только родинкой, что на губе
P. S. И если ты говоришь мне, то - всей родинкою на губе: создавая землетрясение! Обжигая гончарной глиной и делая плотью единой, ибо - оба мы говорим каждый своею родиной и поцелуи творим.
обжигая гончарной глиной
Небо синее потому,
Что живем внутри голубого глаза!
Небо умное потому,
Что живем внутри его разума -
И желаем всего и сразу...
Но где-то столь глубоко,
У червивого его позвоночника,
Есть еще сочетание чувства высокого
С органом выделения теплого сока и его почитание -
И я эту сладость приму!
Небо синее потому,
Что возможно над ним пролетание,
Но - возможно и плавание в нем:
Ведь возможна любовь днем
И возможна любовь ночью...
Она стала его дочерью,
А я стал его сыном -
Мы живы небом единым
И стали плотью единой!
Небо синее потому,
Что я его сладость приму.
Когда я в сотый раз смотрел на солнце,
Считая его солнцем всех людей:
Я в сотый раз распахивал оконце
Твоих грудей или моей груди -
И сердце становилось впереди!
И сердце становилось позади,
Поскольку наше сердце отступило -
Поскольку было общим очень мало:
Ведь отступило во главу угла!
Ведь что во мне увидеть ты могла?
Ведь ничего увидеть я не мог,
Когда я в сотый раз смотрел на солнце -
Такое ослепительное сердце...
Считая его солнцем всех дорог -
Себе под ноги я взглянуть не мог!
Что есть любовь? Не более, чем боль,
Доколе больно ею... Что есть Бог?
Не более, чем пыль ее дорог.
Я сотню лет писал ее портрет,
И был сожжен он мной по окончании...
Когда я сквозь ладонь смотрел на свет печальный
Сего костра (ладошкой со стекла -
Стирая дождь и отражение со стекла!),
То минуло еще сто лет...
Но вот ветра веселые задули:
Ведь я писал ее не после бури,
А лишь когда ветра срывали крыши -
Ведь между нами не любовь была:
Ведь снова я писал ее портрет!
И пламя становилось много выше
И становилось во главу угла -
Ведь я сжигал уже не сотни лет,
А лишь одну последнюю минуту!
Я сотню лет писал ее портрет,
А после подарил кому-то:
Чтоб кто-то полюбил ее минуту -
В минуту миновав все сотни лет!
И снова я писал ее портрет.
Кто не хочет глотки рвать,
Будет глотку надрывать...
Кто не прокричит как кочет -
Не застрянет между строчек!
Не протиснется меж букв...
Тот и вовсе не останется
(как лоскутья меж зубов
Или надписи гробов) -
И не надо в том тужить!
Ибо так и должно быть...
Большее же есть гордыня,
Злодеяние и уныние:
Вот я прохожу пустыней по мосту из серебра
Между света и добра - отпечатывать свой лик
И произносить язык!
Именно тогда, когда наши вольные народы,
Захлебнувшись от свободы, проглотили и меня...
Я бы не прожил и дня,
Будучи таким проглоченным -
Как родившийся обратно весь в сорочке отороченной.
p. s. неуловим прощальный взгляд, тобою брошенный назад - платком, растекшимся как лета! а я смотрю тебе вослед и продолжаю говоренье света: я родинкой, что на губе, испил из череды твоих следов.
одной стихиею из всех стихий
Искусство стало другим!
Вот и я обернулся другим:
Не завидующим, но - дорогим
В дорогое свое окунулся...
Вот и вы на искусство смотрите:
Не завидуйте, но - завидьте!
Не зовите на помощь меня,
как искусство вчерашнего дня -
Ибо стал я искусством завтрашним...
Вам довольно своей заботы,
Как и мне довольно своей:
Ибо - стал я искусство страшным, как исправившийся злодей!
Тот, что в миг своего искупления
Забирает с собой целый мир -
Чтоб обратно вернуть другой:
Еще более дорогой!
Вот и я обернулся к нему:
Поначалу как преступление,
А потом уже - переступлением...
Лишь в тебе одного не пойму:
Как ты можешь в одно мгновение
Превращать меня в это завтра?
Забирая меня дорогим,
Возвращая совсем другим,
Но - вчерашнего не прекращая.
мир нынешний и мир подземный
Мое ребро, что долго не ломалось -
Зато оно цеплялось за ребро!
Мое метро, что только надрывалось,
Когда оно садилось на перо -
Потом чернильной кровью проливалось:
Чтоб сотворить одну или другую
Любимую и дорогую...
Я отдавал тебе такую малость:
Подземное прорытое метро -
Я отдавал не весь подземный жар,
А только то, что вызывало жалость
У славой окровавленных кумиров:
Я смазывал им губы жиром!
Но я себе оставил эту дольку -
Какую узнают, когда теряют:
Мое ребро, что долго не ломалось,
Зато - оно цеплялось за ребро...
Мое метро, что только надрывалось
В огромный мир, что с нами по соседству,
Когда оно садилось на перо.
P. S. Итак, не губы, но - гробы, что вмерзли в землю; итак, любовь к отеческим гробам - что выйдут вон как Лазарь; итак - ведь ты хотел всего и сразу, но получил лишь воскрешенье речи: итак - когда воскреснет речь!
лишь родинкой, что на губе
Как четыре Стихии Света...
