Русские буквы. Французский погост

Ирина Троицкая
                Два чувства дивно близки нам
                В них обретает сердце пищу:
                Любовь к родному пепелищу,
                Любовь к отеческим гробам

                А. С. Пушкин


Зима. Низкое пасмурное  небо. Городок словно в кокон закутан в тяжелые, серые тучи. Сент-Женевьев де Буа. Маленькое кладбище в предместье Парижа, вход на которое оберегают два архангела – Михаил и Гавриил. Кладбище, которое называют русским. Когда-то именно здесь стараниями княгини Веры Кирилловны Мещерской был устроен «Русский дом» для престарелых русских дворян, не имевших на чужбине ни семьи, ни детей, ни крова.
Моросит дождь. Я медленно иду по дорожке, серый глубокий, как река, гравий вбирает в себя капли. Аккуратные европейские надгробья сменяются русскими крестами, французские надписи – русскими именами: Юсупов, Голицын, Шмелев … Всплывают в памяти строки Рождественского: «Влажные плиты травой зарастают. Русские буквы. Французский погост».
Ищу могилу Ивана Алексеевича Бунина. Сразу за церковной оградой, четырнадцатая справа, если идти прямо по светлой аллее. Простой белый крест, созданный по рисунку самого писателя и так похожий на Труворов крест в старом Изборске. Фамилия, имя, отчество - надпись на двух языках. И цифры – 1870-1953. Январь, а тут из цветника смотрят на меня голубые анютины глазки, такие неожиданные и трогательные здесь, под серым французским небом. Кладу на могилу пушистую сосновую ветку, глажу рукой крест. «Если бы в своей стране, а то здесь. Что мне эта Нобелевская премия? Чертовы черепки какие-то», - писал Бунин. Если бы в своей стране…
Прохожу дальше: Львов, Лохвицкий, Преображенская… И вдруг останавливаюсь в изумлении. Троицкая Ольга. Отчество уже не разобрать, от года рождения остались только три цифры – 189… Кто она, моя неведомая однофамилица? Как сложилась ее судьба здесь, на чужбине? Кто был рядом с ней в день ее смерти?..
Около могилы Ольги Троицкой небольшое надгробье: белая плита с маленьким лазоревым куполом и золоченым крестиком над ним. Здесь обрел свое последнее пристанище русский поручик Алексеевского пехотного полка С. Чижевский, проживший большую часть своей жизни в Париже.
Тихо. Только шорох поздних листьев слышен, да монотонная музыка дождя. С. Чижевский… С.Ч… С.Ч…  С.Ч… исчез…
Граница между реальностью и видением исчезла, растворилась и потекли, заструились воспоминания. Ночь и дождь размыли Париж, и из темноты, мрака проступила вдруг его Россия, Россия прошлого, Россия детства и юности.

Странно устроена память. Стоит задуматься на мгновение, и она тут же рисует нам картинки, события прошлого, всегда ярко изображая детали и скрывая от нас главное за пеленой тумана.
С.Ч. помнил все: как стрелял с отцом из ружья, ловил рыбу в реке, протекавшей неподалеку от их загородного дома, пил воду из лесного родника, наблюдал за стремительным бегом облаков, устроившись на мягкой, влажной траве, а потом засыпал под монотонный стрекот кузнечиков.
А еще С.Ч. помнил снег. Музыку и снег. Когда начиналась метель, мир вокруг исчезал, казалось, не существует никого и ничего, только стремительное движение воздуха, музыка ветра, шепот снега и воспоминания: красный закат, белая горка, санки звенят… скороговоркой топот копыт… снег над Невою… город летит вместе со мною…
Снег детства, лежащий нерастаявшим в далеком овраге и сверкающий на солнце; хрустящий снег ранней осени; снег Петербурга, белыми брызгами летевший из-под копыт лошади; снег первого свидания, синими тенями лежавший вдоль домов и блестевший в свете неярких фонарей; снег начала службы в армии, снег расставания.
Снег уже сам по себе стал в жизни С.Ч. событием. Шел он и в один из самых главных дней  - день прощания. Когда закрылась дверь,  С.Ч. подумал, что, может быть, больше никогда не вернется сюда, больше никогда не перекрестит его мать, не обнимет жена.
Так оно и случилось. Он не увидел их больше. Он ушел навсегда. И в тот день тоже шел снег, только С.Ч. не помнил засыпающего улицы снега, так велико было расставание. Он вспомнит его потом, много времени спустя: белая шаль, сомкнуты руки…черный февраль, время разлуки…белая рать, снег на ресницах…не удержать, не возвратиться…
Возможно, снег был с С.Ч. и в его последний час, ведь снег всегда шел рядом в моменты потрясений, главных изменений в жизни. Последнее путешествие человека – это ли не самое важное изменение?

