Лёлька качалась в гамаке под потолком. Как она здесь оказалась, не помнит. И гамак как-то странно: и сверху, и снизу. И руки не достать, чтоб глаза протереть - сон?
-М-м-м - Лёлька хотела крикнуть "мама", но рот не открылся, кожа на губах и щеках потянулась до боли, - м-м-м - завопила она, смахивая ресницами слёзы, хлынувшие ручьём.
-Когда я последний раз так ревела? - всхлип застрял в груди, вызывая удушье. - При чём тут когда? - всхлип прорвался кашлем, боль вновь резанула губы и щёки. - Что случилось?! Где я?! Да ещё в таком виде!
Свисающие с потолка тенёта блестели сквозь слёзы в солнечном лучике, забравшемся в темноту через щель в крыше.
-Утро?! - Лёлька судорожно всхлипнула, мотнув головой. Тенёта пошевелились, отбрасывая качающиеся тени на стену, чёрную от копоти.
-Что это?! - по стене ползли змейки, похожие на язычки пламени. Они тянулись к Лёльке, шипели, извивались, повиснув на хвостах. - Ирреальность...- решила она, но всё же попыталась откачнуться от них, боясь закрыть глаза. Зрачки от ужаса расширились во всю радужку.
Ирриальность стоп-кадрами минувших дней, на грани потери рассудка, превращалась в реальность, услужливо подыгрывая памяти. Но окружающая обстановка не вписывалась, тянула обратно. И Лёлька сомкнула ресницы, уступая спасительному забытью.
***
-Как дела, эгоистка? - бабушка Валя брала её за плечи, придавляя ладонями вниз, никогда не обнимала и, тем более, целовала. Этот ритуал приветствия Лёлька помнит с раннего детства и принимает, как должное. И не обижается, потому что бабушка Валя папина мама. А папочка для Лёльки - Бог! Маму она тоже любит, но больше - позволяет себя любить.
Красавицей-куколкой играли родители Лёлькой - дорогие изысканные наряды, игрушки, компьютеры и прочее - любое желание, не каприз даже, с первого требования. Лёлька была долгожданным ребёнком, при родах и её, и маму доктора с того света кое-как вытащили. Но к их великому удивлению Лёлька оправилась быстро и росла здоровенькой, простуды и те стороной обходили. А мама болела часто и вторую беременность прервала.
Детский сад Лёлька не посещала, мама не работала и занималась с ней сама. А по вечерам - папочка. До пятого класса Лёльке в школу можно было не ходить - кругозор её был намного шире. В семь лет в компьютерных программах разбиралась лучше мамы и даже подсказывала. В школе девочке было скучно, но уроки она выполняла исправно, боясь плохими оценками огорчить папочку. В этом он был строг.
Может, Лёлька действительно росла эгоисткой, может, родители скрывали свои отношения, что она не заметила, как в семье нарушился лад. Мамины глаза всё чаще набухали слезами, а папочка раз в неделю приходил с работы под утро. Лёлька обратила на это внимание только после вступительных экзаменов в университет, которые с треском провалила, несмотря что на платной основе. В чём прокол - не поняла сама, в другой ВУЗ не захотела. Родители махнули рукой - делай как знаешь. Не до Лёльки им было.
До скандалов не дошло.
-Ольга! -Лёлька вздрогнула, как от удара, пролив кофе на клавиатуру. Никогда папочка не называл её так! Ольгой только бабушка Валя... - Оля... Я ухожу к другой женщине. У неё скоро родится... девочка. Постарайся меня понять и объясни маме, что так будет лучше. - Он положил ладони на плечи дочери, как бабушка Валя, но не придавил, а привлёк к себе на секунду, поцеловал в лоб и ушёл не оглядываясь. Первого сентября - в мамин день рождения...Лёлька вылила остатки кофе на клавиатуру и уставилась в монитор невидящим взглядом. Гортань свело спазмами - шепоту не прорваться, не то что крику. Но не было крика, и слёз не было. Просто небо обрушилось и вдавило в кресло, где она просидела до утра в глубоком ступоре. Утром и вспомнила, что маму не поздравила.
