ПЕСНЯ ДЛЯ ДАЛЬНОБОЙЩИКА
1.
Одна мысль ускользает ящерицей в кусты
перед носом у дальнобойщика, но другая
появляется с наступлением темноты,
голосуя на трассе, погоду судьбы ругая.
Что там еще за новости? Резко по тормозам.
Как глазницы голодного дога, пылают фары.
«Не подберете до города?» - «Надо сказать «сезам».
И всякие разные мысли, числом как монголо-татары
берут его башню приступом, изводя
мозг эпизодами счастья, - вроде прокрутки фильма
в пустом кинозале, под барабан дождя.
Но, в общем-то все приемлимо. Даже стильно.
Ворона кричит на ломаном языке
древних людей о том, что все это лажа.
Стоит ли возражать, если перо в руке,
чай на столе, в начале ночная стража?
Разве не к этому все мы так долго шли?
Каждый своей дорогою нес котомку
со снедью, дикорастущей из-под земли,
в подарок изголодавшемуся потомку.
Сетуя на библейскую суету,
все же, взгляни вокруг. Озираться надо.
И, набирая медленно высоту,
камнем сорваться под ноги променада.
В гуще толпы завязнув, обратно ввысь
резко рвануться: через колючки - к звездам.
Или на чем-то более близком остановись,
если не вышел ростом.
Это же так естественно. Даже зверь
с номером навороченной иномарки
вряд ли станет ломиться в любую дверь,
чтобы спросить там спичек или заварки.
2.
Редея на подступах к городу, дебри тайги
меняют окраску. Тучи висят, как горелая вата.
Ковыряются в солидоле многодетные битюги,
бабы в оранжевых куртках орудуют угловато,
дергая на развилках за рычаги.
Жизнь, она приключениями богата.
В смысле, чревата возможностью, встамши не с той ноги,
кончится раньше времени, как зарплата.
3.
Содрогаясь от наваждения, человек
открывает глаза и всматривается в небо,
как авгур. Неужели скоро повалит снег,
рассуждает он про себя, неприятель снега,
летописец тоски, меняющей адреса,
узник совести, самоучка, певец абсурда,
в силу коего совершаются чудеса
и паршивых овец отлавливают из гурта.
Вероятность, что мы не встретимся никогда,
велика. Впрочем, как и всякая вероятность.
Я не знаю, куда уходят мои года
и не верю, что Боги заново сотворят нас.
Очевидно, что просто кончится монолог,
адресованный в пустоту. Перестанет петься.
Человек из народа вычтется как налог
на ту жизнь, что была им прожита горше перца.
4.
Ангелам остается крыльями развести.
Буквы пляшут перед глазами, словно черные человечки.
Смерти не скажешь: «Уйди. Считаю до тридцати
семи», чтобы ждать ее в январе, возле Черной Речки,
а вовсе не моря, шумящего далеко,
словно мятежное войско на стогнах Рима.
Вслушайся в эти волны. Как на душе легко
было тому, кто, расслышав эхо в ущельях Крыма,
воспел эти каменистые берега,
молчаливые кипарисы на страже чудом
уцелевшей Эллады, что памятью дорога
для певца, высоко равнодушного к пересудам
о себе, но сраженного ревностью по любви.
Ибо стрелы каленые есть у нее в колчане.
Так реви же, пучина, вздымая валы, реви!
Делай тризну по брату, ведь вы с ним однополчане.