Из цикла "Память. Владимиру Лаврову"
Это небольшая автобиографическая повесть старшей сестры Владимира,
в которой большое место отведено и ему под именем ВОЛЬКА.
Для того, чтобы легче было читать, повесть разделена на несколько частей.
ЛАВРОВА СВЕТЛАНА ВЛАДИМИРОВНА
НОВОСЕЛЬЕ
часть четвёртая
А тем ласковым июльским вечером нам предстояло ехать на новую квартиру, вначале на троллейбусе четыре остановки, затем очень далеко, на край города, ехать на автобусе. Мама нашарила в ридикюле всего двадцать копеек на автобус, и мы пешком пошли до автобусной остановки. Ждали около часа. Наконец, наклонившись на бок, подкатил «Икарус» с драной, соединяющей две его части, «гармошкой». Мы с мамой удивились, что в переполненном автобусе оказалось свободное сидение у металлической кассы с билетами, но сели. Зря радовались. На сидении напротив нас спал пьяный мужик. Вдруг он засуетился, расстегнул ширинку и начал мочиться прямо перед собой. Нас как ветром сдуло. Маришка с Владиком раздули щеки и побагровели от едва сдерживаемого смеха. Пассажиры все молчали, делая вид, что не произошло ничего особенного. Постепенно автобус становился все более свободным, мы вышли на конечной остановке. Уже в полной темноте подошли к дому, но тетя Лиза издали увидела нас.
- Ну, всё, Нина, заносите вещи, а я побегу, дети заждались.
- Лиза, как же ты нашла адрес, ведь я его тебе не говорила?
- Язык до Киева доведет, - усмехнулась, убегая Лиза.
Я окинула взглядом светло-серый пятиэтажный панельный дом, стыки панелей покрашены черной краской, лоджии бледно-зеленой, вход в подъезд облицован мозаикой. Над подъездом плоский навес, который с одной стороны поддерживался чугунной решеткой с ячейками для цветочных горшков. За решеткой бетонное кашпо для цветов, перед ней небольшая скамейка.
Наша квартира находилась на втором этаже. Мы, прихватив узлы, поднялись по широкой удобной лестнице с черными перилами, стены подъезда выкрашены светлой салатной краской, двери светло-бежевые. Выглядело все очень уютно и отделка со вкусом.
Мама открыла входную дверь. Две просторные комнаты, кухня, ванная, туалет, прихожая и лоджия. Такой простор после маленькой комнатушки! Ребята вереницей заносили вещи.
- Пойду к Ире Доренко. Она обещала научить меня готовить плов, - сказала мама, решив, что тут и без неё управятся, и ушла.
А мы стали устраиваться на новом месте. Пол в комнатах покрыт темно-бардовым линолеумом, по стыкам прибиты рейки, балкон, ванная и раковины забиты строительным мусором, унитаз доверху загажен строителями, а на полу – присохшие кучки цемента, черно-белые пятна смолы и краски. Но эти мелочи не могли омрачить радость новоселья. До ночи мы с Маришкой выгребали мусор, мыли и чистили квартиру. Мальчишки помогали.
Расставили по местам небогатый скарб. В спальне у окна поставили, по выражению мамы: «Наше богатство» - сундук с книгами. У стены – мамину кровать, с провисшей в виде гамака панцирной сеткой. Между кроватью и встроенным шкафом установили старенький шифоньер. На пол у кровати постелили ковровую дорожку.
В зале поставили диван-кровать, перед ним расстелили ковер, на который поставили круглый раздвижной стол со стульями. Около двери, ведущей в спальню, поставили старомодный буфет. В кухне у окна поставили стол-шкаф, и большой табурет, сделанные отцом лет пятнадцать назад. Чемоданы и узлы сложили во встроенный шкаф. Разбирать их уже не было сил.
Друг Вольки, Женя уехал домой, а Владик и Игорь остались ночевать у нас. Долго ещё ожидали маму с пловом. Все очень устали и хотели есть. Посыпались злые шутки в адрес Маришки. Она обиделась и выбежала во двор. Я бросилась вдогонку.
- Ты куда побежала в темноте? – поймала её посреди пустыря.
Маришка зарыдала в голос. Я обняла ее за плечи и подвела к скамейке, стоявшей у соседнего дома. Не помню, что ей говорила в утешенье, обычно в таких случаях обещаю ей что-нибудь купить. Да, вспомнила, в тот раз я пообещала ей купить модный болоньевый красный плащ. От предвкушения получить обновку у Маришки моментально высохли слёзы, и мы вернулись домой. Там уже мама со своей подругой Ирой Доренко угощали мальчишек горячим пловом и салатом из помидоров с огурцами.
