Мы даже смерти выше

• Памяти поэта Николая Майорова (20 мая 1919 – 8 февраля 1942) посвящается

(Из книги "Мы даже смерти выше...",
опубликована в электронной библиотеке ЛитМир
http://www.litmir.net/bd/?b=191719 )


Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
и ждем приказа нового. И пусть
 не думают, что мертвые не слышат,
когда о них потомки говорят.[1]
(1941)


• 1. «О нас прошла всесветная молва…»
.
Великая Отечественная война 1941-1945 годов.
Тысяча четыреста восемнадцать дней и ночей.
Битва советского народа с фашизмом.
Не былинные богатыри ¬— обычные люди, сыновья, дочери, их отцы и матери.
Из каждых ста человек, ушедших на фронт, вернулись трое.
Чем более отдаляется военное лихолетье, тем чаще приходят мысли не только о героике, подвигах и посмертной славе, о памяти и забвении. Хочется понять тех парней, не абстрактно мечтавших о будущем, но и по духу своему готовых защитить Родину, выполнить приказ «сражаться до последнего, ни шагу назад».

Среди них — молодые поэты Николай Майоров и Михаил Кульчицкий, Борис Смоленский и Павел Коган, Алексей Лебедев и Владимир Жуков, Юлия Друнина, Сергей Гудзенко, Борис Слуцкий, Давид Самойлов, Сергей Наровчатов и миллионы их сверстников. Не все вернулись… Но жизнь продолжается — на земле, за которую погибли поэты и музыканты, художники и рабочие, крестьяне и будущие ученые… Давно это было или недавно — у каждого свой отсчет времени, свое незабываемое, тревожащее мысли. Война — тема, по-прежнему близкая потомкам тех, кто сражался за Победу на фронте и в тылу. «Неуспокоенная», поэтесса нового поколения, по-женски проникновенно, не лукавя, размышляет о поэтах, не вернувшихся с войны:
«Заслоняли полсвета
Чёрных свастик клыки.
Поменяли поэты
Карандаш на штыки.
Обнимая планету,
Как сестру или мать,
Умирали поэты…

Только строкам — пылать,
Разгораться — рассветам,
Голубым небесам,
Звонким птичьим приветом
Вторить их голосам!

... Дописали до точки,
Погибая в бою,
Родниковые строчки
За Россию свою!..
Эти строки, доныне,
Как солдаты в строю,
Голоса их родные —
Среди всех узнаю!..»[2]

Направляясь на призывные пункты в сорок первом, студенты, отнюдь не наивные мальчики знали: их долг — стать бойцом, мужественно защищая свою Родину. Словно подготавливая к предстоящим боям, были далекие Мадрид, Халхин-Гол, Седан и близкая советско-финская война, на которой погибли их друзья — поэты Николай Отрада, Арон Копштейн, ранены свои же – Владимир Жуков[3], Сергей Наровчатов.
С чистой страницы начиналась фронтовая поэзия.
Мужали «мальчики» зимой 1939-1940-го, осознавая через боль утрат: война — не романтика.
Своею «смертию смерть поправ», —  ради жизни других...

В Москве друзья читали последние стихи Арона Копштейна («Поэты»):
«Но в январе сорокового года
Пошли мы, добровольцы, на войну,
В суровую финляндскую природу,
В чужую незнакомую страну».

Выразив мысли, рожденные на фронте, поэт-воин предвосхитил написанное позднее «Жди меня» (К.Симонов), «Темная ночь» (В.Агатов), «В землянке» (А.Сурков) и другие стихи и песни, ставшие близкими фронтовикам:
«Если что-нибудь со мной случится,
Если смерть в бою разлучит нас…
<…>
Но не верь ты этому известью,
Не печалься, даром слез не трать:
Мы с тобой не можем быть не вместе,
Нам нельзя раздельно умирать».
(«Мы простились». 1940)

Сергей Наровчатов, уходя на Великую Отечественную войну, помнил недавнюю, первую для него:
«Мы вернулись домой,
Повзрослев на пятнадцать
Прижимисто прожитых
Лет». («1940-1941»)
Юношеское потрясение не забылось: спустя сорок лет он все еще помнил: «Я понял, что такое взрослость, какая это страшная вещь... Из батальона в 970 человек осталось нас 100 с чем-то, из них 40 человек невредимыми».[4]

По мнению Александра Блока именно поэту дано слышать голос из глубины мира. Не потому ли в предвоенных стихах молодых авторов явственно зазвучала скорбная нота — предчувствие ранней гибели? Павел Коган, Борис Смоленский, Николай Майоров — они вдруг разом заговорили о себе в прошедшем времени:
«Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, набросках на холсте».
(«Мы», 1940)

Не случайно поэт двадцати лет от роду написал прижизненную эпитафию своему поколению:
«Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят».
(«Нам не дано спокойно сгнить в могиле…», 1941)

Чтобы не «потеряться» в быстро изменяющемся мире, ощущая запах войны, нужно было знать — ты не один, нас много, и вместе мы сильны. Написанное Николаем Майоровым стихотворение выражало его размышления, переданные языком поэзии. Время жизни не выбирают, но время выбирает того, кто говорит от его имени.
Война приближалась, многие это понимали в сороковом, тем более в столице, в среде интеллигенции. Боится ли человек смерти? Да. Но «на миру и смерть красна».
Именно в те дни молодым поэтом было осознано столь необходимое понимание «мы», как единение народа, неразрывную связь отцов и сыновей: одна для всех история прошлого, настоящего и будущего.

Мы — новая общность людей, крепнущая сила молодых, готовящих себя к защите завоеванного отцами. Строгие, чеканные строки сегодня воспринимаются, как духовное завещание сыновей будущим поколениям:
«Не все умрет. Не все войдет в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли».
(«Мы», 1940)

Понятно желание — остаться в памяти потомков такими, какими они были, ибо горды тем, как жили, «как любили» и «брали пламя голыми руками», «жгли костры и вспять пускали реки», «грудь раскрывали ветру» и «тянули воду полными глотками». «И шли вперед, и падали» — это все их жизнь. Жизнь — такая, что не стоит слагать о ней легенды. Они сами — герои, каждый — «шальной трубач» нового времени. Их судьбы слиты в одну – судьбу страны. Пафос, велеречивость, надрыв голоса совершенно чужды творчеству Николая Майорова. Не случайна ремарка: «Так я пишу», т.е. голос не только поэта, но и гражданина.

Именно «я» подчеркивает личное суждение автора и позволяет говорить от имени современников с поколением, которое придет после «них»:
«Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображен.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы».
(«Мы», 1940)

Так в 1940-м, предвоенном году, из жизни в литературу  пришел герой своего времени — «мы–поколение», которое вошло в историю народа, как поколение победителей.
 «Мы»  — те, кто «в плоть одели слово «Человек!»[5].
Те, кого вскоре созовет трубач, те, кто станут «смерти выше». И весь мир, содрогаясь, будет следить за торжеством и драмой поколения фронтовиков, «мальчиков», взрослевших и мужавших при Советской власти. В творческом наследии Николая Майорова каждый найдет свое, близкое ему.
Думаю, и сегодня, многим запоминаются литые строки оптимистичного стихотворения «Мы», передающего эстафету созидания и борьбы за общечеловеческие ценности в наши руки.

К концу 30-х годов прошлого века сложилась «обойма» записных советских поэтов, в меру таланта славящих свое время. Но именно юноша, молодой автор, не состоявший в Союзе Писателей, не успевший опубликовать ни одного стихотворения во всесоюзных периодических изданиях,  создал столь страстные, жизнеутверждающие стихи. Не по заказу «свыше», не перепевая чужой мотив, не приурочив к знаменательной дате. Он  писал о том, что чувствовал душой и понимал умом.

Выражая личное ощущение духа времени, он говорил от имени мальчиков «двадцатого года», которых после назовут «мальчиками сороковых», «мальчиками Державы» и «неизвестными солдатами». «Мы» — не только биография исторического поколения, но и знаковое произведение в поэзии молодых, выбравших свою дорогу, вдохнувших воздух своего времени — времени торжества коллективизма. Именно чувство личной причастности к жизни страны, личной ответственности каждого за судьбу Отечества станет востребованным в начале нового десятилетия.

