Записки военного инженера. Из воспоминаний о войне
http://www.proza.ru/2011/05/03/1037
Автор - Виктор Ламм
Окончание
10. Форсирование Одера. Последние дни войны. Апрель – май 1945 г.
Последняя военная весна была в полном разгаре. Пока наша армия вела бои на побережье, войска 1-го Белорусского фронта продвинулись с боями до Одера, заняв Померанию. Войска 2-го Белорусского фронта, в том числе и 49-й армии, после взятия Данцига по хорошим дорогам были быстро переброшены за 300…500 километров на реку Одер. Невольно вспомнилось наше бездорожье, сильно затруднявшее наше продвижение за отступающим противником. А в Белоруссии после прорыва обороны на Проне при отличной летней погоде на дорогах появилась такая пыль, что в нескольких метрах ничего не было видно, глаза у меня страшно слезились даже в специальных очках.
Части 2-го Белорусского фронта заняли правый берег Одера в его нижнем течении, сменив войска 1-го Белорусского фронта, нацеленные для выполнения последней крупной операции – взятия Берлина.
Выйдя на Одер, мы увидели двухкилометровую водную преграду, образовавшуюся из-за весеннего половодья. Была затоплена заболоченная пойма между восточным и западным рукавами реки. Над водой возвышались только регулирующие дамбы по их берегам. Солдаты дали меткое название этому препятствию: два Днепра, а посередине Припять.
А за Одером на мощных оборонительных рубежах – противник.
Организация переправы наступающих частей 49-й армии была возложена на 11-ю инженерно-саперную бригаду.
До начала наступления было уничтожено боевое охранение противника в пойме реки и на регулирующих дамбах заняли исходные позиции небольшая часть пехоты и наши саперы. Из-за паводка глубина траншей-укрытий для войск на дамбах была не более одного метра, а основная часть переправочных средств была сосредоточена у нашего берега, так как немцы вели интенсивный артиллерийский огонь по пойме шрапнелью на поражение всего живого и плавсредств. Даже ночью, во время моего пребывания на пойме для контроля за ходом подготовки к переправе велся обстрел ее по площадям, и находиться на воде и вне укрытий на дамбах следовало как моно меньше.
В утро 24 или 25 апреля, назначенное для форсирования Одера и прорыва обороны противника, я был назначен дежурным по штабу бригады. Когда началась артиллерийская подготовка, моей радости не было предела – ведь уже велись бои в Берлине, союзники подходили к реке Эльбе и виделся конец войны. Но захватить и закрепиться хотя бы на небольшом участке левого берега реки не удалось. Только со второй попытки 26 апреля оборона противника была прорвана. Наши саперы на лодках и плотах, составленных из понтонов, переправили на левый берег пехоту, усиленную легкой артиллерией. Затем на плотах-понтонах и по наведенному понтонному мосту (бригада имела понтонный парк, обслуживаемый специальной ротой) для развития успеха была пропущена тяжелая боевая техника – танки, самоходные орудия, бронетранспортеры и позже артиллерия.
В этой сложной и кровопролитной операции погибло и было ранено много солдат-саперов, а также офицеров, непосредственно участвовавших в переправе войск. Весь личный состав бригады проявил отличную выучку, мужество и стойкость. Наиболее отличившиеся были награждены орденами и медалями. Мне вручили орден Отечественной войны 2-й степени.
После Одера наша бригада, как и вся армия, больше не участвовала в серьезных боевых действиях, так как немецко-фашистские войска быстро преодолели 150 км до реки Эльбы и сдались американским войскам.
Наш путь на запад пролегал вблизи концентрационного лагеря Равенсбрюк. Мне удалось его осмотреть через два часа после отхода немцев, когда еще уцелевшие заключенные не были эвакуированы (кроме жены и дочери Тельмана). В печах крематория было несколько несожженных трупов, мертвецкая была заполнена телами умерших, а живые мало чем от них отличались.
Уже недалеко от Эльбы я отправил, как позже выяснилось, в последний раз, в разведку разведвзвод во главе с его командиром. Спустя два часа они вернулись, и я обратил внимание на бледное лицо старшего лейтенанта. Оказалось, что немецкий автоматчик поразил очередью командира, но пули, к счастью, попали только в мягкие ткани на уровне груди, не задев даже кости.