Как четыре добрых совета...
Как четыре совета злых - и все более дорогих,
Ведь обходятся все дороже
Даже тем, кто без них находится...
Даже тем, кто находится в свете!
Даже тем, кто найдется в совете
Не вопросом, а сразу - ответом...
И кто гальки прибоя глаже...
Так к какому же свету мы поедем с тобой, уцепившись за хвост кометы?
Если ты перестанешь быть дальше...
Если ты перестанешь быть ближе...
Если ты перестанешь быть выше...
Если ты перестанешь быть старше,
А останешься здесь и сейчас -
То я скроюсь с твоих глаз!
Не срываясь с твоих губ,
Как комета красив и жесток...
Но когда ты входишь в поток и обходишься все дороже:
И найдешься в моем всегда - как в пустыне моя вода!
То четыре Стихии Света не рассыплются никогда.
Когда бы я не сбросил с плеч
Свою единственную речь...
Когда бы не сидел в стене,
Как гвоздь, забившийся по череп -
Ты б не узнала обо мне!
Когда бы я волной на берег
Не прибегал, чтоб убегать:
А лишь сберег тебя опять -
На гвоздь повесивши на стену!
Я б взял с тебя такую цену -
Чтоб ты висела на стене как свет в окне...
И что бы ты не знала обо мне?
Когда б я полюбил тебя затем,
Чтобы тобой любимым быть взаимно:
То я бы стал тебе обычной льдиной -
Одной из всех! Идя по ледоходу:
С одной своей природа на другую...
Но ты по череп вбила меня в воду, всего лишь наступив -
Я человек Воды, я стал как ты красив в своем ненастье:
Ведь я люблю любовь превыше счастья.
что же есть за моим никогда
И нет, и да... И да, и нет...
Из света в свет... Из света в свет...
И только в ночь мне никогда:
Жизнь - это та же смерть!
Жизнь - это тот же рассвет,
Когда умереть невмочь...
Ибо - и нет, и да есть принадлежность света!
И они не знают ответа,
Что же есть за моим навсегда?
И есть ли там города:
Как грехопадение града, что барашками как стада -
Падут и покроют почву!
А днем это или ночью - жестокость ли, снисхождение,
Не все ли тебе равно, когда уже нет волнения,
Что же есть за моим навсегда?
Есть ли там мои города
Или там города чужие?
Я к тебе прихожу как Стихия - единственная из четырех:
Ведь четыре Стихии Света принимают твой первый вдох!
Ведь четыре Стихии Света принимают твой вздох последний...
Ибо - каждый из них не однажды:
Когда уже нет весны, то каждый из них - весенний,
Как утоление жажды.
Дело было вполне безнадежно,
Но - сделать его было надо!
Жизнь была вполне безвоздушна,
Убегая вдоль ее взгляда -
В даль, которая так бездушна:
Ведь душа оставалась с ней...
И ложилась в постель вместе с ней -
Вместе с ней она занималась,
Что любовью не называлось!
Проливалось в нее семенем...
Дело было вполне безнадежно -
Продлеваясь еще полней:
Я назвал ее новым именем,
И она устремилась за ним - называя его дорогим!
Только взгляд оставался другим...
Дело было вполне безнадежно -
Жизнь была вполне безвоздушна:
В даль, которая так бездушна,
Я принес с собой свою душу -
Называя ее любовь!
Истончая ее плоть, проливая ее кровь
И все более не узнавая.
Наша история,
Подобно всем подобным историям,
Была подробна в невидимом,
А в видимом: так утробна,
Ибо - внешность вещает чревом!
А невидимое - как на древе
По весне приложило почву,
Ибо - ты оказалась ночью,
Которая вдруг расцветает:
Распускается словно почка...
И невидимое столь же прочно,
Насколько утроба порочна
Бывает в своем ненавидимом:
Невидимое не летает, а медленно прорастает
В любую нашу историю...
Я не беру историю, которая наша слава!
Я не беру историю, которая столь кровава!
Я не беру историю, что порою настолько ничтожна -
Ибо я никогда не умру!
Ты поверь, что мы живем в невидимом,
Что теперь все более невиданно.
p. s. я родинкой, что на губе, испил из череды (один забыл) твоих седов; из череды твоих следов один забрал (оставив полным); следы твоей души (ведь им не больно), что следом за душой - их вылепить и лишь потом испить.
губы, что вытворяют
И смех, и грех суда для всех:
И на каком ты судне поплывешь?
Или - в какую бухту приплывешь?
И тот ли ты на этом берегу -
Какого пожелаешь и врагу?
Невидимый для глаз, я перестал быть звук,
Но - слышимый для всех, я рассмеялся смехом,
Какого не найдешь в грехе,
Поскольку смех смеется много выше -
Уже недосягаемый для рук!
Вот так меж нас проходят наши души:
Когда уже ни рук не наложить...
Когда уже ни губ не наложить...
И словно покидают душу,
Чтоб смеху и греху служить!
Но - выбирая судно пострашней,
Чтобы доплыть до Страшного Суда:
Вот так я оседлал своих коней
И доскакал до самого стыда!
И знаю, что и смех, и грех - студены:
Суденышко, что сыщется для всех.
Птицы небесные не сеют, не жнут,
Но - живы бывают и там, и тут!
То есть в посеве и чреве...
