Приснись мне, как грохот обвала,
как моря манящая близь,
как имя, каким называла…
Без имени – тоже
приснись, –
луной, зацепившей верхушки
еловых заточенных пик,
окном потаённой избушки,
прощальным кадансом цепи,
колодцем погибшей станицы,
где ворот повенчан с ведром,
но некому больше напиться
под этот звенящий синдром.
Приснись новоявленной степью
над прахом сожженных жилищ,
назло покупному отребью,
кто духом и мыслями нищ;
приснись появившимся сыном
с чертами предавших мужчин,
приснись вовлеченьем в пучину,
десятками тысяч пучин…
Вдали под раскатами неба
я с горя ослеп и оглох,
стою – остальным на потребу
себе бесполезный Молох,
и шепчут беззвучные губы
в уже недоступную высь –
на удаль,
на гибель,
на убыль –
одно заклинанье: «Приснись»