- Плов, конечно, варится три часа, - упрекнула я маму, - а дома ждут голодные и уставшие дети.
- Как ты разговариваешь с матерью! – возмутилась Ира Доренко. – Она же впервые готовила плов, училась.
Но я-то умела готовить плов и знала, что на его приготовление нужен всего один час. Да еще я знала, как моя мама любит общаться с подругами, долго рассказывая им всякие интересные истории...
А через несколько лет уже мне пришлось оправдывать мою маму. Наша мама вышла замуж за своего коллегу по работе Григория Ивановича, и он поселился у нас, хотя имел собственный дом и дачу. Вскоре к нам в гости приехала сестра Григория Ивановича Аврора, с которой, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, мы подружились. Вернувшись, домой она написала мне такое чуткое письмо, что я храню его до сих пор. А в честь встречи Авроры мама пригласила Иру Доренко с мужем на пельмени. Разумеется, к приему гостей готовили, подавали на стол и убирали мы с Маришкой. Аврора привезла с собой необычайно вкусную скумбрию холодного и горячего копчения и канистру домашнего виноградного вина. Мы с Маришкой никогда не употребляем алкоголь, но от этого вина не в силах были отказаться. Дегустировали его, смакуя тонкий букет.
Пришли мамины друзья, и за званным ужином шел оживленный разговор.
- Нина, подложи-ка гостям ещё пельменей, - увидев опустевшее блюдо, распорядился хлебосольный Григорий Иванович.
- Спасибо, мы уже наелись, – поспешила отказаться Ирина.
- Нина, пойди, принеси пельмени, да рыбы еще прихвати, - продолжал настаивать Григорий.
- Они же не хотят! – простодушно ответила мама и продолжила рассказывать, казавшиеся ей очень интересными для присутствующих, свои воспоминания о жизни с нашим отцом в военных гарнизонах. Мама всегда развлекала гостей различными байками, такие мелочи, как хлебосольство и гостеприимность были далеки от её поэтической души.
Мы с Маришкой сидели на кухне. Услышав разговор, я принесло блюдо с пельменями, тарелку с рыбой и графин вина. Гости еще немного посидели и стали собираться.
На следующий день Маришка, работавшая в то время на Авиационном заводе в одном отделе с мамой, сообщила мне, что Ира Доренко рассказывала всем сотрудницам, какая Нина жадная: «Я целый год делилась с ней обедами, а она первый раз пригласила в гости и пожалела тарелку пельменей, - негодовала Ира. – Мы не ели дома. И вот из гостей вернулись голодными».
- Ну, это уж она приукрасила. Ушли то они вполне сытые. Маришка, ты бы им объяснила, что мама вовсе не жадная, а у нас такая традиция: я обслуживаю гостей едой, а она анекдотами.
- Мама, разве ты не знаешь, что по русскому обычаю гости трижды отказываются от угощения, а хозяева все равно угощают? – ехидно поинтересовалась я. – Твое дело подать на стол и неважно хотят они кушать или нет. Опозорилась перед подругой!
- Чем же я её обидела? – смущенно улыбаясь, недоумевала мама.
Не знаю, чем закончился их конфликт, но плов мама так и не научилась готовить. А тогда, в ночь нашего переезда, мы ужинали пловом, наверное, приготовленным Ирой Доренко. Где-то в третьем часу ночи все улеглись спать: мальчишки в зале на полу, мама в спальне на своей кровати, а мы с Маришкой тоже в спальне на полу.
Рано утром мама пошла на базар, по-видимому, заняв деньги у подруги. На этот раз она вернулась быстро и приготовила завтрак. Мальчишки сели завтракать на кухне, а мы продолжали разбирать вещи и раскладывать их по полкам.
- Матильда, иди сюда, - позвал Волька.
- Чего тебе, - заглянула в кухню Марина.
- Игорь спрашивает, отчего у тебя такие щеки – выпуклые да красные? Я ему говорю, что ты помидорки заталкиваешь за щеки, а он не верит.
- Да, Марина, это – правда? – спрашивает Игорь.
- Конечно.
- А как ты их заталкиваешь?
- Да вот как, - взяв с тарелки большой помидор, она откусила и стала жевать.
Волька с Владиком давились от смеха. Игорь, поняв, что его разыграли, тоже засмеялся.
