ПРЕДАНИЕ
О СИМОНЕ ВОЛХВЕ И СИМОНЕ ПЕТРЕ
Их первое духовное сраженье
Произошло в нагорной Самарии,
Давно уже известной в Палестине,
Как город, где учение Христа
Не только непризнанье вызывало,
Но и насмешки едкие и злобу.
И не случайно там из года в год
Копились силы вещунов, пророков,
Колдуний, предсказателей, волхвов.
Но кто великой славой обладал,
Так это Симон Волхв, не уступавший
По чудесам и дивным излеченьям,
Как говорили, самому Христу.
Апостола Петра в Антиохии
Назойливо преследовали слухи
О тёзке самарийском. Окрестив
Очередную тысячу пришедших
К познанию Христовой веры, выбрав
Им пастыря достойного, он слышал,
Как люди меж собою говорили
О злобном самарийском колдуне,
Опять вчера кого-то оживившем
И поносившем Господа Христа.
И вот пришел апостол Симон Пётр
К прославленному Симону Волхву
И сразу заявил ему с порога:
«Ну что же, дорогой мой человек,
Возьмёт твоя – твоим слугой я буду,
Возьмёт моя – тогда в Христову веру
Ты переходишь. Я тебя крещу».
С ухмылкою кудесник посмотрел
На воина еще одной химеры –
Легко возникшей веры христианской,
Но судя по всему недолговечной,
Поскольку основателя она,
Легко взойдя, легко и потеряла.
Кудесник усмехнулся и сказал:
«Мне, вообще-то, больше слуг не нужно,
Их у меня в достатке. Ну да ладно.
Возьму тебя на службу. Будешь чистить
Отхожие места. Идёт?» – «Идёт».
Однако их духовное сраженье
На этот раз недолго продолжалось.
Сказал апостол: «Силой сатаны
Ты чудеса, язычник, сотворяешь.
Да выйдет демон смерти из тебя!
Теперь твори, что хочешь. Ты бессилен». –
«Бессилен? Я?! Смеёшься, проходимец!
А ну! – в дорожный посох превратись!
В дорожный посох превратись! В дорожный!»
Но тёзка всемогущего волхва
Стоял в одежде, пыльной от дороги,
Стоял, улыбкой доброй улыбаясь
И не желая в посох превращаться.
И замер чародей, как много раньше
Столп соляной у грешного Содома
Недвижно замер. И сказал апостол:
«Вот и пришла пора твоя креститься».
Так и крестился бедный Симон Волхв.
А между тем, как волны на песок,
Поочерёдно годы набегали
На вечность, тут же впитываясь ею,
Давая путь очередной волне,
Которая, вздымаясь, набегала.
Случилось вместе Павлу, Иоанну
И нашему апостолу Петру
В столице мира – Риме – оказаться.
Уже давненько ведали они,
Что бывший Симона Петра знакомец
Обосновался здесь и многих римлян
Вовлёк в свою прославленную секту.
Да вот беда – прославленную тем же,
Чем был кудесник славен в Самарии.
А может быть, к несчастью римлян, большим,
Поскольку в гиблой области обмана
Он всех волхвов известных превзошел.
По-прежнему он мёртвых воскрешал.
Они вставали из гробов, ходили,
Но мрачными их лица становились,
И голоса воскресших почему-то
На прежние ничуть не походили.
Он насылал на бедный люд болезни.
Лишь стоило кому-нибудь придти
И слёзно попросить Волхва, чтоб срочно
Его обидчик страшно разболелся
И богу душу грешную отдал, –
Как в тот же миг желанье исполнялось,
И вот уже обидчика жена
С домашними своими голосила.
А радостный заказчик приходил
К могучему вершителю судеб
С запрятанным в одежде кошельком,
Битком набитым серебром и златом.
По старым звёздным книгам предсказал он
Чуть ли не каждому из римской знати,
А также состоятельным плебеям,
Что ожидает их в туманной жизни
За ближним поворотом и за дальним,
А также в отдалении предельном.
Но то, что было новым в старом Риме
У Симона Волхва из Самарии,
Так это то, что в купленных хоромах
В прихожей за изысканным порталом
Громадная собака появилась,
Никто бы не сказал, какой породы,
Но всякий бы ее отметил сходство
С медведем и со старой обезьяной,
И даже с волком, злющим и лохматым.
Она у входа день и ночь лежала,
Сверкая оловянными глазами,
И если кто в прихожей появлялся
С каким-то тайным умыслом враждебным,
Собака обозлённого пришельца
На части разрывала и съедала,
И преданно ложилась у порога,
И с лап и с морды слизывая кровь.
Но было в этом новом и такое,
Что Павла, Иоанна и Петра
В великое смущенье повергало.
Колдун и предсказатель самарийский
Не просто признавал себя великим,
А называл чудесным воплощеньем
Верховного Всезнающего Бога,
И по могучей силе воплощенья
Считал себя прославленней Христа.
С ним женщина красивая жила,
В недавнем прошлом, говорят, блудница,
А нынче Симон – воплощённый бог –
Звал женщину Премудростью Господней,
Хотя никто не помнил, чтоб она
И вообще о чем-то говорила.
Апостолы, усердно помолясь,
Совет держали, кто из них пойдёт
На встречу с самозваным богом Рима.