Стихотворение «Мы» — не только пример раскрытия гражданской темы в поэзии. Смелым был и способ представления главного персонажа — используя личное местоимение «мы» и производные от него формы притяжательного местоимения. Номинативная функция местоимения — отличительный морфологический признак и других стихотворений  Н. Майорова («Ты каждый день уходишь в небо...», «Предчувствие», «Нам не дано спокойно сгнить в могиле...», «О нашем времени расскажут»), созданных в 1939-1941-м годах.

Не случайна здесь и частота повтора — четко обозначить нового героя времени, не одиночку, а новое поколение, которое вместе с отцами пришло к подножью высоты. Они молоды, их руки пахнут «легкою ромашкой», им идти дальше, чтобы в конце пути сказать, не сомневаясь:

«Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца».
(«Мы», 1940)

Интересна смысловая связь местоимений в контексте. Глаголы, относящиеся к «мы», подчеркивают непрерывную динамику событий: «брали», «были», видели», «влюблялись», «глядели», «жгли», «жили», «как любили», «падали», «понимали», «пробивались», «прошли». 
Притяжательные местоимения подчеркивают присущее единомышленникам: «нам», «нашей», «для нас», «наш», «нами», «в нас». Все вместе взятые местоимения, использованные автором как номинации «мы–поколения», создают яркий, запоминающийся образ: мы «шли вперёд» — «нас не забудут».

Стихотворение «Мы», написанное в 1940-м году, вошло в антологии, альманахи, тематические сборники 20-го века и нового — 21-го. Его называют манифестом военного поколения, биографией победителей. Без него трудно представить спектр произведений поэтов-фронтовиков, творческий путь которых начался в конце 30-х годов. В предвоенной Москве было «множество молодых поэтов», признанных и неизвестных, хорошо звавших друг друга. Сегодня трудно представить, что стихотворение «Мы» могло остаться незамеченным, оказаться среди неизвестных.

Ничего не происходит случайно: природа Слова такова, что его услышат те, кому оно предназначено. Благодаря Виктору Болховитинову[6] стихотворение было напечатано в «Университетском листке» МГУ. С шестидесятых годов пошлого века имя его автора неизменно ассоциируется с этим стихотворением. Неудивительно, что с него начинается знакомство с поэтическим наследием не только Николая Майорова, но и всего племени молодых поэтов, погибших на войне.


• 2. «Мы пили жизнь до дна и умирали…»
Александр Сергеевич Пушкин был одним из немногих поэтов 19-го века, изучение творчества которого «Наркомпрос» включил в школьную программу. Не стоит гадать, читал ли Коля Майоров стихотворение классика «Поэт»:
«Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
< …>
Душа вкушает хладный сон…»

Пессимистическое настроение, вызванное невостребованностью обществом, гнетет поэта. Жизнь не требует его участия, он бездеятелен — и лира не звучит, как прежде. Как следствие, мысли о том, что «меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он». Однако одна из характерных черт поэта — уловить перемены в обществе, отозваться на них душой, вновь ощутив свою сопричастность к миру:
«Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел».

Чувства, пережитые Александром Сергеевичем, окажутся близки и Николаю  Майорову – молодому поэту новой России. Такова преемственность законов гражданской поэзии: поэт подвластен им, в какую бы эпоху он ни жил.
Максимализм, критическое отношение к себе, к своему поколению, к наследию отцов — без этого не происходит взросление, становление человека, как личности. Двадцатичетырехлетний Михаил Лермонтов когда-то порицал ровесников:
«Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно».[7]

Эдуард Багрицкий, романтик революции, разочарованно писал о своем поколении (1926 г.):
«Мы – ржавые листья
На ржавых дубах...
Чуть ветер,
Чуть север –
И мы облетаем.
Чей путь мы собою теперь устилаем?
Чьи ноги по ржавчине нашей пройдут?
Потопчут ли нас трубачи молодые?
Взойдут ли над нами созвездья чужие?
Мы – ржавых дубов облетевший уют...»[8]

Казалось бы, годы всеобщего энтузиазма, проникновения социалистических идей во все сферы жизни – полное благоденствие. Почему же двадцатилетний Николай Майоров, студент истфака, задумывался о будущности сверстников? И  революция, и гражданская война, индустриализация страны – все это без их непосредственного участия. А кто же они, чем запомнится их поколение? В самом названии стихотворения — «Предчувствие» (1939) — ключ к мыслям юноши:
«Без жалости нас время истребит.
Забудут нас. И до обиды грубо
Над нами будет кем-то вбит
Кондовый крест из тела дуба.
< …>
За то, что нами был утрачен
Сан человечий; что скопцы,
Мы понимали мир иначе,
Чем завещали нам отцы».

Однако предчувствие оказалось ложным.
Ворвалась в студенческую жизнь «незнаменитая»[9] советско-финская война, и юношеский максимализм сменился рассудительностью, пессимизм — гордостью: появилось стихотворение «Мы», завершающееся знаменитой ныне строфой:
«И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово “Человек!”»

Человек, о котором мечтал М.Горький, Человек, которого видел перед собой Н.Майоров, человек особого, «русского» характера, вскоре поднялся во весь рост, заявив о себе.
Советский человек — воин на фронте, рабочий и колхозник в тылу — все построились в один отряд, встав на пути фашизма, оплатив нашу свободу миллионами жизней погибших, миллионами жизней неродившихся детей, миллионами талантов, зарытых «в шар земной».

1940-й год. Мы называем его последним предвоенным годом. Но Вторая мировая война,[10] еще и не получив своего исторического названия, уже началась. Каждый месяц был отмечен локальными войнами в западной Европе, Северной Африке, Египте — фашизм наступал, гитлеровская Германия рвалась к мировому господству.
В середине ноября газеты сообщали о посещении В.Молотовым Берлина. Никто не знал, что через месяц Гитлер подпишет директиву №21— о подготовке к войне против Советского Союза, в котором фашисты видели основное препятствие в борьбе за мировое господство Германии.

Не могли предвидеть нацисты, убежденные в возможности «блицкрига», что с битвы за Москву начнется отсчет нового мира, в котором не жить фашистам. А никому еще не известный русский поэт Николай Майоров написал 30 апреля 1941 года:
«… Но пусть одно они запомнят:
Вокруг Московского Кремля
вращалась в эти дни земля».
(«Ни наших лиц, ни наших комнат…»)

«Робкий и несмелый», «высокий и прямой», «нескладный и упрямый» – сыновья и отцы, все и отовсюду будут призваны в Красную Армию. Их высотой станут Карельские болота, леса под Вязьмой, Новороссийск и Ржев, Волоколамск и Сталинград, воспетый Н.В. Гоголем Днепр, и многие-многие безымянные деревеньки и высотки. Все это еще впереди, но Николай писал о смерти, подсознательно свыкаясь с неизбежным:
«Когда умру, ты отошли
Письмо моей последней тетке,
Зипун залатанный, обмотки
И горсть той северной земли,
В которой я усну навеки…»
(«Когда умру, ты отошли…», 1940)

Словно время перенесло его в зиму сорок второго, в его первый и последний месяц на войне:
«Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою».
(«Я не знаю, у какой заставы…», 1940)

В тяжелом сорок первом вчерашний студент размышлял совершенно по-мужски:
«О нашем времени расскажут,
Когда пройдем, на нас укажут
И скажут сыну: — «Будь прямей!
Возьми шинель – прикроешь плечи,
Когда мороз невмоготу.
А тем – прости: им было нечем
Прикрыть бессмертья наготу».
(«О нашем времени расскажут…», 1941)

Предчувствие?
Красноармеец Николай Петрович Майоров погиб 8 февраля 1942-го года, снежной морозной зимой:
«Когда к ногам подходит стужа пыткой —
В глазах блеснет морозное стекло,
Как будто вместе с посланной открыткой
Ты отослал последнее тепло».
(«Когда к ногам подходит стужа пыткой…», 1941)
.
• 3. «С чьей жизнью жизнь свою соизмерять?»
Что повлияло на формирование поколения «героев»? Почему именно в юношах сороковых годов дух патриотизма возвысился над инстинктом жизни? Только ли воля провидения — именно они могли помериться силами с врагом, им, богатырям духа, предстояло умереть, защищая землю русскую, как их предки? И только они, такие, до самозабвения верные своему Отечеству, идеалам социализма, смогут одолеть непобедимые прежде армии вермахта?