А мама отметила свой пятидесятилетний юбилей... На полу возле дивана две пустые упаковки от таблеток... Скорая приехала через десять минут. Дальше всё, как в тумане: долгое хождение по больничному коридору, прокушенная до крови губа, снующие взад-вперёд белые халаты, мама без кровиночки в лице, синюшные губы еле шевелятся. - Оля... позвони ему.
-Папочка...- пальцы не слушаются, мозг не подаёт команды, мыслями занят. - Мама в больнице, в реанимации. - голос глухой, жёсткий. "Папочка" застряло комом в горле, не проперхнуть. - Отравилась... не знаю... не знаю... да, в сознании, тебя ждёт. - короткие гудки бьют в ухо набатом.
Папочка-а-а!!! На красный свет светофора джип затормозил, проскочив на корпус. Фуру развернуло от удара, джип отбросило на встречную полосу, где он столкнулся с другим автомобилем... Летальный исход один... по вине водителя джипа. Папочка!!! Небо снова обрушилось, раздавило, размазало по земле.
Похороны... Две шатающиеся тени... Около младшей неотступно медсестра. Папочка!..Женщины среди провожающих нет. Она в роддоме... девочка.
***
В Новый год Лёлька впервые напилась: дико хохотала, ревела, порвала на груди платье, кричала на весь дом, выплёскивая накопившуюся душевную боль. Олеська, у которой они собрались небольшой компанией, выпроводила гостей, до утра нянчилась с Лёлькой, как с капризным больным ребёнком. Они не были закадычными подругами, но встречались часто. Подруг у Лёльки и в школе не было: кому с такой красавицей рядом мозолить глаза охота? Да и кавалеров - по пальцам одной руки пересчитать, по той же причине. А Олеська не боялась потеряться на фоне Лёльки, хоть и не была красавицей.
Лёлька проснулась под вечер, мама позвонила, домой пришла. С бабушкой Валей праздник отмечали. Наревелись, а не повеселились. Лёлька попыталась сесть, но голова раскалывалась, а к горлу подступила тошнота.
-Ты полежи ещё. - Олеська поправила одеяло. - Чаю принести?
-Нет... - Лёлька смутно помнила гулянье, но то, что подруга провозилась с ней всю ночь, ярко, до стыдобы. - Олесь, прости... Сама не знаю как такое...
-Не переживай! Ясное дело, перебрала. Наташка тебе всё подливала. Димка её на тебя пялился откровенно. - Олеська присела на диван, взяла обеими руками Лёлькину руку: как туфелька-лодочка рядом с калошами. - Лёль, ты не убивай её... В тюрьму посадят.
-Кого?! - Лёлька явственно услышала голос Наташки: "а ты убей её" и свой, свирепый, как рык тигра: "Убью!!!"
-Можно порчу навести. - Олеська отпустила руку. - У Нинки книга есть, "Чёрная магия". Там заговоры всякие... Даже на смерть. Попросить? - шёпотом спросила и глаза в сторону отвела: чем лучше Наташки?
-Попроси... - тоже шёпотом выдавила Лёлька. - Только я на смерь не хочу.
-Вот и хорошо! - Олеська схватила Лёлькину руку, - у неё ведь ребёнок.
-Откуда знаешь? - Лёлька отдернула руку и снова попробовала сеть.
-Лежи...Сама об этом кричала. - Олеська встала. - Чай принесу... Обеих убью! Две дуры! Смотреть противно было. - ворчала на кухне, но громко, чтобы Лёлька слышала.
***
-Нинка на один день дала. - Олеська достала из сумки замызганную, в обтрёпанной мягкой обложке книгу.
