ЗОЛОТАЯ ПОЛОСКА
…Из-за дальних холмов по всему горизонту, от края до края,
наплывала лиловая тьма. Она упаковала во мрак октябрьские
красно-желтые деревья на противоположном берегу пруда, кустарник,
белые коттеджи.
Наконец, гигантская туча закрыла солнце. Небо теперь являло собой
странную двойственную картину: сжимающаяся, подобно шагреневой коже,
прозрачная голубизна и агрессивная, прущая, всеохватная тьма.
А разделяла их яркая золотая полоска, результат последних усилий солнца.
И тут я понял, что не нужны мне ни безмятежная голубизна, ни фиолетовый мрак.
А нужна лишь эта недолговечная полоска, уже бледная, исчезающая.
Я увидел то, что хотел, – этого достаточно.
И пусть земля вновь станет безвидна и пуста...
* * *
Частью поэзии русской,
ее парадигмой, так сказать, себя не ощущаю.
Диапазон у меня слишком узкий,
не ту нефть не оттуда качаю.
Однажды сказал мне издатель Комаров:
играете, Миша, как на балалайке –
три струны всего и освоили...
А издатель этот не наломает дров,
не ляпнет лишнего ради литературной байки.
Нечего делать. Надо дальше жить как-то.
Подрастает сынок Лёша.
Черт с ней, с парадигмой! –
ощетиниться, как последний кактус,
печататься только там, где гонорар хороший.
СМЕРТЬ ПОЭТА
Тень слепая мается
в уголке.
Висельник болтается
на шнурке
час…
Шустрить поэтому
смысла нет.
Он дружил с поэтами,
сам поэт.
Эта планиметрия
испугает нас ли? –
ведь уже заветрена
сайра в масле…
* * *
Горизонтально снег идет
И чайки бреющий полет...
Но лишь глаза прикрою –
Роятся – рой за роем –
Воспоминания... Тогда
Текла хрустальная вода
И солнце, вперив желтый взгляд,
Всё длило свой гипноз – подряд
Один, другой и третий час.
И вижу я в который раз
Ту загорелую фигурку
На сером камне у реки –
Судьбе и снегу вопреки…
* * *
Светофор. Мигание желтого. Черный лёд.
Ни к чему не приводит жизни ход.
Ничего не будет. Не может быть.
Вот она, суть: жуть – жить.
Не жди. Не надейся. В окно не смотри.
В анабиоз! Не дыши. Замри.
* * *
Брожу декабрьским парком,
Пар изо рта пускаю,
Сам себе удивляюсь:
«Всё еще дышишь?..»
* * *
«…Помните, в шестидесятом, Ботвинник – Таль?»
«…А вы совсем не меняетесь!..»
«…Внук подался на какой-то литературный фестиваль,
я посмеиваюсь: графоманы всех стран, соединяйтесь!»
Доматывают век в чужой стране.
Подолгу не встречаются (чего ради?).
Впрочем, изредка, – о своей и чужой родне,
о том, о сём… О Киеве, Ленинграде…
ЛЕНИН В РАЗЛИВЕ
Туманом озеро укрыто…
Надвинув на уши картуз,
Он плоскодонному корыту
Вверяет драгоценный груз.
Туман слоится, но не тает.
Уключин скрип… А между тем
Лодчонка мерно исчезает.
Но, мать ети, не насовсем!
* * *
Будущее прихотливо,
Но в него я не пойду –
Все глумливы и потливы,
И едят одну еду.
ИЗ «ШВАБСКИХ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ»
*
Проснёшься – снег, и ель как на параде,
И, преодолевая сонный бред,
Осмыслишь: ты давно не в Ленинграде,
И возвращения в тот город нет.
*
В тумане озеро из золингенской стали,
Кривые улочки, сплетённые в канву…
Хотя своими те красоты и не стали,
Но и чужими их не назову.
*
В окрестностях дорожек столько,
Что хватит на остаток дней.
И небо с яблочную дольку,
А цветом – зеленей.
ГРАНИЛЬЩИК
Чтоб не пошла судьба на слом,
я занимаюсь ремеслом.
Беру зелёный жадеит
и придаю товарный вид.
И синий лазурит беру,
чтоб засветился поутру.
И только алый родонит
свой мрак таинственный хранит.
ГОРНЫЙ ЛЕС
Спящие стоя стволы –
лица в потёках смолы.
В трещинах скальных пород
цвергов таится народ.
Старой поэзии мёд
позолотил небосвод.
Здесь и должна отгореть
жизни последняя треть.
* * *
Расстояния, конечно, разделяют...
И страна совсем другая, ну да бог с ней.
А жизнь мельчает, мельчает, дно выявляя, –
отсюда, со швабской горы, видней.
Злобствуем, себя калечим...
Но не так уж мы друг от друга далеки,
хоть и перекликнуться нам больше нечем,
кроме «Бриллиантовой руки».