Для нас Великая Отечественная война закончилась 5 мая 1945 года, когда мы на Эльбе встретились с американскими войсками.
11. Послесловие
Наступил долгожданный мир. 9 мая был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Мы встретили это известие недалеко от города Пренцлау в деревне Люткендорф, где разместился штаб бригады. Вблизи расположились все наши отдельные саперные батальоны.
Занимаясь размещением штаба, я приказал местному населению сдать оружие, и к немалому удивлению, поступило много охотничьих ружей – практически из каждого дома. Еще со вступлением на территорию Германии я обратил внимание на большое количество охотничьих шалашей на частных владениях в сельской местности, а также на множество дичи – зайцев, косуль и другого. Это убеждает в том, что при строгом соблюдении сроков охоты и отсутствии браконьерства даже при большом количестве охотников в природе сохраняется высокий уровень воспроизводства дичи.
Спустя несколько дней после конца войны я заболел, температура поднялась до 39 градусов и держалась трое суток. Врачи терялись в догадках, положив меня в госпитальный изолятор. Также внезапно температура упала до нормы без всяких неприятных последствий. Очевидно, моя болезнь была реакцией на снятие нервного напряжения, в котором я пребывал во время войны.
В мае командование бригады расщедрилось и организовало однодневную ознакомительную поездку командного состава в Берлин и Потсдам. Удалось побывать на наиболее интересных объектах, в том числе мы забрались по узкой винтовой лестнице на статую в честь победы во франко-прусской войне 1870-71 годов, осмотрели здание Рейхстага, дворец Сен-Суси в Потсдаме.
В конце мая я был назначен офицером связи бригады при штабе наших войск в предместье Берлина Карлсхорсте. В моем распоряжении была автомашина с шофером и денщик, а разместился я в свободном от жильцов двухэтажном коттедже. 10 дней прошли быстро и без сложностей.
В июне бригада получила приказ о возвращении на родину, в район под городом Горьким, и походным порядком выступила в Польшу, а оттуда по железной дороге эшелонами в СССР.
Я был назначен начальником первого эшелона и благополучно прибыл на место дислокации в город Бор под Горьким, по пути заскочив на несколько часов к родителям.
Осенью на основании запроса из Министерства Внутренних Дел я был переведен в Москву в Гушосдор, а в 1946 году, как специалист народного хозяйства, был демобилизован и поступил на проектную работу в системе городского хозяйства Москвы.
Прошли годы, но воспоминания о пережитом на фронте не стирались в памяти, а наоборот, обострялись. Появилось желание посетить места, связанные с боевыми операциями, в которых я принимал участие.
В первую очередь побывал под Звенигородом, в районе Кубинки и Голицыно, осмотрел Козельск, Калугу и окрестности. В 1983 и 84-м годах на торжествах по случаю Дня Победы и 40-летия освобождения Белоруссии проехал по боевому пути нашей Могилевской 11-й инженерно-саперной бригады по Белоруссии и посетил город Могилев.
Во время туристической поездки в ГДР снова постоял у Бранденбургских ворот и прошел, как и в мае 1945 года, по улице Унтер ден Линден. Однако долгое время мне не удавалось туда, куда больше всего стремился – под Вязьму. Наконец я выбрался как-то жарким летом, спустя 40 лет со времени описанных событий. Доехав на поезде до Вязьмы, взял такси и поехал в деревню Трошино. Ее я не узнал: в те времена в деревне был сельсовет, и она насчитывала по карте 41 дом, я же увидел всего несколько ветхих изб и пустыри. На заброшенном поле, по которому я в 1941 году продвигался под огнем фашистов, появилась рощица деревьев на месте захоронения, очевидно, погибших в тот памятный день. Может быть, здесь лежат и мои однополчане: Первых и другие.
Всех однополчан, доживших до Победы, разбросало по разным регионам страны – большинство демобилизовалось, но часть осталась в кадрах Советской Армии. Несмотря на это, крепкая фронтовая дружба сохранилась, и мы систематически встречались: каждые 5 лет в дни Победы в Москве, а в промежуточные годы в других городах: Столбцах, Одессе, Днепропетровске, Минске, Могилеве. С каждой встречей нас становилось все меньше; в частности, из моего оперативного отделения все, кроме меня, уже ушли из жизни, наш любимый командир Соколов умер в 1982 году. Жизнь берет свое.