-Её за два часа прочитать можно. - Лёлька, подавляя брезгливость, взяла и тут же положила на стол. Компьютер ушёл в сберегающий режим, и монитор скрыл от Олеськи изображение: заговоры, порчи...
-Холодрыга на улице! Чуть нос не отморозила!
-Кофе будешь? - Не дожидаясь ответа, пошла на кухню, Олеська следом. Пили молча. Говорить не хотелось, вдруг что с языка сорвётся.
-Как-то у вас неуютно стало. - Олеська помыла за собой чашку, взяла Лёлькину. - Ты бы прибралась, Лёль. Хочешь, я тебе помогу?
-Нет!. - Лёлька сама удивилась, что крикнула, не в её манерах истерить. - Извини, Олесь. Я приберусь... папа порядок любил...
***
-Всё из-за тебя, гадина! - образ всплыл моментально, явственно, даже с запахом духов, как будто она была в комнате. На сорок дней приходила. Мама приняла, а Лёлька убежала в кухню... - Женщина!!! - поперхнулась словом, как матерным, с трудом слюну проглотила. - Года на три постарше меня... И чем взяла?! Ни рожи, ни фигуры... Ребёнком! - мысль ужалила в сердце до шока. - Он ребёнка хотел... Я же выросла!
Через два часа книга лежала на столе, открытая на странице: заговор на смерть. Рядом, как бы нехотя, ютились необходимые атрибуты, и зачем-то любимый мамин кактус - колючий шарик в белом горшочке.
***
-Да не бойся ты, - Лёлька погладила кактус, - всё будет хип-хоп. - Зеркало поглощало темноту за спиной, усиливая её язычками пламени. Свечи (специально сбегала в церковь), словно две хрупкие девчонки болтали, потрескивали, оплавляя воск, выпуская чёрные дымочки.
Книгу Лёлька не взяла. С одного прочтения запомнила ритуал. Заклинание отскакивало от зубов и улетало в темное зазеркалье. Лёлька взяла вязальную спицу (откуда в доме завалялась, никто вязать не умеет), приготовилась нанести удар в сердце. Но в зеркале - темнота... Табуретка (на которую Лёлька ставила тазик, когда мыла голову, под душем не любила), скрипнула резко, с надрывом. Лёлька вздрогнула от неожиданности и уколола руку о кактус.
-Ой! - тряхнула она рукой и выронила спицу. В зеркале чётко обозначилась красная детская коляска и понеслась на Лёльку, набирая скорость. Она подпрыгивала, как мячик, и дребезжала, словно старая телега. Лёлька наклонилась назад, рискуя упасть на пол. Но вместо падения она полетела вверх, запутавшись в гамаке. - Он же в гараже лежит! - мысль мелькнула и утонула в нарастающем скрежете, а Лёлька оказалась под потолком, но не их бани. И не понятно, потолок или крыша накинула темноту.
Коляска каталась внизу, визжала, подскакивала, пытаясь дотянуться до Лёльки. Огромная жаба откуда-то сверху упала на её грудь, зачавкалась, отрывая стразы с блузки, выплёвывала их вверх, а те не падали, зависали в темноте и мерцали, как звёзды. А между ними болтались, извиваясь, тонкие длинные змеи. Потянуло холодом, могильным, липким. Потоки воздуха текли с разных сторон, но все к Лёльке.
Коляска заплакала жалобно, как Лёлька в детстве, когда упала с велосипеда. Папочка взял её на руки... Не Лёльку, коляску, прижал к груди, а за спиной у него туман клубится, зелёный почему-то и запах серный.
-Лёлечка! Это же сестричка твоя. - глаза печальные, стразы-звёзды отражают. Голос тихий, ласковый, - ты маленькая всё сестричку просила... Не обижай её. И Маргариту не трожь! - голос налился булатной сталью, мечом в сердце воткнулся...
