Ты знаешь, что Дон скучал? Потом они мне про все рассказали.
Лет десять к тебе ходил, в обход, по старой, по объезднОй
забытой дороге, печальными измученными тоской глазами
смотрел на снимок, ложился на землю, вздыхал, вечером возвращался домой.
Бабушка его не ругала, нет, дивилась только, отпускала с цепи: ну, что мне делать с тобой?
иди, иди.
Соседи не верили: разве собаке бывает так долго больно? позже привыкли: вон, Дон на кладбище снова пошел один.
Уважали. Рабочие с комбината (помнишь ту мясобойню на выходе из деревни?) всегда выносили ему обрезки, подкармливали, сочувствовали любя.
Но мне почему то кажется, что он так и не смог привыкнуть к той жизни реальной, которая ему осталась после тебя.
Я Дона почти не помню, ведь тебя не стало, когда мне было всего пять лет.
Тогда зимой, в январе, мама забрала меня из детского сада днем,
сказала воспитательнице - у нас в семье горе -
хорошо, что отец успел купить по срочной телеграмме билеты,
и мы летели на самолете втроем
очень долго, потому что Белоруссия на другом конце страны,
если считать от Приморья.
Помню, что меня не пускали –«не дОлжно дитю пугаться», скажите ей - дедушка просто спит..
На веранде, где стоял гроб, дикий холод, много народу, молчаливый отец.
Мне случайно удается прорваться
и я хватаю тебя за ноги, за плечи: «дед, ну вставай же! замерзнешь,
бабушка! надо его спасти! ».
У мамы белее снега лицо: « зачем ты здесь?
немедленно иди в комнату и поиграй тихо»,
меня уводят. Я до сих пор удивляюсь, откуда мог взяться в деревне
после войны щенок дорогого английского мастифа.
Отец говорил, что это был подарок хороших друзей, на память,
ты ведь работал лесничим, очень любил охоту.
В долгих походах всегда нужен надежный четырехлапый.
Два раза Дону удавалось спасать тебя, он успевал прибегать за подмогой,
когда в лесу тебе становилось плохо внезапно..
Но в тот последний и третий его оставили дома
(мол, должен же кто-то и избу караулить), а под вечер он завыл, заскулил, запросился с цепи с тревогой.
Бабушка его не пустила – сиди дурень, пока хозяина нет, не видишь как вьюжит, ночью гулять надумал, ишь ты, когда метель за порогом.
Я думаю, он бы и в тот раз сумел бы тебя спасти –
ты не дошел немного, что-то около километра,
присел отдохнуть и просто уснул на холоде, недалеко от обочины.
Собаки больших размеров могут согреть человека своим телом
и защитить от ветра,
так велика их преданность – неоспоримая не людская вотчина.
Наверно, Дон считал себя виноватым,
я почему то все время думаю про него, как про близкого человека,
а ведь видела всего несколько раз вживую.
Огромный и теплый мир, чуткий, немного лохматый, немного нескладный,
когда обнимаешь за сильную шею, внутри все прыгает и ликует.
Этого нельзя не сказать: с годами он совсем оглох, бабушка говорила – вредничал и переставал слушать.
Его так и нашли, у тебя на могиле: мордой уткнувшись в землю, лежала огромная неподвижная туша.
Знаешь, я прожила всю свою жизнь у моря и потом, еще долго-долго совсем в другом месте, в городе, который стоит напротив Китая, но часто вспоминая тебя, я вспоминаю, что такое собачье горе, поэтому дома, прости дед, у меня собак не бывает.