Мы умели заплакать, прощаясь на шумных вокзалах,
не стесняясь прилюдности слабости, вызревшей в слёзы...
Вот вагонные окна потеют в следах пятипалых,
и лежат разлинованной данностью рельсы и шпалы,
и надеждою дымной пропахло тепло тепловоза.
Уезжая туда, где отсчёт начинается снова,
не приходится слишком всерьёз полагаться на память.
Где-то там телефонный звонок натолкнётся на «Кто Вы?»,
и покажется голос как будто совсем незнакомым,
потому что прошедшее нам при себе не оставить.
Обманутся минутностью вер обещания встречи,
где округлость земли представляется верной порукой,
но в расхожести фраз проступает насмешливость скетча,
словно ты уже знаешь, как этот зарок опрометчив,
сколько тёмную правду сомнений в себе ни баюкай.
Наше прошлое – в нас – отстраняется, кутаясь в наледь.
Мы, конечно же, в ком-то исчезли, и в нас – исчезали,
и уже не вернуться туда и письмА не отправить...
Но взаимным прощением – там, где стирается память:
«мы умели заплакать, прощаясь на шумном вокзале».