Всем оставшимся в живых очень хочется дожить до 50-летия Великой Победы, и мы надеемся, что это сбудется.
От составителя. Вместо заключения
На этом заканчиваются военные записки моего родственника. Следует сказать несколько слов о его послевоенной судьбе.
Итак, 1946 год, страна возвращается к мирному труду. Оказалось множество людей, прошедших фронт, достигших за время войны серьезных должностей и не умеющих делать ничего иного, кроме как воевать. У кого была профессия до войны – вернулись к ней; сравнительно молодые пошли учиться. Наш герой, окончивший институт за два года до войны, по мирной специальности не работал ни одного дня, Фактически – молодой специалист. Конечно, военный опыт, награды – все это учитывалось, не вчерашний же студент, но все же…
В том же 1946 году Владимир Эрнестович поступил на работу проектировщиком в проектную контору «Дормостпроект», и в дальнейшем занимался проектной работой вплоть до пенсии. О его работе в области строительства и благоустройства Москвы можно было бы написать самостоятельную работу, но кое-что следует отметить уже здесь.
Работая на разных должностях (последняя – начальник управления инженерного оборудования Главного архитектурного управления города Москвы), проектировал и строил целый ряд сложнейших инженерных сооружений в столице, в том числе стадион в Лужниках, Сокольническую эстакаду, ряд городских магистралей, а также такие линии метро, как Замоскворецкий, Серпуховский, Калининский, Краснопресненский радиусы. За заслуги В.Э.Кнорре получил почетное звание «Заслуженный строитель РСФСР», был награжден орденом «Знак почета», медалью «За трудовую доблесть» и еще несколькими – все это в дополнение к военным наградам.
По мнению составителя, Владимир Эрнестович по совокупности работ вполне мог претендовать на присуждение ученой степени кандидата, а то и доктора наук, без защиты диссертации. Возможно, рассуждал по принципу – «а оно мне надо?». Его, мягко говоря, прохладное отношение к научным деятелям оправдано процентов на девяносто.
Он был человеком разносторонних интересов, и кроме основной деятельности, его интересовало многое другое: охота, фотография, путешествия. Был в курсе основных культурных событий. Значительное место занимал спорт – коньки, беговые и горные лыжи – это только то, о чем мне достоверно известно. Конечно, возраст брал свое, но на беговых лыжах он катался до старости, пока позволяло здоровье. Вот еще любопытный штрих-пунктирчик: вскоре после войны бросил курить, да так резко, что где-то в книжном шкафу завалялось несколько пачек папирос, которые я докуривал через десять лет после окончания войны. Это были довольно дорогие папиросы «Северная пальмира» и очень хорошего качества.
Выйдя на пенсию в 1977 году, Владимир Эрнестович в течение еще десяти лет работал консультантом в институте Мосинжпроект и в Главном архитектурно-планировочном управлении в качестве постоянного члена Градостроительного совета города Москвы.
Сверх того занялся поиском материалов о своих предках, в результате чего была составлена родословная семьи. Она включает около 300 лиц, принадлежащих к десяти поколениям Кнорре, и охватывает трехсотлетний период истории вплоть до нашего времени.
Будучи на пенсии, В.Э. занялся интересными для него делами, на которые во время трудовой деятельности не хватало ни времени, ни сил: поделки из дерева, живописью маслом, много времени проводил на садовом участке у платформы Сушкинская по Белорусском направлению.
Кроме воспоминаний о войне, им написана рукописная работа «Моя жизнь», датированная 2000-м годом. Очень содержательная работа, много иллюстраций; к сожалению, ее публикация выходит далеко за пределы возможностей нашего сервера.
Владимир Эрнестович скончался 2 июля 2002 года, на 87-м году жизни, не дожив нескольких дней до рождения первого правнука. Похоронен на Донском кладбище рядом с родителями.
Фото из архива автора
Март 2011.
© Copyright: Виктор Ламм, 2011
Свидетельство о публикации №211050301037