То есть в корнях и дереве,
В котором они прорастут,
Но - медленно, очень медленно
В этот весенний воздух
Корнями далекой почвы...
А после крыла распахнут - такою небесной зеленью,
Такой небесной почкой!
А я тебе был только почтой,
Когда тебе было тесно -
И ты отправляла тело
Сначала своим корням,
А потом своим небесам!
А я тебе был делом, что едва предшествует слову
И предшествует чудесам, но - медленно, очень медленно...
Сначала я был почвой,
А потом распахнулся почкой.
P. S. Во воде бежит водомерка, создавая землетрясение где-то на берегу своего горизонта: легкая рябь, что от мелькания ног! По воде бежит водомерка, не разбирая дорог, но - дороги не раздавая! Ибо это ее вода.
по воде бежит водомерка
След в безлунной пыли
Жаждет следом пойти за луной:
Когда ты осталась со мной,
Как утоление жажды...
След в безлунной пыли
Был тобою оставлен однажды:
Когда ты осталась со мной,
Как на песке прибой -
Когда море уже вдали...
И вот след отправляется следом:
Как уходят мои корабли,
И зима становится летом, осенью и весной -
И теперь уже здесь не останется
Этот след, не покинутый мной!
Так иные мои люди оставляют следы на безлюдье,
Что окружает людей -
И становятся все еще люди:
Выходя из своих грудей, оставаясь наши соседи...
Мы как сердце, что бьется следом.
произнося горизонт
Движение по горизонтали добирается до горизонта
И мучительно пробивается сквозь его горизонт:
Так моя ласка твою обнимает талию!
Так моя сказка свой начинает полет...
Или - когда мой рот становится твои губы...
Или - когда мой род становится твоим племенем...
Или - когда мое время перестает быть временным...
Или - когда бриллиант, не выходя из граней,
Свой оставляет талант и становится гениальным -
То как это все отвратно!
И я возвращаюсь обратно в собственную человечность:
Я оставляю вечность
И вновь начинаю биться,
И опять называюсь любовь -
И вновь это все отвратно!
Ведь в меня невозможно влюбиться...
Как и мне невозможно влюбиться,
Доколе я не во весь рост -
Или когда мой рот становится твои губы:
Перестав заговаривать зубы, но произнося горизонт.
Это только слова,
Что согреют нас по ночам
И ничего не значат,
Когда нас оставит удача -
Ведь она как посмертная слава!
Это только слова,
Когда ты окружен очами,
Что пристально наблюдают:
Насколько участь кровава
И насколько она поучительна -
И насколько она недолга!
И насколько мучительно ты отступал до Волги,
Пока о нее не оперся лопатками и душой -
И не распростерся как небо!
И стал как небо большой...
И сам обернулся словом
И дуэлью на Черной речке:
Ведь ты не о речку уперся,
Но - сам обернулся речью:
Ибо все в этом мире - речь!
Это только слова...
Это только их синева продолжает по жилам течь.
Материя, когда обходится без пространства
И просто его обходит...
И становится матерью слову...
И становится даже мистерия -
То обходится без постоянства!
И теперь мы меняем лица...
И теперь мы меняем сердца...
Но - обходимся без потерь,
Ведь материя - просто дверь:
Распахни ее - выйдешь к погосту!
Или просто вдохни и выдохни,
Если вдох и выдох по росту...
Материя, когда обходится без пространства,
То обходится и без тебя -
Впереди тебя и позади!
А ведь мне тебя не обойти:
Я могу изменять постоянство,
Я могу поменять грудь -
Я могу себе попенять,
Что так поздно начал менять
И - утешить твою грусть!
Но никак не изменится путь,
На котором нам по пути...
И мне его не обойти.
Где там думать о судьбах, если травы сочны
И как зубы, что режутся постоянно -
Словно эхо войны...
Словно в травах лежит нирвана:
Как младенец в пеленках спит!
Его мать отложила до срока...
А вокруг сенокос гудит:
А вокруг никаких стрекоз,
Что смотрят глазами Бога -
Чтоб никто не посмел будить!
Но ведь голос из горла пашни
Вырастает как колос размером с башню...
Где там думать о судьбах и их именах -
Если новые языки, если новые племена?
И я начал с легкой руки:
И я начал с самого дна, что играет в свою бездонность -
И уже безо всяких затей
Стал давать имена не вещам,
А лишь вещему этих вещей!
Ты как пашня - во всю безбожность,
Что прежде носила семя...
А теперь тебя носит имя,
И будущее произносит тебя губами своими.
P. S. В потоке крови кровяное тельце не знает, как оставить свое сердце на произвол потока крови: здесь ничего любовью не решить и нужно жить.
вечное возвращение
Но сотни лет пройдут, и наш язык умрет:
Родится новый - как его последыш!
Быть может, я последний человек,
Что говорит на русском языке -
И мне всего четырнадцатый год...
Подснежник, что пророс сквозь горизонт
Всех блоковских двенадцати шагов,
Всех будущих и нынешних убийц:
Большевиков, арийцев, либералов -
Но сотни лет пройдут, и наш язык умрет!
Останется не много и не мало:
Что санитарный поезд поберет,
Где ты сейчас сестрою милосердия...
