«Но не торопись считать меня жертвой
В своем приношении Богу
Я был и остался живой мишенью.
А миру до фени: он в стороне
Будет кружить по излюбленным
старым орбитам.
Хотелось бы жить , и не только во сне ,
Но я был убитым на этой войне,
И что-то оттуда сочится вовне,
И мертвит наяву, и мы были бы квиты,
но..»
Ю. Наумов
Утро.
Граница.
Здесь даже собаки спят,
Время московское спряталось в малой стрелке,
Родина снова встречает своих щенят,
Кормом просыпавшись по типовым тарелкам.
Здесь проектируют старые миражи,
Распределяя ранжир и шесток по чину
И, принимая как данность такую жизнь,
Я, тем не менее, не открываю спину.
Полно, полковник, я помню свои права -
Плыть незаметней, лавировать вглубь течений,
В памяти долгой срастаясь едва-едва
Вновь прибегать к маскировке сердечной лени.
Слишком спокойно – обычно всегда к беде,
Слишком уверенно – видимо, водят за нос,
В этой стране, где виновный всегда «нигде»,
Каждый второй – Цицерон, каждый первый – Янус
Все уже было…
На тонущем корабле,
Где канцелярские крысы питались клеем,
Верили в сказку о видящем все царе
И о жирующих да сволочных лакеях.
Поздно меняться, примерив такой фасон,
Вязь хромосом, как ни странно, чего-то значит.
Время застыло, бормочет зеленый сон -
Микс Амадея с Версаче, никак иначе.
Но не придумать лекарства от пустоты,
Не конвертировать память, запрятав в слиток...
Миру до фени какие у вас кресты.
Он в стороне.
Он лелеет свою орбиту.