Их стойкость, бесстрашие, доблесть изумляли врага:
«Первый раз в ходе этой войны немецкому солдату противостоит противник, обученный не только военному делу, но и политике, который видит в коммунизме свой идеал, а в национал-социализме — самого опасного врага».[11]

Что же это за удивительное поколение?
Не повторился код ни в детях, ни во внуках. Возможно, его сила была в том, что парни не чувствовали себя одинокими: многодетные семьи, нередко под одной крышей собиралось три поколения одного рода. От дедов и отцов узнавали о минувших событиях истории. Родословная хранила следы былого в устных пересказах.
Николай, как и его сверстники, родился «на перекрестке двух эпох». Кем же были их отцы? Они – среди лирических героев произведений Николая Майорова.

Революционер, в дом которого пришли с обыском. Забившись в угол, мальчонка наблюдал: солдаты во главе с жандармом зло вспарывали перину, выгребали золу, избитый отец упал ничком на пол, рыдала мать. Однако при всем ужасе происходящего на глазах ребенка, он запомнил — отец поднялся:
«Отец привстал, держась за подоконник,
И выплюнул багровый зуб в ладони,
И в тех ладонях застеклилась кровь.
Так начиналось детство…
Падая, рыдая,
Как птица, билась мать».
(«Отцам», 1938)
Сын глядел, «как тают, пропадают / В дверях жандарм, солдаты и отец…» Отец не вернулся:
«В шершавом, вкривь надписанном конверте
Ему доставлен приговор…»
(«Смерть революционера», 1938)

Столяр, который изо дня в день мастерил стулья и столы, ладил двери. Пришел час помирать — «гроб сколотил себе на совесть». Остались в памяти крепкие сильные руки: «два громадных кулака» на груди бездыханной.

Певец-кобзарь, отданный в солдатчину:
«Ему заткнули рот приказом:
Не петь. Не думать. Не писать».
(«В солдатчине», 1937)

Портовый рабочий — маляр, сочинявший песни. Да такие, что за них сажали в тюрьму, «ломали пальца», «крошили зуб». Сослали — бежал. Схватили, утопили. Но не умерла «живая песенная речь» — матросы разнесли ее по свету:
«Такую песню петь не стыдно,
Коль за нее идут ко дну».
(«Песня», 1939)

Огольцы времен гражданской войны, понимавшие, что «у детей имелась жалость, / Которой взрослый не имел».
Отцами были поэты Пушкин и Маяковский, знаменитый летчик Валерий Чкалов и Максим Горький, Н.В.Гоголь и художник средневековья Харменс ван Рейн Рембрандт, герои любимых книг.
И, конечно, отцы, родившиеся на рубеже двадцатого века, заставшие царизм, пережившие две революции в семнадцатом году, воевавшие на Первой мировой и на гражданской войне. Они, напрягая силы, выбивались из голода-разрухи, строили новую жизнь, прокладывая дорогу сыновьям, из рук в руки передавая традиции и заветы рода:
«Мне стал понятен смысл отцовских вех.
Отцы мои! Я следовал за вами
С раскрытым сердцем, с лучшими словами.
Глаза мои не обожгло слезами.
Глаза мои обращены на всех».
(«Отцам», 1938)

Не только кровное родство, но и общая вера в счастливую будущность объединяли поколения. О воспитании не говорили. Сыновей не жалели, не оберегали от жизни, ограничивая свободу, — мужик растет. Жили бок о бок, на виду друг у друга, правда была одна, ее не ополовинили. Простые понятия «порядочность», «совесть», «долг», «добрая память» — все шло от земли, питая молодые корни. Так многие сыновья–отроки получили в семье самый нужный урок — как жить. Он и предопределил их поступки, став стержнем духа, который не могла ни согнуть, ни сломать война.

Воспитанные школой, газетами, собраниями в духе коллективизма и презрения к «единоличникам», они, мужая, ощущали себя особым поколением, перед которым распахнут мир «иных высот и помыслов». Уверенность в том, что их судьба неотделима от судьбы Родины, стала отличительной чертой фронтовиков, ополченцев, партизан, рабочих, колхозников, женщин, подростков — всех, кто не только верил в нашу победу, но и сделал все, только бы уничтожить, изгнать врага.
О, те «мальчики» входили в мир с такою жаждой жизни, что, казалось, «жизнь не имела потолка».
Их мужество, самопожертвование в битве с несметными полчищами фашистов также не имели аналогов в истории войн.

• 4. «Я полюбил весомые слова…»
.
Его судьба — одна из миллионов судеб «поколения сороковых».
Его судьба — одна из миллионов, погибших на поле брани, защищая Отечество.
Его судьба — одна из миллионов, не оставивших ни жены, ни детей, кто бы помнили и рассказали о нем.

Ни записных книжек, ни «серой прозы» дневников, ни любимых книг — ничего не сохранилось, где бы остался след его. На счастье, юноша был поэтом. «Рукописи не горят» — пожар войны пощадил его стихотворения (хотя и не все).
Благодаря стараниям Владимира Семеновича Жукова и Виктора Николаевича Болховитинова посмертно изданы авторские сборники (1962-й и 1969-й годы), познакомившие новое поколение с творчеством одного из поэтов, погибших на войне.
Шестидесятые годы 20-го века отмечены спорами «лириков» и «физиков». Именно «оттепель» растопила замерзшие души, пробуждая забытый интерес к поэзии. Поэтическое наследие поэтов-фронтовиков становилось доступным читателям. К двадцатилетию Победы была издана антология «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне».[12]

Бесспорно, произведения молодых поэтов, хотя и не успевших стать членами Союза Писателей, по праву принадлежат культурному наследию народа.
Только вот этическая сторона: хотел бы автор, чтобы чужие глаза вчитывались в его строчки, которые им не были переписаны набело?
Хотел бы, чтобы чужие люди перебирали даты и события его короткой жизни, комментировали их?
«Как жил, кого любил, кому руки не подал,
С кем дружбу вел и должен был кому —
Узнают все,
Раскроют все комоды,
Разложат дни твои по одному».
(«Как жил, кого любил, кому руки не подал…», 1939)

Так и вышло, что о них мы узнали «из пересказов устных» — воспоминаний, газетных публикаций, глав книг, в большинстве случаев, написанных земляками. Прошли десятилетия, мало среди нас тех, кто рассказал бы сегодня о своем поколении, о друзьях, не вернувшихся с войны.

Возможно, придет время, и школьники будут изучать историю Великой Отечественной не по картам и таблицам, не по датам учебников, а по книгам, страницы которых написаны в 1941-1945-м годах и в послевоенную эпоху поэтами, публицистами, прозаиками, военными корреспондентами — участниками войны и теми, кого миновало  военное лихолетье. Все они сберегли память, чтобы передать из рук в руки внукам-правнукам.

Николай Майоров слыл первым поэтом 33-й ивановской школы. Зная об этой страсти, ватага друзей умышленно заворачивала в книжный магазин. Костя Титов[13], «любивший пошутить, обращался с серьезным видом к продавщице: “Скажите, книжка поэта Николая Майорова еще к вам не поступала?“ — чем приводил в великое смущение Колю».[14] Окончив десятилетку, юноша поступил на исторический факультет МГУ.