Картечь изъяв из моего бессмертия,
Хирург тотчас к другому отойдет -
Чтоб ампутировать другие языки
И пришивать другие руки-ноги:
Конечности, которым изрекать
Единственно оставшуюся вечность -
Которую взыскует человечность!
Но сотни лет прошли, и умер наш язык...
Пусть облик твой все так же милосерден,
Но - онемев, я больше не бессмертен,
Но стал по настоящему велик.
Они думают, что в раю лучше...
Они думают, что в аду хуже...
А я знаю, что нам все уже -
Поскольку мы все одни!
Они думают, что так надо...
Они думают, что этак не надо...
Они думают, что за все есть награда -
Как болотные их огни,
Которые все убегают...
А я знаю, что небо лучше всего наблюдать из ада!
А я знаю, что землю лучше оглядывать с неба
И знаю, как это нелепо -
Ибо неба нет вообще!
Как и тех, кто с него наблюдает
И - делает это слепо...
Ибо - неба нам вообще не надо!
Ибо - ада нам вообще не надо...
Ты и я - мы в порядке вещей...
Ты и я - мы в вещах беспорядке:
Как на грядке выросли овощами...
Я люблю тебя - это страшно:
Как заваривать чайный борщ из тебя и меня...
Я люблю тебя - это сложно,
Ибо проще тебе изменять.
Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!
Вот я стою на Чертовом мосту
Солдатами Суворова сквозь Альпы -
И падаю, сорвавшийся нелепо!
А если так, то что есть красота,
Когда не остается ни черта?
И пройдена последняя черта
В распахнутые двери склепа...
Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!
А если так, то что есть красота,
В которую веду его за руку -
В которую вхожу как в реку:
И вот ее стремительные воды,
Уносят все, что есть на человеке!
И ничего на человеке нет...
Итак, дрожишь, оставшийся скелет,
Как листик на порывистом свету?
Не так ты задрожишь, когда узнаешь,
Куда я дальше следом поведу -
Чтобы следы его наполнить светом!
Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!
А если так, то что есть красота,
Когда не остается ни черта,
И пройдена последняя черта?
Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!
И мы всегда на Чертовом мосту.
любуясь Вермеером вместе с Мон Мируа
Выходя в замерзающий мир,
Мой Вермеер изобразил куртизанку,
Что торговлю ведет с солдатом,
Продавая себя за золото...
Выходя в замерзающий мир,
Мой Вермеер изобразил солдата,
Что воюет за это золото
И приносит его куртизанке...
А еще этот мой Вермеер,
Выходя в замерзающий мир
(и шагая ногами солдат,
И любовью любя куртизанок),
У их ног поместил двух собак,
Их похоть совокупляя:
Он не то чтобы был богат,
Собою весь мир согревая,
Но - вот так, в совокуплении тел он приумножал пространство!
Но - есть и другой мой Вермеер с его постоянством:
Где женщина как пример добродетели,
Или - женщина молоко наливает,
Или - женщина, что выглядывает в окно...
Вот и я в тебе - что-то одно
Или что-то совсем другое:
Я не знал тебя так давно,
И все же мы были двое -
Я с тобою, и ты со мною.
Это море-аморе пустило слезу:
Избавилось от сна в одном глазу -
Другим продолжая грезить!
И вот один глаз нагим
Опять в сновидение лезет.
И вот один глаз - с ногами!
И вот один глаз - с руками,
Чтоб соринку извлечь из глаз
(такую, как мой рассказ
Об этом сне золотом),
Заходит с ногами как в дом...
Как в дом заходит с руками,
Выбирая себе из снов
(из каких-то основ забирая)
Только то, что поможет спать...
Это море-аморе продолжает играть!
И ведь нужен ему глаз бессонный,
Чтобы (как оно не бездонно)
Продолжал за ним наблюдать...
И ведь нужен за ним глаз да глаз,
Чтоб не выплакать весь рассказ.
p. s. я думаю, и это не значит, что я существую: я не верю, а доверяю, и не вижу еще, а лишь выживаю в одном из своих глаз...
я думаю, и это не значит, что я здесь и сейчас
Как бы ты полюбил от века
Глухого, слепого, немого хорошего человека?
У которого все это есть:
У которого все это здесь -
То есть и руки, и ноги!
То есть и зрение, и слух,
Чтобы видеть и слышать дорогу
И ее разделить на двух -
Каждому по половине:
Была чтоб как плоть едина!
Как бы ты полюбил от века
Такого вот человека - который дорогу изрек
Не то чтоб тебе поперек
И не то чтоб тебе вдоль:
А который бежит себе в даль -
Но бежит не сам по себе!
Он даже чувствует боль
(как родинка, что на губе)...
Ибо ты говоришь своей родиной, а он говорит своей:
Ибо - ты ослеп для него!
Как и в нем для тебя - ничего!
Лишь один святой соловей их родины вместе лепит,
Обжигает гончарной глиной:
Чтобы стали плотью единой.
Человек для прав человека?
Или права как трава,
По которой иду нагой -
Сам себе становясь другой:
Собирая росу на кожу,
По которой бежит моей дрожью
Этот самый хрустальный озноб...
Избавляя от множества злоб -
Человек, который для прав, никогда не пойдет по траве,
Ибо он с царем в голове!
А я остаюсь с соловьем...
А я становлюсь вдвоем:
Поскольку меня можно в клетку...
