***

Луч света изначального, свет Отчего Лица  -
как обод обручального внезапного кольца  -
коснется век усталых и затеплится душа
среди сарданапалов, говорящих миру «ша».

Мне во поле мерещатся морщины мостовых,
на перепутье плещется тоска городовых:
барахтается, намертво сучится трепетва,  -
на стогнах косяками плотоядная плотва.

Супряга сердобольная задворками скворчит,
а кошка малохольная в окошечко журчит.

Ракеты средней дальности растут не по часам,
когда в исповедальности вольготно голосам.
А разные конструкторы, конструктивизму дань
отдав, пошли в кондукторы, в мамаш или папань,
и, как апологеты неформального знакомства,
плюются в репродукторы. Куда в такую рань?
Туда, где нерестится вся лжебратия трущоб,
где рыба-мясо-птица в интерьере хворощоб.

Сознание пульсирует Алголью: надо быть.
Толпа мультиплицирует, чего бы раздобыть.

У дуба руки скрючены, все листья сорванцы.
Начала заулючены, забрючены концы.
Низвергнут остоватетель, господин Архипелага.
По ком скрипят уключены? С ума сошли гребцы!
 
Беда! По Достоевскому  -  переполох в углах,
Слепни ползут по Невскому проспекту в «жигулях».
Около Мойки шастают упругие качки,   
деньгу себе грабастают. А резвые сачки
кефиром увлекаются, кося под молодых.
Они прилежно каются, а бьют всегда поддых.
И первыми, как правило. Такие мизгири,
которых обезглавило, что там ни говори.
Их как бы скособочила босяцкая ходьба.
Чиновник  -  у рабочего, директор  -  у раба
перенимают опыт, убеждённые до гроба,
помимо всего прочего, что такова судьба.

Ах, эта злая мистика, ругливый говорок,
гнедая журналистика  -  ни шагу за порог.

Я тоже приключения не в клеточку хочу,
о тайне всепрощения поистине молчу,
как соглядатай ужаса невольничьих охот.
Я местности наслушался, забрался в дымоход,
а там одни раскольники, смурное воронье
и семистопны дольники, и прочее вранье.

И все-таки, любезные, давайте дружно жить.
Хоть и мелкопоместные, умейте дорожить
тропическими гроздьями китайских фонарей,
блестящими полозьями скрипучих кораблей,
лепными заповедниками всех особняков,
друзьями, собеседниками (к черту дураков!),
финифтью новогоднею над вывеской шинка
и мезузой Господнею, давая косяка.

Благословенно сущее во сне и наяву!
Вы, сраму не имущие, простите, что живу
почти неосязаемо, не практикуя жизни;
и вы, вперед орущие, стоящие во рву,
что типа-не-работаю-понятно-же-ежу,
что не по  фене ботаю, а сам себе скольжу
по руслу говорливому, по городу гирлянд.
Такая речь игривая доносится с шаланд,
торгующих на пристани волшебною порой
огнями серебристыми, восточной мишурой,
что первого же встречного, ликуя, посвятишь
во все дела сердечные, покуда крепко спишь.