Московские вузы распахнули двери перед приезжими из провинции. Во второй половине 30-х годов столица стала не только городом студентов, но и городом молодых поэтов. Так что Николай Майоров оказался там как раз вовремя: стихи все более увлекали его, а рядом были такие же парни, влюбленные в поэзию. Друг-поэт Владимир Жуков вспоминал:
«Писал он взахлеб. И все-таки поэтом себя не считал, поскольку был убежден самой классикой, что профессиональным писателем может быть только по-настоящему одаренный природой человек такого рода, к какому себя не причислял. А ведь он и тогда был уже поэт!».[15]

Молодые поэты собирались в студенческой литстудии университета, читали друг другу свои стихотворения, взволнованно обсуждая каждое.
Даниил Данин, один из участников той первой  литературной группы МГУ, запомнил товарища таким:
«… он не был тих и безответен. Он и мнения свои защищал, как читал стихи: потрясая перед грудью кулаком <…>. Он не щадил чужого самолюбия и в оценках поэзии бывал всегда резко определен».[16]

Николай, никогда не стремившийся выделиться, вскоре был принят в круг «признанных», среди которых были уже известные московской молодежи Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Михаил Луконин, Сергей Наровчатов, Давид Самойлов, Борис Слуцкий. Все чаще слышалось: «Пусть почитает Майоров, истфак!». Именно в «Университетском листке» были напечатаны несколько стихов Николая Майорова.
Трудно судить о степени дарования того, кто лишь начинает свой творческий путь. Однако Николай Майоров отличался четким почерком-стихом, что отметили не только наставник, но и друзья.

Павел Антокольский – известный советский поэт, руководитель семинара в Литинституте, который посещал студент-историк, утверждал:
«Николаю Майорову не приходилось искать себя и свою тему. Его поэтический мир с самого начала был резко очерчен, и в самоограничении он чувствовал свою силу».[17]
Самоограничение проявлялось не только в тематике, но и в самой манере писать: в стихах Н. Майорова не встретить пустых фраз и случайных слов.
«Он не любил в стихах многоречивой словесности, но обожал земную вещность образа». — Вспоминал Даниил Данин.

Работая над стихом, тщательно подбирал «свое» слово:
«Я полюбил весомые слова…»
(«Август». 1939.)
«Перебирать слова, как память,
И ставить слово на ребро…»
(«В Михайловском». 1937)
В размышлениях приходило понимание:
«И через тьму сплошных догадок
Дойду до истины с трудом,
Что мы должны сначала падать,
А высота придёт потом».
(«Ты каждый день уходишь в небо...»1939)

Он не боялся падать и упрямо шел к своей высоте.
Самоограничение проявлялось и в том, как взвешенно и строго относился молодой поэт к уже написанным стихам.
«У Коли всегда оказывались в запасе почему-то не прочитанные … на занятии стихи. “Почему? Что же ты молчал?” — “А ну их к черту, это не работа, еще не получилось!” — отвечал он. И он продолжал искать свои весомые слова, которые не сразу даются в руки только сильным поэтам, потому что ощущение «веса» слова у них совсем иное, чем у версификаторов».[18]

Благодаря найденным весомым словам образы отличались точностью, мысли — завершенностью, определяя самобытность автора, овладевающего таинствами мастерства стихотворца. Стихи Майорова, напрочь лишенные размытых полутонов и неряшливой недосказанности, отмечали и друзья-поэты, воспринимая их как «планку», обозначавшую высоту, которую нужно взять, чтобы быть зачисленным в когорту.
Михаил Кульчицкий, ровесник, поэт, отметил в записной книжке:
«Майоров — глыба. Пишет стихи, тяжелые, как камни, которые давят на нас и не дают нам говорить мелочью стихов».[19]

Поэтическая индивидуальность Николая Майорова проявилась в выборе героя стихов выражавшего приоритеты, утверждаемые в общественной жизни. В отличие от известных поэтов, осваивавших метод соцреализма, перед Николаем Майоровым не стояла задача «поиска героя». Герой его произведений — молодой современник и само новое поколение, дети революции, одним из которых был он сам.

Цельность натуры определила тематику и проблематику стихотворений Николая Майорова: гражданская, любовная, пейзажная лирика, таинство творчества, родословная века. Настроение разное — от радостного упоения природой до метких философских замечаний, от сокровенных размышлений о «рождении искусства» до драматических переживаний, воспоминания о детстве и родительском доме. В каждом стихотворении найдется свое, что зацепит и не отпустит читателя: перевернешь страницу — мысли же о прочитанном. Не забываются строчки, и повторяешь их, вновь ощущая первозданность.
«И, не смущаясь пепла, тлена,
Крушенья дерзостной мечты,
Вновь ликовала кровь по венам
В упорной жажде высоты!»
(«Торжество жизни». 1938)

• 5. «Как я любил, о том расскажут после».
.
То, что было естественно для молодых Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Федора Тютчева, Александра Блока и других классиков, тщетно искать в поэзии юношей 30-х годов прошлого века.
Метод соцреализма призывал, прежде всего, к прославлению труда и подвига. Идеология советской культуры — воспитание коллективиста, и эту задачу обязана была решать художественная литература. Писать о личном — означало проявить себя индивидуалистом, идущим «не в ногу» с веком. Да и по возрасту — не пришло время «мальчикам» воспевать любимую женщину высоким слогом стиха.

Но жизнь берет свое — наступает пора напряженного и, порой, драматичного самопознания, самоидентификации. Нет, пожалуй, поэта, не выразившего словами стиха свои душевные переживания. Николай писал: «Я лирикой пропах, как табаком». Лирика — чувства — любовь… Юноша «девятнадцатого года» искал свое определение любви. Наивно-трепетное отрочество:
«Я думал о бульварах, где бы
Мне встретилась случайно ты,
С которой я лишь понаслышке,
По первой памяти знаком –
Дорогой, тронутой снежком,
Носил твои из школы книжки.
Откликнись, что ли?».
(«Весеннее», 1938)

Письма и поезда. Встречи и расставания, «вокзальный свет, ее «прости», «глухие приступы тоски». «По строчкам письма разбирать» и вспоминать «дом с узорчатым карнизом», в котором жила та, которую не забыть.
Робкая, счастливая, трудная первая любовь:
«По какой тропинке —
не припомню,
только шел я, как идут ко дну.
Словно к плахе,
было нелегко мне
подходить к забытому окну».
(«По какой тропинке — не припомню…», 1938)

Ломать себя, пытаться забыть обиды, просить «как нищий просит подаянья», надеяться и отчаиваться. «И все ж любить ее — такую!». Знать: «Моя любовь — могущество мое!». В муках крепнущей души рождалось свое понимание любви и жизни:
«…с тобой я понял счастье,
Не то, что в книгах вычитали мы
И о котором в детстве нам твердили.
Я понял жизнь.
Она всегда жестока,
Как пытка непомерная, страшна,
Но это – жизнь».
(«Мой отъезд». 1939)

И хотя «всё было так, как не хотелось», жизнь продолжалась.
Как-то Николай разговорился с девушкой, сокурсницей. Поэзия — с нее началось их знакомство.
«Несмотря на то, что по учебной программе нужно было перечитывать буквально горы книг, что приходилось просиживать в читальнях и по воскресеньям, Коля успевал <…> писать. Почти каждый вечер он читал новое стихотворение».[20]— Позднее вспоминала Ирина.[21]

Боевая, с детства скакавшая на лошади, увлеченная археологией, пулеметными курсами, альпинизмом, знавшая напамять множество стихов, она привлекла внимание Николая скромного и отнюдь не «лихого» парня. Он писал в стихах, осмысливая свои переживания, размышляя об отношение мужчины к женщине:
«… я даже пальцем, жестом не обидел, —
Лишь взгляд отвел в восторге от тебя.

Я знал  тебя. Ты здесь. Ты где-то рядом.
Я знал, что расстоянье — как и смерть —
Между прикосновением и взглядом
Не каждому дано преодолеть».
(«Ревность», 1939)

После второго курса они решили пожениться.[22]
Но, едва дождавшись каникул, девушка, бредившая Хорезмом, уехала в археологическую экспедицию в Среднюю Азию, а Николай — домой. Самолюбие юноши, явно, задето (что признала много лет спустя и сама Ирина Васильевна). Но в молодости настолько бескомпромиссны в мыслях, насколько и беззащитны в чувствах:
«И как бы ты ни жгла и ни любила, —
так, как стихи, тебя он не любил.
И в самый крайний миг перед атакой,
самим собою жертвуя, любя,
он за четыре строчки Пастернака
в полубреду, но мог отдать тебя!»
(«Тебе», 1940-1941)

Где здесь та межа, что лежит между автором и его лирическим героем? Любимая девушка или поэзия? Опыт мужчины или юношеский максимализм? Маска, за которой таится боль? «Так, как стихи, тебя он не любил» — вряд ли Николай намеревался досадить любимой, но лирический герой мог за этими словами скрывать как свою уязвимость, так и значимость поэзии в его жизни, тем более, что это не строки письма, а написанное в час творчества. Естественно, девушка, услышав стихи от «доброжелателей», обиделась.