Волька вспомнил, как на старой квартире разыгрывали его одноклассника Валерку Бугорка. Однажды утром зашел Валерка по какому-то делу, а дома была и Марина. После того как её избил отец, она перешла к нам жить окончательно. Причина его неоправданной жестокости было то, что Маришка не знала, куда ушла ее мама. Отец истязал пятнадцатилетнюю девушку ремнем, пытался снять с нее трусы, чтобы отстегать по голому заду. Маришка заползла от него под кровать, но, когда он оттуда вытащил ее, она вырвалась и убежала к нам, как была в домашнем платье и тапочках на босу ногу. Почему-то никто, ни мать, ни отец не приехали за ней. Позднее, в отсутствие родителей, Марина забрала свои вещи. Так она стала полноправным членом нашей семьи.
Валерка удивился, увидев Марину, и спросил: «Раввин, это кто у вас»?
Вольке это прозвище дали одноклассники. Вначале его назвали «Дуб», так как наша фамилия Дубравины, но он был чрезвычайно остроумен и учился отлично, поэтому стали звать «Дубрава», «Рава» и «Раввин». Почему-то последний вариант плотно приклеился к Вольке.
- Моя сестра.
- А, что я ее раньше не встречал?
- Она недавно приехала к нам из Сибири, - закусил удила Волька.
- Равва, а как ее звать? – спрашивает Валерка, словно Марины не было в комнате.
- Фёкла, - не моргнув глазом, отвечал Волька.
- Да, ты чё! Правда, чё ли?
- Конечно, правда. Её полное имя, вообще-то, Феофания, но мы, по-домашнему, ласково зовем Фёклой.
- Тебя, правда, зовут Фёклой? – наконец, обратился Бугорок к Марине.
- Ага, - серьёзно отвечает Маришка, собираясь на работу.
Она на летние каникулы устроилась работать нянечкой в детский сад. Валерка, совсем забыв, зачем приходил, побежал за ней. До самого детского сада он шел и допытывался – не обманывают ли его. Уж больно странное имя у девочки. Но Марина так и не рассеяла его сомнения.
После завтрака мы всей гурьбой пошли купаться на Голубые озера, которые раскинулись вдоль текущей с гор реки Чирчик. Река мелкая с быстрым течением, вода прозрачная и ледяная. Каменистое дно и усыпанный раскаленной на солнце галькой берег как-то не располагали к купанию. То ли дело – озера. Вода чистая, дно песчаное, вокруг поросль молодых деревьев и кустарник. Тут и там стоят мужики с удочками по колено, а то и по пояс в воде. Вон шестилетний «шкет» поймал маринку килограмма на полтора. Все побросали удочки, свалив ведерки с мальками, окружили удачливого рыболова. Крупная рыба с темной спинкой и мелкими красными пятнашками на боках серебрилась на солнце. Она очень похожа на форель.
- Вот, это да! Повезло пареньку! – поохали рыболовы и отдыхающие.
- Когда я училась в техникуме, и мы были на хлопке в Сырдарьинском районе, я видела, как один студент поймал такую рыбину в Сырдарье голыми руками, - вспомнила тоже удивительный случай я.
- Ребята, айдате на Рохат, - предложил Владик, - там уже сливы поспели, да и на «чертовом колесе» покатаемся.
Пошли через знойный пустырь к зеленеющему вдали парку «Рохат» (Удовольствие). Первым делом напились в специально оборудованных фонтанчиках и поспешили к «чертовому колесу». Было страшновато сидеть в качающихся кабинках с низенькими перильцами. До этого я один раз каталась на колесе в городе Ярославле, где была с пионерским лагерем на экскурсии. Тогда я не испытывала такого страха, просто было интересно смотреть на город с высоты птичьего полета, а теперь я не могла дождаться, когда опущусь вниз и спрыгну на ходу. Намертво вцепилась в поручни. Кабинки качались и крутились вокруг своей оси. От качки тошнило. Наконец спустились.
До вечера мы жарились на солнце, периодически охлаждаясь в озере, наперегонки плавая на другой берег и обратно. Прогуливались по тенистым дорожкам сада и рвали с невысоких молодых деревьев чернослив. Вернулись в сумерках. Игорь уехал к себе домой, а Владик остался у нас. У него рано умерла мать. Владик жил с отцом и мачехой в частном секторе. У них во дворе было два дома. Владик жил в новом доме, а отец с новой семьей – в старом. Ни отец, ни мачеха особо не волновались по его поводу.
Какое наслаждение после жаркой дороги постоять под прохладным душем! Приняв душ, я стала готовить ужин.
- Марина, - сказала я, вышедшей из ванной сестренке, - скажи, пусть мальчишки идут мыться.