А потом становлюсь втроем:
Ведь возможно даже на ветку все дерево посадить!
И я перестал глупить
И даже любить перестал -
Когда целой любовью стал!
Человеку для прав человека
Пора распахнуть свои веки
И как крылами взмахнуть.
Имеющий уши да знает,
Что есть словеса на земле!
Имеющий душу да не опоздает
К матросам на тонущем корабле -
Чтоб ее по волнам расстелить!
А они бы могли положить
Ее под ноги себе -
Чтоб ноги их стали полны родинкою на губе
И добрались до суши, морю оставив душу...
Но - ступая вполне по земле!
Имеющий уши да знает,
Что души на корабле о родине говорят:
Их губы ее творят по образу и подобию...
Вот и мои бредут вовсе не по надгробию
И вовсе не вмерзли в землю, чтобы родинкою говорить,
Сотворяя землетрясение...
Я верю в переселение и могу тебя поселить
В единственный поцелуй - и ты его не ревнуй!
Имеющий душу да знает,
Что он к тебе не опоздает.
Никто не будет целым человеком!
Ведь даже зрение, когда смежаешь веки,
По радуге рассыплет разный свет:
И ничего единственного нет - казалось бы!
Ведь даже зрение через века
Придет, чтобы составить дурака
Всего лишь из семи дурачеств -
Всего лишь из большой семьи,
Которая рассыплется по свету!
Всего лишь из разбившейся ладьи
На каждый берег каждое из качеств
Сойдет - чтобы представить одиночество!
Никто не будет целым человеком
Из тех, кто целым не произойдет:
Когда сбывается мое пророчество,
И свет идет как тронувшийся лед -
И я к тебе ступаю по корпускулам!
Пока я целого себя не знаю...
Пока я ничего не знаю...
Пока я целого не представляю...
Пока я не составлю дурака -
Как радугу одев в одежды белые.
о посохе, о ремесле
Я след, идущий следом за тобой:
Я тело, что оставлено душой -
Чтоб впереди собой наполнить дело!
И изменить следы, что позади...
Чтобы водой - пустыню напоить,
А коли по воде - то яко посуху
Спокойно плыть и материк открыть!
Я след, идущий следом, но - от посоха,
А вовсе не твоей босой ступни
Или - коленей, коими сгибаешь,
По пальцам пересчитывая дни:
Пока ты по земле ступаешь...
Но - вот стоишь у бездны на краю
И посохом (подобно кораблю)
Ты помечаешь следом этот край!
А после - ты вперед выносишь посох:
Как выдох, что переступает воздух
И начинает пустотой дышать...
И вот тогда - ты перестань мешать:
Ведь он тебя оставил на земле,
А речь о посохе, о ремесле!
А после речь о чуде, ведь следы,
Тобой оставленные позади,
Тебя опередят как непоседы -
И вот уже ты след, идущий следом
За взглядом, что намного впереди.
P. S. Пусть завтрашний сам думает о завтра, довольно сегодняшнему «не своего» завтра; я ничего не могу без своего «своего»: пусть только мое завтра думает обо мне - и более ничего.
а если так, то что есть красота?
Никто не будет целым человеком,
Пока не уцелеет в этой бойне:
Которую зову земной любовью -
И кровью отзывается любовь
(поскольку человеком проливается)...
Поскольку человеки продлеваются -
Распахиваются словно веки
Для семени другого человека!
Никто не будет целым человеком...
И вот я семя, что попало в глаз,
Поскольку я распахиваю взгляд,
Которым это семя прорастет -
И взгляды устремляются назад...
И взгляды устремляются вперед...
И человек не сам собой вращается
(подобно яблоку земного глобуса),
А кровью, что на глобус проливается,
И семенем, исторгнутым любовью -
И этот глобус на моем столе!
Подобно яблоку земного глаза,
Он виден целиком, причем везде.
Мон Мируа, л_е_т_о
Здесь два изгиба, берег и гора:
Здесь женщина легла в мою ладонь,
Излучиной бедра коснувшись неба -
Нелепо возвращаясь вновь и вновь
В мою любовь своим прибоем моря...
Моя любовь отдельно от нее
Жила себе и видела свое
Не в этом счастье и не в этом горе,
а в том, что эта женщина легла -
Протянута за то, что не смогла!
Или могла, но - вовсе не хотела:
Моей ладонью я коснулся тела,
Протянутого ввысь и в даль...
Я отступил на сердце как печаль -
А женщина ладонью впереди!
Стоишь лицом ко мне, но - сердце отступило:
Тобой любуясь на своей груди.
Слова говорят за слова...
Дела говорят за дела...
И если бы ты могла со много говорить за взгляд
И - выйти из алфавита:
В котором ты будешь убита будущим ударением...
А после - прийти назад, по буквицам переступая:
Как словно бы ты нагая...
И словно бы не ногами...
И словно бы - не руками со мною произойти:
Слова говорят за слова, встретившись на пути
Уже с тем, что мы скажем за них!
И только ты как родник - становишься ударением
(всегда подле, но - на удалении):
Словно смысл наклоняешься к слову -
И слова говорят слова!
И дела говорят дело -
Как душа, что разбудит тело.
любуясь Вермеером, просто и еще проще
Гитаристка, глупое лицо:
Глупые, на выкате, глаза -
Приступом, которым бирюза
Хочет взять свои твердыни тела!
