В нише кельи мольберт, за тряпицею кисти схоронены
Дотемна, до осколка луны на полуночном поприще,
Значит, будет и свет, и любовь навсегда узаконены,
Потому что в запретно-дозволенном есть что-то общее.
Тихий рынок с утра оживет под людскими потоками,
Загудит словно улей, иль воинов ратная армия,
Незаметный монах, не купив ничего чудотворного,
Лишь сиены с кармином на грошик да толику кадмия,
Растворится в толпе между шепотом и осуждением,
Чтобы в полночь вернуться к мирскому, соблазном влекущему,
Сохраняя в полотнах прошедшее время текущее,
Наслаждаясь творением рук и души возрождением.
Разноцветье картины...В ней охрой, сурьмой и белилами
Кисть рисует начало весны при свечном освещении,
В ней рассвет покаяние шлёт и до ночи прощение,
И покажутся будни уже не такими унылыми.
Он – как детство мое меж игрою и доброю сказочкой,
Где сижу на скамейке с разбитой коленкой, уверена,
Что лишь мне его тайна под честное слово доверена:
- Я монах в сине-красных штанах и пришел я...за Красочкой.