-Папочка! - туман прилип к коляске, потянул вниз. Змейки слетели, шипят, на горло ползут, рук поднять невозможно.
-Лёлька, не трожь! - от крика звёзды посыпались вниз, секут по лицу, стучат по Лёлькиной груди, словно камни падают.
В кромешной темноте плакала коляска, чавкала жаба, шипели змеи. И вдруг вспышка, лязгающий хохот... перед глазами Лёльки всё летело вниз, под пол, под землю, оставляя место тишине. Но и тишина звенела - нудно, на одной ноте, заглушая удары пульса в висках.
Лёлька попыталась высвободить руки, чтобы закрыть уши, извивалась всем телом, как змея. Лязгающий хохот навалился сверху, распластал тишину и обездвижил Лёльку. Под крышей что-то затрещало и рухнуло вниз. Лёлька сильно ударилась спиной, упав на коляску, опрокинула её и плюхнулась рядом, прижимая к груди отвалившееся колесо. Вот именно - плюхнулась - звук от удара, как выстрел из пушки.
***
Боль в пояснице усилилась. Лёлька повернулась на бок, поджав колени к подбородку. Сквозь сомкнутые ресницы пламя свечей расплылось фейерверком, отразилось в зеркале огненными шарами, притягивая взгляд. Лёлька с трудом повернула голову, провела рукой по глазам, утирая слёзы. Темнота сгрудилась в углу, отступая от света. От него же на стене под потолком плясали тени флаконов геля и шампуня, а тень губки подпрыгивала, как жаба.Лёлька ещё раз протёрла глаза, но это были уже не слёзы: холодный крупный пот выступил по лицу, застыв, как стразы на её блузке. Лёлька машинально провела рукой по груди - вышивка на месте. Зубы лязгнули, прикусив губу, и зачакали мелкой дробью в ритме с телом. От озноба у Лёльки кожа вздыбилась пупырышками, колючими, как иголки у кактуса.
Кактус зелёным шариком лежал в белом горшочке перед зеркалом, его отражение подпрыгивало в унисон с Лёлькиными вздрагиваниями.
-Это же баня... наша! - Лёлька скользнула взглядом по стенам и потолку, перевела на полок, лавку перед ним и с ужасом осознала, что лежит на полу. - Ничего не понимаю! - невысокая табуретка стояла около лавки, - А как же я здесь оказалась? табуретка не упала... и свечи с зеркалом.
Зажав боль в пояснице рукой, Лёлька на коленях подползла к табуретке, с трудом унимая дрожь, уселась, но тут же свалилась на пол. На этот раз с табуреткой: пламя свечей заметалось от её передвижения, мелькая в зеркале. А из него с расширенными от страха глазами на Лёльку смотрело... её лицо, в подтёках от слёз и пота по серой пыли, на лоб свисала паутина, а стразы на блузке - звёзды!
-Мама! - вместо крика - шёпот, но оглушил, как раскат грома.
Одним прыжком Лёлька одолела два метра до выключателя, зажмурилась до гримассы, то ли от яркого света, то ли от ужаса: на полу, где она лежала, змейкой изогнулась верёвка от гамака.
***
Лёлька неспешно шла по тропинке, грудя ногами прошлогодние листья, которые успели до хруста подсохнуть под апрельским солнцем. Она выжидала время, готовясь к встрече, но ни о чём не думала. Передумано уже не раз с той январской ночи.
По тротуару, тянувшемуся вдоль сквера до реки, шла женщина с красной коляской. Она наклонилась вперёд, что-то говорила ребёнку, нежно улыбаясь. Лёлька решительно направилась к ней, бессознательно ответив на улыбку.
-Здравствуй... те, Маргарита. - Лёлька не знала, как зовут женщину, сказала отцовское, его же интонацией. Улыбки застыли театральными масками, придавив собой вечность, дрогнули уголками губ и вернулись на место.
-Можно сестрёнку... покачу?