И - не то чтоб выйти за пределы
Приступом, который изнутри...
Гитаристка, глупое лицо,
Выглядеть не может подлецом
Просто потому, что она Дева -
Это Зодиак, а не Стихия!
Гитаристка, глупое лицо,
Хочет изнутри прийти мессией,
Но - природу ей не изменить
Вдоль и поперек самой себя!
Она тянет нить своей струны,
Принимая собственные роды...
Она может выйти на Восток -
Это части света, а не тела!
Но - и в наибольшем увлечении
Не родит гиганта и урода
В золотом сечении - только кесаря!
Голосок как сорванный листок...
И прекрасна солнечная Лета,
Что несет ее своим течением.
Гора, известно, родила!
Гора, известно, не смогла
Возглыбить себя больше гор...
Но - на горе горит костер!
И пламя ветрено улыбить
Поможет этот лунный свет:
Которого на свете нет -
Как и во мне души единой
С любой соседнею вершиной...
Или - с долиной по соседству:
Гора, известно, только средство, чтобы кого-нибудь родить
Или кого-нибудь убить...
Гора и небо - тонкий иней:
Вот эта грань любой природы,
Когда гиганты и уроды рождаются себя поменьше...
С любою горною вершиной
Я окажусь умом помешан!
Еще - я окажусь в долине,
Поскольку гор на свете нет...
Я окажусь как лунный свет,
Которого на свете нет - как он, помешанным желтком
И светлым пролит молоком.
P. S. Как подорожник душу приложить к той родинке, что на губе способна сотворить землетрясение: способен ли ты родину спасти или способен лишь ее оплакать?
и в поцелуе нет тебе покоя
Ибо - каждый любовник бледнеет
Перед взором, ему солюбовным!
Но - не каждый шиповник уколет.
И не все поголовно одинаковы - в главном...
Вот и я, посетив золотые далекие страны:
Вот и я побледнел словно ветер!
Как же надо молиться Богу,
Чтобы он тебе не ответил?
Как же я поседел
Или - стал ослепительно светел...
Ибо - каждый любовник бледнеет,
Но - не каждый поклонник болеет:
Поначалу разлившись радугой,
А потом обернувшись жаждой
На четыре Стихии Света!
Вот и я побледнел словно ветер...
Вот и я помолился Богу
И решил, что он не ответил -
И опять, и опять согрешил,
Обернувшийся ветром вершин.
любовь к отеческим губам
Итак, не губы, но гробы, что вмерзли в землю:
Из мрака и во мрак - на деле все не так!
Итак, любовь к губам, что выйдут вон:
Как Лазарь четырех сторон -
Вдруг ставший Лазарь четырех Стихий!
Мы все перед эпохой Возрождения,
Всего за один миг до пробуждения:
Из множества россий себе берем одну
И вместе с ней идем ко дну -
К навеянному золотому сну,
Который вместо истины святой!
Мы все перед эпохой Возрождения -
Разменянные на золотой,
Всего за один миг до пробуждения...
Итак, о Темные мои века!
Как будто взявши Бога за бока
Мы сами стали жировой прослойкой,
Желающей за всех болеть и мыслить...
О Темные мои века - которых никому не перечислить
Со счета и на счет, и в животы...
Но мы все так же разеваем рты -
Дыхание вмерзлым передать гробам!
Итак, любовь к отеческим губам.
мир как эстетический феномен
Разумеется даже разумом,
Что и чувства твои, и разум
Не имеют к тебе отношения...
А вот как ты относишься к ним,
Видно только прищуренным глазом!
Слышно только прищуренным ухом...
Ощушаемо очень - на коже надрезом...
Разумеется даже разумом,
Что и ты произносишься тихо
В этом мире, где все очень глухо!
В этом мире ты неизлечим,
Ибо - ты этим миром болен:
Но - бываешь порой извлечен
(как клинок извлекают из ножен),
И идешь надрезом по коже...
Когда женщина входит в воду
(ибо ты человек Воды),
Ты достоин ее природы
И обнимешь ее природу.
- Мы жили долго и счастливо, и умерли в один день, -
Сказать бы могла сирень
(солгать бы могла сирень):
Когда ее тень убегала -
Словно ладья от причала...
- Мы жили долго и счастливо, и умерли в один день, -
Сказать бы могла ладья
(которая ей не судья):
Когда ее тень уносила
С собой аромат сирени...
Но вот я прошел вперед,
А потом заглянул и назад:
И вижу вокруг меня взгляд немыслимого Ван Гога -
В котором есть некая сила
Того, кто мне на усладу вывел сирень из тени...
И того, кто куст написал
(и кто не вязал этот узел,
И кто его не разрезал?)...
Вот и ты для меня как дорога!
Вот и я для тебя очень дорог:
Идем мы друг другом, чтоб замереть на пороге от страха,
Словно в ладони птаха.
Когда бы любовь убивала:
То есть так себя проверяла -
Что полюбил и умер...
Что разлюбил и ожил...
И опять я бегу дрожью - как по воде водомерка!
И опять я чувствую кожей
Память твоей кожи...
И опять я вижу сквозь веки:
Как на себя ты похожа после моих идеалов -
Когда волшебства стало мало...
Когда бы любовь убивала:
Когда бы смерть забирала с собою не насовсем
(когда человек невесом,
И вдруг возжелает веса) -
Вот тогда и явятся бесы!