Зачем он пошел воевать? Это был его долг перед памятью отца, перед матерью, перед женой, перед Россией.
Потом в памяти всплывает Севастополь. Зелень Приморского бульвара неподвижна, она словно просеивает солнечные лучи, освещающие яркие песчаные аллеи. Волны бьются о берег пристани и борта стоящих на рейде броненосцев. Белые чайки мечутся в синем мареве моря и неба.
Песок, соленый ветер, белая, как снег, пена волн… Но почему именно здесь С.Ч. так ясно, так остро чувствовал, что это его последние дни в России?
А потом было море, в котором тонули родные берега. Они уходили все дальше, пока не исчезли совсем. Осталась только синяя ночная вода, черные спины дельфинов и небо, которое было так близко, как никогда.  И еще память о России, тоска по ней, и звук колокола, провожавший в неизвестность: горький миндаль, белая пена... синяя даль, боль и измена… чайка платком белым на синем… брошенный дом, сны о России…
Мир бесплотен, воздушен, невесом, изменчив. Это ветер памяти, который плывет непрерывным потоком, без разделения на части и главы, на предложения и отдельные слова. Это реальная жизнь, сплетенная с фантазией. Это как медленное движение по ночному городу, когда очертания предметов неясны, туманны, расплывчаты. Но стоит подойти поближе, стоит только случайному свету фонаря выхватить из рук темноты часть городского пейзажа, как вдруг всплывают детали, подробности, и все отчетливей становится образ ночного города.
Это необыкновенное двоемирие: мир реальный и придуманный, дневной и ночной, мирный и военный, с отцом и без него, мир солнца и снега, лета и зимы, жизни и смерти, мир до и после России. Это мир, который можно создать из образов и ассоциаций прошлого с помощью воспоминания, воображения, заполнив таким образом гнетущее одиночество.

С.Ч. родился на исходе  века, когда в мире господствовали снег и ночь, они вошли в его жизнь и остались с ним навсегда. Он много видел, многое испытал, его родиной стала дорога. Дорога пронесла С.Ч. по всей России и не только по ней одной, это походило на вечное бегство: Крым, Галлиполи, Константинополь, Париж.
Он помнил все – дом, войну, Россию, музыку, снег. Воспоминания никогда не оставляли С. Ч., они были с ним до самого последнего его земного путешествия…

Сент-Женевьев де Буа. Маленькое кладбище в предместье Парижа. Моросит дождь. Я стою у небольшого надгробья: белая плита с маленьким лазоревым куполом и золоченым крестиком над ним. Здесь лежит русский поручик Алексеевского пехотного полка С. Чижевский. И снятся ему счастливые сны.
Дождь… Как все переплетено в этом мире. Наш мир и мир воспоминаний, который преломляется, изменяется, как меняется изображение в капле дождя. Турция.  Галлиполи.  Вот они, все здесь, стоит только чуть повернуть голову. Галлиполийский памятник. «Павшим за Родину и на чужбине скончавшимся»… Белые здания Севастополя…а здесь стены церкви Успения Богородицы белеют среди деревьев расположенного за нею кладбища… Устремились в небо синие российские купола. И колокола звонницы провожают в долгую последнюю дорогу, как когда-то другой, корабельный колокол провожал корабль, увозящий С.Ч. из России навсегда.

Красный закат,
Белая горка.
Санки звенят.
Скороговоркой
Топот копыт.
Снег над Невою.
Город летит
Вместе со мною.
Белая шаль,
Сомкнуты руки.
Черный февраль,
Время разлуки.
Белая рать,
Снег на ресницах.
Не удержать.
Не возвратиться.
Белый февраль,
Белая горка,
Снег как миндаль –
Пряный и горький.
Город летит.
Белая вьюга.
Нам не найти
Больше друг друга.
Втоптана в гать
Белая птица.
Не отыскать.
Не возвратиться.
Тусклая сталь
Сломанной сабли.
Белый февраль,
Красные капли.
Брошенный дом.
Тропы на запад.
В памяти гром
Конского храпа.
Белая шаль
Скрылась за горкой.
Белый февраль.
Пряный и горький.

С.Ч. умер в декабре в день своего рождения. А снег все шел и шел, покрывая чистым белым листом все то, что он помнил и любил…