Сказал Христа любимец Иоанн
С почти не утаённою улыбкой:
«Ты – Симон. Значит Симона тебе
И обличать». На том и порешили.
Он подошел к чертогам колдуна.
Как повелось, вокруг него стояли
Большой толпою римские плебеи,
И небольшой, собравшейся в сторонке, –
Знать местная, поскольку каждый день
Собака Симона рвала кого-то
И вопли над округой разносились.
Ему сказали: «Добрый человек!
Не заходи к Волхву, ежели с ложью
Идёшь к нему – собака растерзает».
«Нет, я иду к нему с одной лишь правдой», –
Сказал апостол и вошёл в портал.
В прихожей с пола поднялась собака,
Огромная, лохматая и злая –
Глаза, как будто факелы, пылали.
Рыча, она пошла Петру навстречу.
Апостол словом пса остановил:
«Ты Богу служишь или Вельзевулу?»
Собака взвизгнула и убежала.
Тогда спросил апостол колдуна:
«А ты кому, бесстыдный Симон, служишь?
Или забыл, как я крестил тебя?»
«Да что ты, что ты! – отвечал кудесник. –
Всё это время я святей святого
В общинах христианских в Риме жил.
Лет несколько назад мой дух был к Богу
Архангелом небесным вознесён.
Мне Бог Отец сказал, что с этих пор
За все мои служенья и заслуги
Я значусь в иерархии святейшей
Главнее мной любимого Христа.
И Он хотел забрать меня к Престолу,
Но в Риме я на этот час полезней,
И вот я здесь, и чудеса творю».
«Какие же творишь ты чудеса?» –
«Да вот хотя бы – мёртвых оживляю.
Их тысячи теперь. И среди них
Десятка два служить мне пожелали.
Эй, слуги! Появитесь! Я велю».
И слуги появились друг за другом,
Смиренные поклоны совершая
И преданно глядя на господина
Безжизненно-туманными глазами.
«Велю вам, слуги верные, – сказал
Кудесник, – поднимитесь над землею
И спойте нам, как ангелы поют!» –
Но Симон Пётр крестом их христианским
Перекрестил, и бесовские души
Покинули несчастные тела
И те в прихожей замертво упали.
Позеленел от злобы самариец
И двинулся на Симона Петра,
Насквозь его глазами прожигая.
Однако крест, апостольской рукою
Наложенный, Волхва лишил движенья.
«Ну ладно же! – каким-то хриплым шипом
Волшебник прошептал. – Посмотрим завтра,
Когда я соберу десятки тысяч
На римский форум. Вот где мы сразимся!»
От публики ломился Колизей.
Ну как же, как же! Чародей могучий
Сразится здесь с учеником Христа,
И тоже, говорят, недюжей силой
Владеющим в искусстве колдовства.
И Колизей гудел, как страшный улей,
И всё к нему стекались и стекались
Народа толпы. Шум, как шторм, крепчал.
И вдруг он стих. Как будто в царство мёртвых
Гремящий превратился Колизей.
На ровную песчаную арену,
Пропитанную кровью страшных зрелищ,
Где злобно гладиаторы и звери
Невиданную силу проявляли,
А нынче утонувшую в толпе
Зевак столичных, – вышел чародей,
В одежде, императоров достойной,
Трагически печальный, словно цезарь,
Лишённый в битве лучших легионов.
«К вам обращаюсь я, сыны Свободы,
Строители Империи Великой,
У ног которой страны всей вселенной! –
Так к римскому народу обратился
Могучий Симон Волхв, любимый Римом. –
Достойны вы в деяниях своих.
Но Бог Отец поведал мне с печалью
Что вы Ему коварно изменили.
Вы глупо свои души отдаёте
Не всемогущим, Богом просвещённым,
А грешникам, во всём себе подобным...»
«Скажи – кому?!» – раздался рёв толпы.
И Симон злобно пальцем указал
На трёх апостолов, вблизи стоявших:
«Да вот же им – ученикам Христа,
Который мне в подмётки не годится,
И уж тем более его посланцы.
Они беспомощны. И вот на них
Меня, Волхва, вы подло променяли.
И я к Отцу на небо ухожу.
И знайте – Он жестоко вас накажет.
Жестоко! Ох, жестоко!» –
И, раскинув,
Как крылья, руки, римский чудотворец
Стал в голубое небо подниматься,
И удивлённо ахнул Колизей.
И только лишь апостолы стояли
Без тени удивления. Дождавшись,
Когда летун с последними рядами
Высокой шумной чаши колизейской
Сравнялся, – Симон Пётр, помолившись,
Сказал: «Довольно! Хватит! Отпускайте!»
И бесы отпустили самозванца,
И на песок упал он и разбился.
И долго, в тяжких муках умирая,
Выкрикивал он гневные проклятья
Апостолу Петру, Христу и Богу,
Создателю и неба и земли.
И эту сумасшедшую хулу
Огромный Колизей притихший слушал,
Не отрывая глаз от колдуна,
Теряющего власть свою и силу,
И от посланцев, воинов Христа,
Пока еще в достойной, полной мере
Ни силы и ни славы не набравших.
До глубины сознанья потрясённый,
Молчал, как царство мёртвых, Колизей.
17.02.12 г., вечер,
Прп. Исидора Пелусиотского;
18.0212 г., ночь,
Вселенская родительская суббота