Вот тогда и начнется начало...
Вот тогда весь мир покачнется -
И сумеешь ли удержать,
Чтоб тебе осталось просторно?
Но когда умираешь повторно,
То на сердце кладешь печаль -
Чтобы в нем оставалась даль.
Начинается речитатив...
Начинает накрапывать дождь...
Начинаем червей откапывать,
Чтобы рыбу достать из воды!
Начинается речитатив:
Рыба в нем оставляет следы,
Но - следы голубых кровей:
Вот один соловей - из полей!
А другой - как пух тополей:
В этом пухе мы как в одеянии
И поем о прелюбодеянии...
И дорос ли до верха огонь
В том костре, что мы лишь разведем,
Когда рыбу в дожде найдем -
В каждой капле того дождя
Не останется ничего,
Кроме нашей с тобой жажды...
А потом - утоления жажды!
Начинается речитатив...
Начинается только однажды...
А потом - продолжается дважды и трижды,
Ничего собой не прекратив.
P. S. Но стало казаться - поют соловьи, и с ним Эвридика, она возвращается: ведь вся эта быль о прекрасной любви, в которую ад превращается!
я говорю, но губы вмерзли в землю
И от каждой такой водомерки
Бежит утоление жажды -
Как будто земля дрожит
Вдали от такой водомерки!
Бежит будто черт от ладана:
Ведь жажда принадлежит
Ее окружившей суше -
И эта суша лежит родинкою на губе!
Начинается речитатив...
Произносится мне и тебе:
Ибо - жаждою преподносится родинке на губе
От любой водомерки встречной...
Но как я люблю эту гладь,
Именуя ее вечность -
По которой мне побежать, исправляя землетрясение,
Которым земля дрожит...
А во мне эта гладь лежит до самого горизонта!
А во мне эта вечность дождит...
Нам с тобою не нужен зонт:
Ибо - мы проходим меж капель.
Исполняя свою человечность.
Как же надо молиться Богу,
Чтобы он тебе не ответил?
Или мне ухватиться за ветер
Возжелав его остановить?
Или мне - перестать любить?
Или мне - вообще перестать?
Как же надо молиться Богу,
Чтоб при встрече его не узнать -
Наблюдая только дорогу...
Наблюдая только ступню:
Я ее в траву погружаю -
Словно бы погружаю в стерню!
И не вижу ее синеву, прорастающую на корню,
Выкорчевывающую меня...
Ибо - я никогда не узнаю, как же надо молиться Богу.
Как же надо остановиться!
Вообще перестав рождаться и всего один раз родиться.
Вот так и я - в одном глазу слежу за женской грудью,
Не замечая: предо мной Паллада!
Вот так и я - в одной слезе от поцелуя:
Как будто предо мною море слез...
Как будто я собрался выпить море...
Вот так и я - в моем глазу преграда:
Не перейти как с кочки и на кочку -
Переступая горы или горе
(к принцессе Грезе среди малых гроз)...
Поскольку я слежу за женской грудью!
Вот я встаю: как с пятки на носок!
В одном глазу налившийся сосок
Налившейся грозы - как гроздью винограда
И - ни одной налившейся слезы
Не замечая: предо мной Паллада!
В одном глазу сокрыто мое зрение,
Но - с пятки на носок или с коленей
Встать на ноги: не переждав грозы,
Не утолив слезы, но - все и сразу!
Теперь любуюсь миром третьим глазом.
Душа, что не успела стать душой,
Зачем тебе из малого в большое?
Из старого и сразу - в новизну...
Из мироздания и сразу - на войну...
Душа, что захотела стать сознанием
И - сразу осознала свою малость:
И что тогда моей душе осталось?
Не раствориться - или раствориться
Душе, что не успела стать душой?
Вот так и я, которому родиться
Случилось всего тысячу назад
В огромный мир, куда не бросишь взгляд,
Но - самого себя, причем всего и сразу:
Огромного не помещает разум!
А малое придется сберегать
И не транжирить тысячу свою:
Вот так и я, который не люблю, оказываюсь посреди любви!
В потоке крови кровяное тельце
Решает: сберегать ли свое сердце?
и я счастлив как Улисс, совершивший хорошее странствие
В потоке крови кровяное тельце
Решает, сберегать ли свое сердце?
И не мешает сберегать пространство...
И даже утешает окаянство.
Я странствую по жилам кровяным
И ощущаю себе донельзя больным:
Чревовещаю донизу открыто -
Вот как старухе данное корыто
От Рыбки Золотой!
И ничего в себе не восхищаю:
В потоке крови кровяное тельце,
В которое я душу помещаю.
Потом решаю поделиться кровью:
Но то, что я зову своей любовью,
Порой страшней греха кровосмешения -
Поскольку происходит отторжение!
И не сумеешь в сердце возвратиться
И - снова в «свою тысячу» родиться.
В потоке крови кровяное тельце
Решает, как без сердца обходиться
Или собою сердце восхищает.
p. s. «моя тысяча» или - одна десятая монгольской «тьмы»: это есть моя малая родинка на губе посреди наших Темных веков.
без имени
Извлечение человека из алфавита
Или - выход его из пространства...
И я счастлив, как Улисс, совершивший хорошее странствие,
И стою посреди окаянства -
Разбивая о грудь океанские волны!