Молодые годы примечательны тем, что каждый стремится отстоять свою "независимость". Случаются недоразумения, но мирятся так же быстро, как и ссорятся. Однако случается, что спохватятся, а прежнее доверие утрачено.
Николай писал стихи, признаваясь себе:
«Ты за нее не раз еще отдашь
И сон, и музыку,
И книги с полок,
И даже верность будущей жены.
Она твоя, пока еще ты молод
И нет в твоем уюте тишины».
(«Я был ее», 1940)
Ирина, переживая, записывала в дневнике: «Но разве так можно? Разве так суждено мне в любви?»[23]

Спустя годы, подруга студенческих лет высказала предположение: «Любовь Иры и Николая Майорова была нелегкой, даже трудной, мне кажется, потому, что очень сильными были обе эти натуры, они могли стоять только рядом, дополняя друг друга».[24]
Как бы там ни было, но они отдалились. Ее спасала увлеченность археологией, его — стихи. В последнюю студенческую зиму Николай много писал. В конце 1940-го года завершил работу над поэмой «Ваятель» (к сожалению, она не сохранилась). Размышления о затянувшейся размолвке угнетали юношу, и все же он надеялся:

«Все к лучшему. Когда прошла гроза,
Когда я в сотый раз тебе покаюсь,
Мне не страшны ни плечи, ни глаза,
Я даже губ твоих не опасаюсь.

Начнешь злословить? Пригрозишь отравой?
Про нашу быль расскажешь людям ложь?
Иль пронесешь за мной худую славу
И подлецом последним назовешь?

Мне кажется, что не пройдет и года,
Как в сумерки придешь ко мне опять
Зачем-то долго медлить у комода
И пепельницей в зеркало бросать.

Почто дается буйство милым людям?
Когда пройдет оно и, наконец,
Мы все поймем и больше бить не будем
Ни пепельниц, ни стекол, ни сердец?»
(«Все к лучшему. Когда прошла гроза…», 1940)

Николай был уже на фронте, когда Ирина получила последнее письмо:
«Сейчас Новый год тоже встречу в вагоне. Песни петь буду, тебя вспоминать. Жаль, что только вспоминать...»[25]
После войны она безуспешно искала могилу Николая Майорова.
В 1998-м году Ирина Васильевна, рассказывая «о Коле» гостям из ивановской деревни Мальтино, читала по памяти стихи:

«Не надо слов. Их много здесь говорено —
Все перебрали, оценили здесь.
Ведь жизнь останется навеки неповторенной,
Короткой,
как оборванная песнь».
(«Не надо слов. Их много здесь говорено…», 1938)

• 6. «Что-то ждет меня в этом году?»
.
Когда началась Великая Отечественная война, Николай Майоров заканчивал учебу в университете. Не до экзаменов — студентов направили на «спецзадание» на Смоленщину, где спешно строили оборонительные укрепления. Только лишь 9 сентября вернулся в Москву. Шел восьмидесятый день войны. Сводка Совинформбюро туманно сообщала: «В течение 9 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте».
К концу месяца завершились Киевская и Ленинградская оборонительные операции, наши войска отступали.

 «А я вот иду в военкомат, записываться в армию». — Николай  случайно встретил Бориса Слуцкого. Был четверг, 16 октября.[26]
Много дней спустя, в Ташкенте, Ирина получила письмо:

«В райвоенкомате прошел медкомиссию. Ждем, когда возьмут в армию. А когда, неизвестно: может, сегодня вечером, а может, — через месяц. <…> Из Москвы выезд райвоенкоматом запрещен. Если после войны буду жив, буду проситься работать в Среднюю Азию, — мне надо найти тебя. Когда это будет и будет ли? <…>.
Ты в открытке желаешь мне мужества, если буду в бою. Спасибо. Хотя ты знаешь, что в этом деле я не отличусь, но что могу сделать — сделаю».[27]
Николай Петрович Майоров был призван в Красную Армию Краснопресненским РВК г.Москвы 16 октября 1941 года. Зачисленный в резервную часть, прошел в маршевой роте сотни километров — в тыл.

«Сейчас я в армии. Мы идем из Москвы пешком по направлению к Горькому, а там — неизвестно куда. Нас как население, годное к службе в армии, решили вовремя вывести из Москвы, которой грозит непосредственная опасность. Положение исключительно серьезное. Я был раньше зачислен в Яросл. летную школу. Но когда вокруг Москвы создалось напряженное положение, меня мобилизовали в числе прочих. Сейчас направляемся к формировочному пункту, расположенному где-то около Горького».[28]
(22 октября, 1941 г.)
.
Справка:
Завершалась вторая неделя наступательной операции вермахта «Тайфун», военно-политической целью которой являлось полное уничтожение города Москвы. Здесь, на подступах к столице, были задействованы три четверти всех немецких вооруженных сил на Восточном фронте.
15-19 октября 1941-го года назвали черными днями Москвы. Это не метафора: войска вермахта, закрыв Вяземский котел и разгромив Брянский фронт, упорно рвались к столице нашей Родины, стремясь окружить ее и стереть с лица земли. Немецкие войска вышли к Можайской линии обороны и в результате тяжелых боев прорвали ее. В центре Москвы слышалась канонада ожесточенных боев, вражеские самолеты, прорываясь, бомбили город, москвичи сооружали баррикады и заграждения на случай уличных боев, колонны бойцов в новеньких шинелях шли и шли на запад, а маршевые роты — на восток.

15 октября Государственный Комитет обороны СССР принял постановление об эвакуации Москвы. По свидетельству очевидцев, в те дни царила паника и неразбериха, жгли архивы. В такой обстановке Николай мог бы сняться с учета, как другие, и покинуть город. Мог бы поехать по распределению — работать учителем: «Я получил назначение на работу в Можайск, но это — простая формальность. Я не безногий, чтоб ехать на работу».
Мог бы… Но «каждый выбирает по себе».

Спустя два месяца, Николай писал Ирине:
«Сегодня, 18 декабря, ровно 2 месяца, как я в армии. По этому случаю и пишу, домой, тебе, братьям. Я чуть было не был демобилизован (по приказу по НКО о дипломниках), но почему-то задержали. <…> А теперь перспектива такова. До Нового года нас обещают маршевой ротой отправить на фронт».
.
Справка:
3 декабря1941-го года, 165-й день войны. Части Группы Армий «Центр», несмотря на геройское сопротивление бойцов Красной Армии, рвались к Москве.
«Последним усилием врагу удалось ещё потеснить левый фланг нашей армии до рубежа Баранцево, Хованское, Петровское, Ленино. И на этом он выдохся».[29]
Деревня Баранцево — одна из тысяч тех, где в сорок первом шли ожесточенные бои. Вряд ли Николай знал о ее существовании. Но там, на Смоленщине, он уйдет в последний бой.

5 декабря 1941 года началось контрнаступление армий Западного фронта под Москвой. Наши войска несли огромные потери — гибли и гибли воины, только бы оттеснить врага от столицы. Мобилизация военнообязанных и призыв новобранцев следовали один за другим. Командующий Западным фронтом Г.К.Жуков требовал от Ставки постоянного пополнения взамен выбывших, дополнительно к уже занаряженным по плану. В Подмосковье направлялись спешно собранные резервы. ...
«Жду эшелона для отправки на фронт. Нахожусь в маршевой роте. Говорят, нас направляют в гвардейские части на Московский фронт. <…> Воевать придется в самые зимние месяцы. <…> Поздравляю тебя с Новым годом, 1942! Что-то ждет меня в этом году?»[30]  (28 декабря 1941 г.).

• 7. «Нам это долго не простится…»
.
Его ждала «долина смерти» — так назовут эти места немногие из уцелевших жителей…
Согласно учетной записи, Николай Петрович Майоров был зачислен красноармейцем, рядовым 1106-го стрелкового полка Брянской Пролетарской 331-й стрелковой дивизии [31]  20-й армии [32] Западного фронта, которым в то время командовал Г.К. Жуков.
Морозной зимой 1941-го года полк воевал под Ржевом, на участке фронта, вошедшем в историю войны, как Кармановский выступ. Военные действия не прекращались, одно и то же поле, одна и та же деревня (или только место от нее) переходили из рук в руки множество раз. Ожесточенные бои продолжались в течение пятнадцати месяцев.