Марина пошла в мамину комнату, где сидели ребята. Началась беготня. Все комнаты, ванная, кухня и прихожая были проходными. Мальчишки убегали, Маришка их догоняла. Они прикрывали за собой двери, и, пока девочка их открывала, успевали скрыться из виду. Вот Марина замешкалась в ванной, и мальчишки вовсе исчезли. Маришка растерянно обошла все углы, заглянула в стенной шкаф, на балкон. Нигде их не было. Вдруг раздался дверной звонок. Маришка открыла дверь, а там Волька с Владиком.
- Как вы оказались на улице, ведь из ванной вы выбежали в кухню?
- Догадайся с трех раз, - отвечает со смехом Волька.
Они снова стали бегать, отказываясь мыться. Теперь Маришка заметила, как они спрыгнули с балкона.
- Садитесь ужинать, - позвала я.
После ужина уже я стала уговаривать ребят помыться перед сном, так как постелила чистое постельное белье, но они заперлись в маминой комнате. Вырвав листок из тетради, я написала записку:
«Два ленивых друга,
Глядя друг на друга,
Целый день они курят,
Мыться в ванной не хотят».
Записку я просунула в щель под дверью. Мальчишки хохотнули.
- Курят! – подчеркнул язвительный голос Вольки.
- Ну, пусть будет: «курют», все равно «мыться в ванной не хотют».
Мальчишки вновь засмеялись и надолго затихли. Вдруг из-под двери показались два альбомных листа с карикатурами под общим названием: «Из серии «Двоюродивые сестры-близнецы». Конечно, идея и исполнение в основном принадлежала Вольке. На одном листе была изображена карандашом я в виде худющей бабы Яги с лысиной на затылке и черепом в руках. Изо рта реплика: «Бедный Эдик!» - намек на моего друга. Все детали тщательно прорисованы. Слева от Яги нарисована ступа с помелом, справа тыл черного кота и из-под хвоста вниз пунктирная стрелка. Внизу ключ и надпись: «Ключ от счастья». Так попрана моя любовь и к Эдику, и к кошке Лике.
На втором листе небрежно карандашом и ретушью, чувствовалось, что рисовали уже вдвоем, также под заголовком: «Из серии «Двоюродивые сестры-близнецы» изображена Маришка в виде толстенной бабы с грушевидной головой и тройным подбородком, восседающей на стуле. Выпуклый, суженный с боков лоб обрамлен кудельками. Чем-то напоминает портрет Луи Филиппа Наполеона. Объемный живот выглядывает в прореху халата. Пуговка болтается на одной ниточке. И надпись «Кто может сравниться с Матильдой моей!»
- Надо же, заметили даже, что пуговица на животе болтается, - засмеялась Маришка.
А я достала из папки с чертежной бумагой листы и нарисовала встречные карикатуры - «Из серии «Снобы». Вольку изобразила верхом на бочке, которая стоит на земном шаре. Лохматые длинные волосы нечесаными прядями торчат во все стороны, лоб прикрывает косая гитлеровская челка. Он скосил глаза к носу и, улыбаясь щербатым ртом, показывая пальцем на свой пупок, виднеющийся из расстегнутой рубахи. Слева эпиграмма:
«Ich bin Пупок Земли!
Хоть я не Диоген,
Но уж таланта и ума хватает!
Подумаешь, он в бочке проторчал,
А я на Диогена начихал,
Мой гений бочка не вмещает!»
А Владика я нарисовала с утрированно крючковатым носом и стрижкой «под горшок». Из-под расстегнутой рубашки видны накаченные мышцы. Засученные до локтя рукава раздуваются от бицепсов. Он, приподняв согнутую ногу, разбивает об колено кирпичи и половинки кирпичей сыплются по обе стороны. Изо рта реплика: «Х-хы, вы юмора не пони-ма-е-те!» Я просунула листки под дверь. Хохоток и молчание. И вот выползает узенькая с неровными рваными краями бумажка. На ней нарисована голова ржущей лошади и надпись: «Бред сивой кобылы в осеннюю полночь!».
По-видимому, у ребят юмор иссох. Ну, что ж! Можно его и смочить. Владик сидел под дверью, чтобы мы не могли войти к ним в комнату, он же принимал и передавал послания. Недолго думая я взяла с плиты чайник и стала лить воду под дверь. Владик ойкнул и быстро вскочил на ноги. Чем бы закончилась эта история, не предполагаю, так как в этот момент вернулась с работы мама. Пора ложиться спать. Мальчишки так и легли спать, объяснив, что никак нельзя мыть обгорелую кожу.
(продолжение следует)