* * *
“…Тыщу талантов пожертвовал на осушенье Помптинских болот
И приказал отвести близлежащие реки…”
Что там, историк, за век до н. э., что за год?
Где эти в пыль обращенные римляне-греки?
Да и плевать на них! Сам-то в какой непосильной борьбе
Так изнемог? Где мой город и промельк тот летний?! —
Через Фонтанку, по Зодчего Росси спешу я к тебе —
Юный, красивый, семнадцатилетний…
ДЕНЬ ПРИЕЗДА В ПЕТЕРБУРГ
Встретил вокзальной прохладой,
Дневною жарой,
Вечерним облаком розовым,
Ставшим черной горой,
Грозою, стегающей плетью,
Мокрою нервной листвой,
Радугой столбовой —
Так, как и должен был встретить…
* * *
Тихо скользит по стеклу водомерка,
Гаснут под ней облака.
Что различу я в воде этой мелкой? —
Лишь зазнобило слегка.
Полузабыты места дорогие,
Рябь на воде — словно дрожь.
Если увел Ты в пространства другие,
Что же обратно зовешь?
* * *
Что там было? — только вот:
Будни, будни, выходные,
Институт — КБ — завод,
Бары якобы пивные.
Иногда — пыланье щек…
Где ты, маленькая Таньша?
Девяностые еще
Как-то помнятся, а раньше?
Почему же, почему,
Почему такое дело?
Меркнет день. Потом пойму,
Что мне время прохрипело…
* * *
Злачных мест объехавши немало,
Постигаешь алкогольный стих
Пиренейских золотых подвалов,
Мюнхенских готических пивных.
Но душа по-прежнему блуждает
В городе единственном-одном
И себя портвейном услаждает
Во дворе четвертом проходном.
ПИВНОЙ ЛАРЁК
В кармане перемолотые чипсы,
А в голове похмельные мечты.
И очередь, и блеск железной фиксы,
И с легким матерком: “Последний — ты?”
Тот мир, тяжеловесный, словно глыба,
Но, как ларек, пошедший на дрова...
Не виноват никто. И всем спасибо
За “жигули”, за теплые слова.
БОЛЬНИЦА
Осознав наконец, что Он создал
Столь короткой дистанцию “жить”,
Истощенный болезненный воздух
По утрам напряженно ловить.
Прозревать: нам всучили не нашу
Жизнь... А что от чужой ожидать?
И больничную пресную кашу,
Не размазывая, доедать.
ОТТО ДИКС
Валерию Попову
Я в эту ночь проникну без отмычек
И по Берлину двинусь, одинок.
Продаст слепой калека серных спичек —
Он жизнелюб, хотя без пары ног.
Средь четырех бордельных проституток
За стол усядусь, “бабки” сжав в горсти.
А впереди такое время суток
Нас поджидает — Господи прости!..
* * *
Пиши: родился в прошлом веке,
В том самом городе. И жил,
Где Невский зимами пуржил,
Где стыли римляне и греки.
Но, заявившись с половины
Столетья, срок мотал, как зек.
И видится ему недлинным
Текущий, двадцать первый век.