Туда, к безвестной смоленской деревушке Баранцево, и привела фронтовая дорога молодого московского поэта, одного из многочисленного пополнения, присланного на Западный фронт. Долго ли можно жить на фронте, находясь на передовой?
Ветеран Великой Отечественной войны Саморуков Владимир Владимирович помнил: «На передовой командир батальона в среднем живет месяц, командир роты — неделю, командир взвода — 3 дня, а рядовой — одно наступление».[33]

Сколько было отмеряно Николаю?
«Он падал медленно под креном
Косого резкого угла.
Еще медлительней по венам
Кровь отворенная текла.
< …>
Он видел всё: рассвет и звезды,
Людей, бегущих не спеша,
И даже этот близкий воздух,
Которым больше не дышать».
(«Волк», 1938)

Нет сведений о первом и последнем, одном-единственном месяце жизни красноармейца Майорова на фронте. Впрочем, едва ли можно назвать жизнью бои, о которых вспоминал А.З. Каюков, ветеран 331-й стрелковой дивизии:
«Оборона деревни Баранцево длилась несколько месяцев — с конца января 1942 года. Меня же ранило и контузило19 февраля, поэтому жив. Мало кто оттуда вернулся. Трупами усеяна вся земля. Окопы не рыли. Снег большой. Мороз – 40 градусов. Надерешь елочек — и на снег. А раз снег подтаял, и вижу: на мертвом лежу. Раньше, видать, снегом припорошило. И огонь — днем и ночью. А мы ни метра назад не сделали, насмерть стояли.
Помню, в плащ-палатке политрук один приходит и подбадривает вроде: «Ничего, ребята, еще и о нас книги напишут».[34]

О Ржевской битве до 90-х годов 20-го века предпочитали не вспоминать. Ржевско-Вяземская наступательная операция зимой 1942-го года в результате больших потерь была остановлена. Но позиционные бои не прекращались. Храбрость и самоотверженность были отличительными чертами характера советских воинов. Только нужно помнить: оборотная сторона этих понятий — жизнь человека, и «она даётся ему один раз».

Через десятилетия после войны полководцы опубликовали воспоминания, но напрасно искать в них упоминания о подлинных причинах массовой гибели рядовых красноармейцев, «живой силы» в оборонительных и наступательных операциях 1941-1942 годов. Того, что случилось, никто не мог предвидеть. Защищали столицу — не считали погибших... Их имена — в числе безвозвратных потерь, в том числе и 331-й Брянской Пролетарской стрелковой дивизии. Согласно спискам Кармановского мемориала (могила №4), в д.Баранцево в начале 1942-го года были похоронены более двадцати человек, из них 8 февраля года погибли красноармейцы, рядовые: Майоров Николай Петрович (Москва, Краснопресненский РВК)[35], Журавлев Дмитрий Алексеевич (Калининский РВК), Елкин Никифор Сергеевич (Тульская обл.), Журин Федор Григорьевич   (г. Москва, Сокольнический РВК), Лаврентьев Павел Александрович (Москва, Краснопресненский РВК), Лапин Роман Андреевич (Тат. АССР).

Можно ли считать достоверными данные о безвозвратных потерях и местах захоронения, когда «в списки погибших в большинстве случаев включали потери спустя много времени и притом со слов «очевидцев».[36] Гибли шедшие рядом, гибли сами писари, вместе с ними — и документы.
Номинально учтенные в списках по братским могилам, однако не всегда похороненные там, где указано в извещении о смерти. В свете множества ошибок с определением действительного места захоронения воинов не вполне достоверной представляется информация о Николае Петровиче Майорове.

В 80-е годы студенты-энтузиасты Дмитровского рыбопромышленного техникума вели поиск его могилы. В похоронке, полученной родителями, указана деревня Бар(е)нцево на Смоленщине, но такого населенного пункта не было. И лишь следопыты обнаружили описку — деревня Бар(а)нцево. Побывавшая там экспедиция, спустя более сорока лет после гибели поэта-красноармейца, оставила на дереве табличку: «Поэту-пулеметчику Н. Майорову, погибшему 8 февраля 42г. от Совета музея ДРТ “Строка, оборванная пулей”».

Н.Ю. Чернова, организатор клуба-музея «СтрОП», писала об этом в книге «Костры памяти» (стр. 70) так:
«Братскую могилу в Баранцево, которую показал нам С.И. Королев [37], обложили дерном, украсили лесными ромашками. Рядом установили памятный знак».
Не стану оспаривать сведения, приведенные Н.Ю. Черновой.
Однако сомнения остаются. И вот почему. По данным Кармановского мемориального комплекса, Братская могила №4:
«В братской могиле захоронены офицеры, сержанты и солдаты 296 гаубично-артиллерийского полка, 49 отдельной стрелковой бригады, 40 стрелковой бригады 5 армии, принимавшие участие в освобождении района, павшие смертью храбрых в боях за Родину.

В 1954—1956 гг. в братскую могилу перенесены останки погибших воинов из деревень: хутор Алексияновка, Антоново, Аржаники, Большие Носовые, Боры, Березки, Баранцево…»[38] 
( В перечне поименовано более ста деревень…). Читаю далее:
«20 апреля 1963 года решением Гжатского райисполкома для постоянного ухода и наблюдения могила передана Кармановской средней школе.
Всего в могиле захоронено около 8500 останков погибших воинов».[39]
Обратимся вновь к публикации Н.Ю.Черновой (стр. 69). Цитирую:
«В Карманове строится большой мемориал. Прах павших воинов со всей округи переносится сюда, в братскую могилу. <…> Председатель Кармановского  Сельсовета Федор Еремеевич Смирнов заверил нас, что в братской могиле лежат только те бойцы, личности которых установлены. <…> … изучив списки погибших, Майорова Николая Петровича не обнаружили».

В статье Николая Голубева «Мы любили жизнь, но вас мы любили больше»[40] читаю:
«У обрыва над рекой стоит недавно построенная церковь. Ее настоятель отец Дмитрий всего на несколько лет старше нас с Майоровым. Именно он выложил в Интернете (karmanovo-hram.ru)  к 9 Мая фотографии местного мемориала с именами погибших. Так нам и удалось найти место упокоения Николая Майорова: на одной из сфотографированных плит стоит его имя. Стоит среди восьми тысяч других имен красноармейцев, захороненных здесь. <…>
Правда, имя его на мраморных плитах появилось только этой весной. Дело в том, что мемориал в Карманове построили в 1955 году. С тех пор список захороненных не обновляли (на старых плитах просто не оставалось свободного места), хотя каждый год сюда перезахоранивали бойцов, а имена их записывали на бумаге».

Неоднократно встречаются утверждения тех, кто сегодня ведет поисковые работы, — часто останки не перезахоранивали, а только увековечивали имена на «укрупненных» мемориалах.
Нет ясности с воинским званием Николая Петровича Майорова: пулеметчик, политрук, заместитель политрука, красноармеец  — все это встречается в статьях о нем.
В донесении же о безвозвратных потерях значится: воинское звание — красноармеец, должность и специальность — рядовой.[41]

• 8. Память, как совесть....               
.
Для послевоенного поколения фронтовики и недавние сражения были окружены ореолом славы и героизма. Однако окопная правда долго осталась вне исторических хроник и произведений, формировавших культуру народа.
Листаю подшивку 41-45-х годов — газеты «Известия» и «Красная звезда». Они изобилуют агитационным материалом. Да, это нужно было. Тогда. Но и после Победы «правда войны» не вышла из землянок — существовал негласный запрет Сталина на публикации о войне. Фронтовики же обычно были скупы на воспоминания, умалчивая о тяготах военных лет, которые им довелось вынести, не перекладывая на чужие плечи.

Наконец, в 60-х годах молчание было прервано, и мы читали взахлеб «о подвигах, о доблести, о славе», передавая книги буквально из рук в руки. А рядом жили участники и свидетели тех событий: если удавалось их разговорить, то можно было узнать о событиях, которые не упоминались в книгах.

