Прощались, как чайки - словно под нами море,
Улыбкой целясь в живот ироничной Моне,
В ослепшее синим сиянием небо Кия -
Кого осуждать? Мы сами теперь такие.
И было тепло - как будто вернулась мама.
И сладко, как будто горе вкуснее манны.
И трудно дышать, как будто глотали чили.
И солнечными лучами кровоточили...
Как так? Ты во мне течешь этой птичьей кровью,
Ты знаешь меня с рождения до надгробья -
Заранее - по закрученности спирали,
По крыльям, в которых нежности умирали.
По черной кайме белесых птичьих прелюдий
И ласковых фуг, которых не слышат люди,
По нервным зигзагам сплетений и траекторий,
По тону произнесения "Ты, который..."
А небо звенело магнитным законом Ома
И слушала yesterday старая Йоко Оно,
Как будто и у нее за стенами волны
И пена у ног, и ей умирать не больно...
А волны шептали: сможете - уходите,
Как Тео шептал бы птичьей своей Эдите:
Je t'aime, s'agapo, a quoi sert, giati в бесконечность -
Туда, где дышать без этого моря нечем.
И пахла трава соленая над обрывом
Зеленой разлукой, заряженным духом Крыма
Лимонным перцем, душистым цветом апреля...
Мне есть чем жертвовать. Жертва уже на рее.
Но нет разлук, даже Бродский живет в Нью-Йорке,
Гуляет с Йоко, а в Хануку ставит елку
И пьет, и ставит на красный, и банки ставит...
Прости меня. Я не в силах тебя оставить.
Ведь нет разлук, ты во мне при любом раскладе,
Дышать - как твою приросшую душу гладить,
Проросшую в горло - трепетное, немое.
Ведь море вечно. Никто не убьет в нас море.