Если устал и хоть каплю не равнодушен к вою прибоя, песням еще не спетым, можешь присесть поближе к костру и слушать эту историю, древнюю, словно лето. Юным ребенком ли, странником одиноким можно ее в созвездий узнать узоре...
В южной стране, воинственной и далекой - знают дорогу туда только ветры с моря - встал средь сухих степей и травы-полыни, буйных песков, как по колдовству шамана, разгоряченный, бронзовый Арниильмо - город костров, наемников и шарманок. Люди здесь темнооки и смуглокожи, так веселы, что им ничего не страшно. Каждый - когда-то умер, но снова ожил в воина, зельевара иль землепашца. Ночи длиннее дней в Арниильмо втрое, от темноты - не стоит искать убежищ. В черное время пение горловое воздух усталых улиц остывший режет, семенем прорастая в дверях трактиров, в ласковых вздохах женщин, в мужицкой брани...
...Знало ли Солнце, рождая на свет Тритира, как улыбаться будет он каждой ране, словно трофею, божьему знаку свыше...
В первый из дней воцарившейся Долгой ночи было начертано: Тот, кто родится рыжим в этом краю - тот будет силен и прочен, чтоб, черт возьми, с концом уничтожить Зверя, вырвать клыки его, голову с шеи сдернув...
И через триста лет беспрестанной веры голос Тритира - детский, непринужденный - словно заклятие, древнее слово предков, слышит любой из здешних, кто слышать может. Просто в стране этой Солнце - такая редкость, что этот мальчик кажется невозможным. Но он живет - в огромном из камня доме,
и убегает, чтобы глядеть на море. Жутко красивый, рыжий, совсем нескромный - слишком смешливый, чтоб притвориться скромным. Волны его встречают соленым ветром, он улыбается им девятью зубами. Только Тритир с рождения знает: лето скоро уйдет, покинет его. Оставит наедине с предписанной ему силой, долгом, что в нем неистовым сердцем бьется. Сунули Бремя - мальчишке. Давай, неси, мол, а мы за тебя помолимся и напьемся - Меч, что разящим Пламенем наудачу заговорен, да станет непобедимым.
Парню почти что десять, а это значит - скоро придется ему умереть. В мужчину.
Вот он берет клинок и хохочет так, что бури вздымают жаркий песок пустыни.
...Долгая ночь не любит таких бесстрашных - слишком легко бывает покончить с ними...
...Время горит, ломает - как волны рушат берега скалы - судеб людских суставы. Дни в Арниильмо становятся только суше, а небосвод отдает ощутимо ржавым. Время горит, кружатся его песчинки, кто-то плетет из них полотно легенды - В этом святом неистовом поединке разве что Смерть рискует подняться первой...
Время горит и тлеет янтарным цветом, пепел пророс в Тритире, с Тритиром - вместе. Мальчик - шафран и доброе божье лето, вырос вином сливовым, осенней песней. Чувствуешь ли в тепле его глаз лукавых темное золото, запах грядущих странствий? Злой и веселый, рослый и худощавый, он может огнем в любое лицо смеяться.
Что ему ваши правила и укоры - липкие сети страхов да неурядиц?
В воздухе сталь танцует, плетет узоры, солнце играет бликами в рыжих прядях. Если Тритир выходит на поле боя, тут устрашится всякий бывалый воин.
Как одолеть зачатого ворожбою, того, кто заточен - на коготь и клык драконий? Только вот нужно биться, куда деваться, смотрит хищною птицей Король-Владыка. Парню еще немного и станет двадцать, и вот тогда-то - Гвардия. Строй. И крики. Крики муштры, приказы, объятья долга, шепот людей, текущий рекой густою:
"Слышишь, салага, помни своего Бога!"
"Знай свое место, Рыжий!"
"Чего ты стоишь?"
Ну а покуда - помнят следы Тритира темные камни улиц, пески и травы. Он да десятка два его побратимов палят костры, горячие, словно лава, громко смеются, чтоб услыхали Боги. Вот наш огонь - глядите, как к небу рвется!
Парни - смуглы, отчаянны, босоноги, рыжий Тритир их сердце, златое Солнце.
Девушки разражаются в танце диком, он еле видит в пламени своих спутниц. В теплых ладонях, пахнущих базиликом, в песню сама собой вырастает лютня:
"Море лукаво щурится в смехе юном, брагой хмельною пение птиц сочится. Как мне найти тебя в перезвоне лунном, сколько дорог пройти, на какой родиться? Стоит закрыть глаза - я тебя увижу, только чуть приоткрою - и ты пропала. Кажется, звезды стали немножко ближе, может и ты - звезда, что на землю пала?
На горизонте камень, песок и волны - все, что, пожалуй, знаю я в жизни целой. Как ни пытался звать тебя - все безмолвно. Темное небо держит нас на прицеле. Как мне найти тебя в этот век безумий, сколько узнать миров, замереть в котором? Ветер идет с востока, суровый, хмурый - в воздухе пахнет дымом и снегом горным.
...Может и ты звезда, только почему же в теле твоем растет чешуя, я видел.
Мне остается - Меч. Только меч. Так нужно.
Видишь ли, путь мой предвиден. Давно предвиден."
С тоненьких струн срывается гул прибоя, песня Тритира гордой взмывает птицей.
...Долгая ночь умеет настичь любого, кто от нее наивно пытался скрыться...
Слушай, ребенок, слушай, печальный странник - тут до конца рассказа совсем немного. Каждый из нас, малыш, непременно станет, тем, кто забудет образ своей дороги, будет учиться видеть беду повсюду, будет уметь умирать и рождаться снова...
В жизни Тритира мало осталось чуда, разве что сам он станет его основой. Вот он, гляди скорее - совсем мужчина. Вымуштрован, суров, молчалив и грозен,
в битве, как прежде, смелый, непобедимый, что ему ваши слабости и угрозы? Путь предстоящий - труден и смертоносен, да, но ему ли бояться плохих раскладов? Сумка с одеждой, грузный оруженосец, верный клинок - а большего и не надо.
Так уж выходит, знает он твердо с детства для каждой жизни грошовую злую цену: выше всего - король, остальное - средства для достижения главной владычьей цели, сам он - всего лишь охотник, хоть выбран Богом. И он прирежет дракона. Без глупых баек.
В последний из снов пред долгой своей дорогой он снова ее увидит, едва узнает. Сердце перевернется, забьется чаще, взор загорится прежним огнем лукавым.
- Я тебя мнил единственным Настоящим, мнил серебром среди исступленно-ржавых. Я всё искал тебя средь песков пустыни, звал тебя самыми разными именами. Но тайники оказывались пустыми, держащиеся за руки - совсем не нами.
Только прошли года и теперь я вижу - длинный твой коготь, зуб, что всего острее.
С этого мига мой меч будет только ближе.
С этого мига я убиваю Зверя.
\\\
Он не прощается,
рыжим цветком заката произрастая в линии горизонта.
...И лишь песок и камень запомнят свято жарких его следов обреченный контур.