Но с уходом поколения фронтовиков их взрослые дети оказались неспособными удержать в руках наследие отцов. Можно объяснять это порочностью дуализма идеологии. Можно объяснять всеобщим официозом, имитирующим общность мировоззрения. Можно искать причины, но никуда не деться от факта: традиции, полученные, от отцов, постепенно утрачиваются. Сокрушительная революция в идеологии свершилась, и сегодня мы имеем то, что имеем, — едва тлеющую память о защитниках Отечества. Никакие самые величественные памятники и мемориалы не могут заменить живую память потомков.

Закрыть глаза, словно ничего не случилось? Но забвение истории означает разрыв связи между поколениями. Дети и внуки фронтовиков оказались разобщенными. Что же говорить о семьях 30-40-летних, когда другие ценности составляют их интересы и заботы? На какой базе выстраивается взаимосвязь нынешних дедов–отцов–детей? Наиболее слабым звеном оказываются дети.
«Деды», дети фронтовиков, еще крепки, есть, о чем рассказать внукам. Только где взять примеры для подтверждения сказанного? Внуки знают «свой» мир — тот, что предлагают им СМИ, сериалы, игры-войнушки-ужастики. Что для них значит далекая Великая Отечественная война 1941-1945 годов?

Неужели все идет к тому, что мы утрачиваем свою ментальность? Без корней — родовых традиций, памяти о павших на ратном поле — «самый крепкий дуб обречен на гибель». Без живого родника — знания отечественной истории — русло реки жизни мелеет. Без солнца — общей национальной  идеи — воцарится ночь…

Фразы из учебников лишены эмоций. Чтобы почувствовать, пропустить через себя какое-то событие, нужны эмоциональные переживания. Именно поэзия способна, словно живая вода, окропить спящие души юных, пробудить для жизни, для «чувств добрых» Понятнее всех, конечно, сверстник. Возможно, именно стихи молодых поэтов-фронтовиков и есть путь, сближающий отдаленные по времени поколения. Нужны не красочные презентации, приуроченные к датам, а книги на столе, которые всегда можно открыть на нужной странице.
Время учит нас, не щадя:
«…мы понимали мир иначе,
Чем завещали нам отцы.
Нам это долго не простится,
И не один минует век,
Пока опять не народится
Забытый нами Человек».
(«Предчувствие», 1939)

• 9. «Только павшим очень нужно, чтобы помнили…»
.
Удивительное поколение — участники Великой Отечественной войны. Вероятно, долго еще будет изумляться мир цельности «русского» характера и поразительной стойкости духа наших соотечественников, победивших фашизм. Бескрайняя нива, не успевшая заколоситься, безжалостно скошена, выжжена под корень войной. Уцелели «тощие поля», и на них — вместе с  отборным зерном, увы, и плевелы…
«Мы» нового века, новое поколения — какие? Не видят пока поэты наших дел и лиц, и не их вина. Однозначно: не похожие на монолитное «мы», каким представлял свое поколение двадцатилетний Николай Майоров. Возможно, избалованные мирно текущей жизнью? Возможно, замкнувшись на себе, забыли слова «раньше думай о Родине»? Возможно, действительно трудно обозначить наши сегодняшние приоритеты, выделить наиболее важное для всех, что сделано нами, и о чем можно было бы с гордостью говорить во всеуслышание?

«Времена не выбирают — в них живут». Известно. Но, как жить, – это выбор каждого. Выбор — по своей совести, по духу своему. Бросить мимолетный взгляд:  каждый идет сам по себе. Но так ли много путей? Возможно, стоит внимательнее присмотреться — и мы разглядим спутников. Мы — пусть не сто миллионов в одном порыве. Мы — общность людей, связанных одной выбранной дорогой, одной целью, одной идеей. Нет общенациональной идеи, которая бы была близка обществ? Тогда нужно не стоять на обочине, в ожидании «попутки», а, отбросив сомнения, самому идти выбранной дорогой, чувствуя ответственность не только перед собой, но и перед памятью отцов, перед судьбой наших детей и внуков. И тогда непременно сольются тысячи дорог в одну — «мы».

Дух рода сохранился во многих из нас, стоит освободить его, освятить свечкой, зажженной «мы–поколением». Это в наших силах — сберечь в душе память о них. Не быть равнодушными — молча делать свою работу, осознавая «если не я, то кто?», не ожидая дифирамбов и аплодисментов.
Я думаю сейчас о тех, кого никогда не знала, но всех нас объединило бы творчество Николая Петровича Майорова. И это тоже «мы».

Благодаря верности памяти и традициям дружбы были опубликованы первые авторские сборники стихов — поклонимся же В.С. Жукову и В.Н. Болховитинову, П.Г. Антокольскому и тем, кто сохранил стихи поэта, — всем–всем, кто был сопричастен к выходу первого авторского сборника поэта-фронтовика (1962 г.), кто участвовал в увековечивании памяти о Николае Петровиче Майорове.    
Стихотворения Николая Майорова вошли в известную антологию «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». Стихи Н. Майорова входят в поэтические сборники и альманахи. Лев Аннинский создал замечательный фильм, посвященный поэтам, погибшим на войне, — «Мальчики державы», одна из серий которого повествует о судьбе Николая Майорова.

• 2 и 4 февраля с.г. опубликованы в электронном формате сборники стихов Николая Майорова «Мы» (1962 г.) [42] и «Мы были высоки, русоволосы…» (1969 г.) [43].

Благодаря Наталье Юрьевне Черновой, написавшей книгу «Костры памяти»,  я узнала о музее «Строка, оборванная пулей», в котором собраны материалы, в 80-е годы прошлого века найденные поисковыми экспедициями студентов Дмитровского рыбопромышленного техникума. Экспозиция музея — о поэтах–фронтовиках, тех, кто пали в бою, «не докурив последней папиросы».

Кропотливый исследовательский труд и публикации ивановцев — Н.А. Голубева и В.Терентьева — пополнили информацию о жизни и творчестве молодого поэта.
Интересен сборник стихов памяти погибших поэтов Ивановского края — «Неопалимая память», выпущенный к 60-летию Победы (составитель и автор вступительной статьи Л.Щасная).

Все это есть, но, к сожалению, практически недоступно читателю — нет такого издания, в котором были бы собраны вместе воспоминания, исследовательские работы, фотографии, знакомящие читателя с жизнью и творчеством Николая Петровича Майорова.
Человек жив, пока жива память о нем. В г.Иваново есть Литературный сквер, где установлен бюст Николаю Майорову (и неподалеку — еще одному поэту-земляку — Алексею Лебедеву). Улица, на которой жила семья Петра Максимовича и Федоры Федоровны Майоровых, с декабря 1964-го года носит имя их сына Николая. К сожалению, дом №18, где прошли отрочество и юность поэта, снесли, освобождая площадь под новостройку…

Щедра земля Ивановского края поэтическими талантами. Творчество современных поэтов отражает день сегодняшний. Но по-прежнему одной из тем остается война. Благодарно читаю стихотворения ивановского поэта Любови Моховой — о детях и вдовах, о фронтовиках, павшие в боях и тех, кто вернулся в опустевшие города и деревни, чтобы поднять страну, родить детей и по-прежнему верить в свое счастливое будущее, в силу Отечества. Одно из стихотворений — «Поэтам-фронтовикам» — посвящено Николаю Майорову и всем, кто "Дописали до точки, / Погибая в бою".

Давно уже нет среди нас тех, для кого похоронки были непреходящей болью и невыплаканными слезами. Но мы живем, и нам хранить память, чтобы передать ее дальше, из рук в руки. Жизнь продолжается. Да святятся имена тех, кто пал в бою за независимость и свободу Отечества!
Память стучится, будит всех, чья душа не закована в броню, — посмотреть на небо глазами Расула Гамзатова и прочувствовать повторенное другим поэтом, нашим современником:

 «...Необъятные сини
Голубеют вдали,
И летят над Россией
Журавли… Журавли…»[44]

Глядя на журавлиный клин в поднебесье, вспомним поименно погибших — из своего рода. Подойдя к мемориальной плите на братской могиле, поклонимся ей. Далеко-далеко от дома, у той могилы, где похоронены наши, поклонится и помолчит незнакомый нам человек, так же скорбящий о погибшем.   


