Холодно. Стылые яблоки колются.
Сбор. Апогей суеты несусветной.
Рядом с дорогою тихо покоятся
Мамонька милая, папка мой светлый.
Еду. И стану работать без устали, -
Прочен терпенья запас многолетний, -
Только себя по-прокудински чувствую
Псом беспризорным и тварью последней.
Взглядом щеночьим потерянно рыскаю,
Лица почти языком осязаю.
''Вот они, вот же, родные и близкие,'' -
Зряшной надеждой нутро истязаю.
''Сердцем замёрзшим к кому присоседиться?'' -
Брежу одной неотвязною думкой.
К маме, большой и красивой Медведице,
Мне прислониться бы крошечным Умкой.
Пряди волос, от невзгод побелевшие,
Взяв, аккуратно друг к дружке приладить;
Рученьки, уйму трудов одолевшие,
Нежить в ладонях и трепетно гладить.
Зябко тебе, одиноко, любимая,
Сыро, темно под землёй, в домовинке.
Тропку слезами горючими вымою
К прежде ушедшей твоей ''половинке.''
Папка, я тут. И навстречу распахнуты
Душ бескорыстных богатые недра.
Вот накормлю, и сразиться бы в шахматы,
Шутками брызжа привычно и щедро.
Мама - за книжной увесистой глыбою.
Шелест страниц. Дуновение ветра.
Может, махнуть на ''Казанке'' за рыбою,
Низкой таранек длиною до метра?
Сколько б ни пёкся, не сыщется алиби.
Будет ''хромать'' оправданье любое.
Лишь не угасли бы. Жили бы. Встали бы.
Как бы я вас обиходил обоих!...