Я стою посреди окоема,
Разбивая о грудь окоемные волны:
Окоем как веселье цыганское
И кочует от дома к дому...
Извлечение человека из алфавита
Не сродни подчинению смерти или - от нее избавлению,
А лишь временному его излечению...
Я влюбился - как любят дети:
Не умея разбиться о грудь
И не зная, чего же добиться -
И всего лишь плывя по течению!
А потом - из течения выйдя:
Перестал быть всегда «потом»
И из шепота стал изречением.
В потоке крови кровяное тельце
Не знает, как оставить свое сердце
На произвол потока крови?
В потоке крови кровяное тельце
Едва-едва нахмуривает брови -
И где-то пресечется кровоток!
И голову второго полушария
Оставит без царя... И только травы
Тихонько прорастают в потолок -
Едва-едва нахмуривая брови:
Мир может улыбаться даже кровью
И все равно улыбкою остаться!
Вот так и я в тебе проистекал:
Искал я сердце и нашел у скал -
Где каждый раз ему дано разбиться
Или - влюбиться в родину свою.
Себя я уподобил соловью,
Которому прилично в сердце жить:
Открыв его прилюдно, петь публично.
и тогда я создал искусство
Разумеется даже разумом,
Что и чувства твои, и разум
Не способны сдвигать миры:
Ибо - чувства и разум подробны!
И тогда я создал искусство...
Ибо - небо лучше всего наблюдать из ада,
Полагая, что небу виднее...
И тогда я создал искусство,
Насаждая Сады Камней -
Полагая в ладонь вместо хлеба...
Я тебе протянул чувство,
Ты в него положила камень,
Но - сама мне стала как пламень,
Чтобы камень стал добела:
Не способный сдвигать миры, я его во главу угла...
И себя распахнул будто веки,
Чтобы видеть Сад Человеков.
Мне думается, и это не значит, что я существую:
Мне думается, что меня везут на коне...
Мне думается, что меня плывут по реке...
Мне думается, мое сердце в моей руке -
И я им много дальше себя освещаю!
Мне думается, что небо лучше всего наблюдать из ада:
Ибо - думается, что я знаю!
Мне думается, что вот-вот я достигну рая,
Лишь только из ада выйду...
Лишь только из ада выеду...
Лишь только из ада выплыву -
Поскольку стою дороже выеденного яйца:
Во всяком случае, именно так мне думается!
А, меж тем, все дело в моем лице...
М, меж тем, все дело в лица моего выражении
И движении лица по орбите моей головы -
И как именно это лицо улыбается (всуе или не всуе)?
Мне думается, и это не значит, что я существую.
P. S. Сбережение поэзии если бы приравнять к сбережению народа, и - не ждать у моря погоды: ибо - будет еще один шторм! Лишь потом, через многие годы (и практически - никогда), мой корабль объявят ковчегом.
и пойду я по дну человечьего сердца
Либо мир целиком, либо мы по частям:
Как песчинки из горсти иссякают тела!
Ты могла бы спасти меня, если б могла...
Ты могла бы нести меня, если б меня понесла
И родила обратно...
А вот я бы не мог твои речи нести!
А вот я бы не мог твои косы плести
Из развилок дорог и из адовой пасти,
И из глотки, в которой кадык хрящеват -
Если бы не твой взгляд!
Ведь по этому взгляду мы оба идем:
Ведь по этому взгляду друг друга найдем
И у- держим у глотки...
Ведь по этому взгляду мы оба плывем как в хароновой лодке -
Выбирая из горсти себе направление!
Либо мир целиком, либо мы по частям:
Как два встречных течения.
извлечение человека из алфавита
Я перевалил и пошел,
Тихонечко напевая
И - шагая так хорошо,
Как прежде себя ломая!
И - по частям собирая, спаивая по изломам
Вулканической лавой своего окоема
(титаническим чувством, титаническим делом
И - физической немощью)...
Но - я перевалил и пошел:
Словно плоты сплавляя, причем безо всякой помощи -
И перестал быть вещью едва-ли одушевляемой
И - по частям ломаемой собственной мускулатурой!
А то ведь наша культура
Перестала с нами считаться
И стала писаться не нами, а словно сама собой:
И меня разлучила с тобой!
И тебя со мной разлучила,
Ибо - стали неразличимы!
Но я вышел из алфавита и тебя за собой увел,
Ибо - себя перешел:
И себе поставил на вид,
Что нам тесен любой алфавит.
Некие блики (что сами собой ложатся на облики)
И некие облики (что сами собой ложатся на блики)
Получаются равновелики друг другу
И напоминают мне радугу между мною и Джоном Донном -
Тогда как меж нами бездонно!
Тогда как меж нами бездушно...
И даже совсем безвоздушно
И где-то даже космически...
И я начинаю эпически!
А потом продолжаю - массово...
А потом открываю комический
Жировой от финансовой кассы
(что протянет пожар мировой все тем же подобием радуги):
И та радость меж островами
Будет питаться нами - словно бы печь дровами!
В этих обликах будет копоть, в этих обликах будет шепот -
Как лохмотья на наготе: прикрывая свой интерес!
Но плывут в пустоте перезвоны, колокольные джоны донны,
Бесподобные джоны донны...
И вот их не запачкает бес.