Читайте также:

1. Николай Майоров. "Мы". 1962 г.
Книга опубликована в электронной библиотеке ЛитМир:
http://www.litmir.net/bd/?b=191487

 2. Николай Майоров. "Мы были высоки, русоволосы". 1969 г.
Книга опубликована в электронной библиотеке ЛитМир:
http://www.litmir.net/bd/?b=191406

 3. Статья "Мы даже смерти выше...",
посвященная жизни и творчеству Николая Майорова:
http://proza.ru/2014/02/07/840

 4. Книга "Мы даже смерти выше...". 2014.
опубликована в электронной библиотеке
 ЛитМир:
http://www.litmir.net/bd/?b=191719
на сайте самоЛит
(ссылку не пропускают, но можно найти, набрав Николай Майоров или по автору, названию)
  ________________________

Список ссылок:

1 – Здесь и далее: Николай Майоров. «Мы были высоки, русоволосы…». Ярославль: – «Верхневолжское книжное издательство».1969.144 с. / [Электронный ресурс]. «Мы были высоки, русоволосы…». // http://www.litmir.net/bd/?b=191406  (02.02.2014).
2 – Мохова Л. «Поэтам-фронтовикам». [Электронный ресурс]. Сайт «Стихи.ру». Любовь Мохова. // http://stihi.ru/2012/02/04/7838  (23.02.13).
3 – Владимир Семёнович Жуков (1920—1997) – советский, русский поэт, друг Николая Майорова.
4 – Новый мир. 1988. № 11. с. 219.
5– «Чело-век! Это – великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека». – Горький М. «На дне».
6 – Болховитинов Виктор Николаевич (1912-1980) — журналист, учёный-физик, поэт, главный редактор журнала "Наука и жизнь", в предвоенные годы возглавлял литературную часть газеты МГУ.
7 – Лермонтов М.Ю. «Печально я гляжу на наше поколенье». [Электронный ресурс]. Сайт о жизни и творчестве Михаила Юрьевича Лермонтова. //  http://lermontov.name/pechalno.htm    (01.12.13).
8 – Багрицкий Э.Г. «От чёрного хлеба и верной жены…». [Электронный ресурс]. Лучшие русские поэты и стихи. // http://er3ed.qrz.ru/bagritsky.htm#ot-chernogo   (26.11.13).
9 –  «На той войне незнаменитой…» – Твардовский А.Т. «Две строчки». [Электронный ресурс]. Золотая поэзия. Литературный портал. // http://www.goldpoetry.ru/tvardovskiy/index.php?p=32  (06.12.13).
10 – Крупнейшая в истории человечества война (1 сентября 1939 –2 сентября 1945 гг.).
11 – «Хроника, даты, люди», Книга 1. [Электронный ресурс]. Хроника, даты, люди, Книга 1. // http://kk.convdocs.org/docs/index-295931.html?page=26  (16.12.13).
12 – «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». М.: – «Советский Писатель». – 1965.
13 – Школьный друг, с ним Николай Майоров сидел за одной партой.
14 –  «Это нужно не мертвым, это нужно живым». [Электронный ресурс]. ADMIN. Томский государственный университет. 29.04.2013. //  (24.11.13).
15 – «Тайны поэта “с божьей искрой“». [Электронный ресурс]. Ивановская газета № 213 (19.11.2013) // (17.11.13).
16 – Здесь и далее. Данин Даниил. «Памяти Николая Майорова». «Сквозь время». Стихи поэтов и воспоминания о них. М.: – Советский писатель. – 1964. Стр. 169-173.
17 – Богородский Е. Рабочий край. Мое Иваново. / Центральный новостной портал Ивановского региона. // http://my-ivanovo.ru/ivanovo-news/--- -20---90-/ (17.11.13).
18 – Данин Даниил. Там же.
19 – «Это нужно не мертвым, это нужно живым». [Электронный ресурс]. ADMIN. Томский государственный университет. 29.04.2013. //  (24.11.13).
20 – Пташникова И.В. «Студенческие годы». Воспоминания. / Николай Майоров. « Мы». М.: –  «Молодая гвардия». – 1962. / [Электронный ресурс]. // http://cultureuz.net/personalia/ptashnikova/mayorov.html  (18.11.13).   
21 – Пташникова Ирина Васильевна (1918-2001).
22 – Поэт-фронтовик Николай Майоров в воспоминаниях ташкентки Ирины Пташниковой. [Электронный ресурс]. // (18.11.13).
23 – Голубев Н. «В чем сущность жизни?». [Электронный ресурс]. Газета «Рабочий край» // http://my-ivanovo.ru/ivanovo-news/----8--1942--/  (26.11.13).
24 – Кротова И. Университетские друзья. [Электронный ресурс]. И. Кротова. "Люби". Воспоминания, эссе, дневники, письма. М.: – 2003. // http://cultureuz.net/personalia/ptashnikova/dairy.html  (18.11.13).
25 – Пташникова И.В. «Студенческие годы». Воспоминания. Николай Майоров. "Мы". М.: – "Молодая гвардия", 1962. [Электронный ресурс]. // http://cultureuz.net/personalia/ptashnikova/mayorov.html  (18.11.13).
26 – 16-18 октября 1941г. во исполнение Постановления ГКО–807сс проводилась «мобилизация военнообязанных запаса до 45-летнего возраста и призывников 1922 и 1923 годов рождения по Москве и Московской обл.»
27 – Здесь и далее письма Н.Майорова цитируются по: Пташникова И. «Студенческие годы». / Воспоминания. Николай Майоров. «Мы». М.: – «Молодая гвардия». – 1962. [Электронный ресурс]. // http://cultureuz.net/personalia/ptashnikova/mayorov.html   (18.11.13).
28 – Пташникова И.В. «Студенческие годы».
29 – Рокоссовский К. К. «Солдатский долг». – М.: – «Воениздат». – 1988. [Электронный ресурс]. Сайт «Военная литература».// militera.lib.ru12.09.13).
30 – Пташникова И.В. «Студенческие годы».
31 – «331 стрелковая дивизия». [Электронный ресурс]. «Хлепень. На пути к Берлину». // http://hlepen.edusite.ru/p60aa1.html  (12.09.13).
32 – 20-я армия вторично сформирована 30 ноября 1941 года на основании директивы Ставки ВГК от 29 ноября 1941 года.
33 – Мусаев Р. «На передовой командир роты жил три дня, рядовой – одно наступление». [Электронный ресурс]. Сайт KP40.RU. 09.04.2010. // http://www.kp40.ru/news/gorod_oblast/6482/  (12.09.13).
34 – Чернова Н. Костры памяти. М.: – «Молодая гвардия». – 1989, с.69.
35 – Донесения о безвозвратных потерях начальствующего и рядового состава 331-й сд. ОБД Мемориал. [Электронный ресурс]. ОБД Мемориал // http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=50690886  (24.11.13).
36 – Доклад «О результатах проверки выполнении приказа НКО № 138-41 г. об учете персональных потерь…» // http://www.poisk-pobeda.ru/forum/index.php?topic=463.0  (21.11.13).
37 – Лесничий из д. Баранцево, Гагаринского района Смоленской области.
38 – Братское  захоронение  №4 (село Карманово). [Электронный ресурс]. // http://www.gzhatsk.net/memorial4/  (18.11.13).
39 – Там же.
40 – Публикация в Ивановской областной газете «Рабочий край» от 2 октября 2010 года.
41 – Донесения о безвозвратных потерях. ОБД Мемориал. [Электронный ресурс]. ОБД Мемориал. // http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=50690886  (24.11.13).
42 – ЛитМир. [Электронный ресурс]. // http://www.litmir.net/bd/?b=191487   (04.02.14)
43 – ЛитМир. [Электронный ресурс]. // http://www.litmir.net/bd/?b=191406   (02.02.14)
44 – Мохова Л. «Поэтам-фронтовикам». [Электронный ресурс]. Сайт «Стихи.ру». Любовь Мохова. // http://stihi.ru/2012/02/04/7838  (23.02.13).