И вон ту, что пожалуй дороже зеркал.
Стоит золота взгляда глубокая синь,
От такой не откажется даже султан…
***
Улеглось на барханы дыханье судьбы.
Я, четвертый верблюд, знаю смысл бытия:
Вслед за третьим верблюдом качаю горбы,
Следом пятый… Такая планида моя.
Опаленная солнцем, черна и резка
Проплывает моя горбоносая тень
Вслед за тенью такой же по волнам песка
Целый день напролет и опять целый день.
Вот бы белая женщина слезла с меня…
Но ее бесполезную все берегут –
Укрывают от солнца, от жажды хранят –
Вот и мучайся бедный четвертый верблюд.
***
Тяжким зноем растрескалась неба эмаль.
Я сижу за барханом, укрывшись плащом,
И ладонь холодит несравненная сталь –
Это значит одно: караван обречен.
Мертвой жабой распластана тень подо мной.
Мы накормим гостей самым острым из блюд.
Мы не видели мяса одиннадцать дней –
Самый жирный как будто четвертый верблюд.
Караванщик простится с башкою – кисмет…
Для кривого Хасана захватим рабынь,
А вон ту я, пожалуй, оставлю себе
За горящего взгляда нездешнюю синь.
***
Я сижу и собою венчаю хребет
У скелета, что выбелен вечной жарой.
На верхушке бархана я жду свой обед,
Неподвижен, безмолвен и черен пером.
Иссеченная тень подо мной собралась…
Если спрятал людей за грядой Заурбек,
И улыбкой заточки оскален Дамасск,
Значит в битве падет не один человек.
До отвала наемся на этом пиру,
До шакалов успею урвать свой кусок.
Просто жизнь – лишь былинка на жарком ветру,
А потом все, что было сокроет песок…