Угощая ромом щедро,
Перед тем, как сгинуть в море,
Старый шкипер наш Ди Негро
Нам поведал в разговоре:
Чернокожая девица,
Мол, во сне ему явилась.
Он успел в нее влюбиться,
А она в него влюбилась.
И во сне его в дорогу
Провожая, говорила:
«Рейс твой, милый, прямо к Богу,
Порт твой следующий – могила…»
Шкипер наш стал тут овечкой,
А ведь был смелее мавра,
Попросил поставить свечку
За него, забыли правда…
И пускай меня повесят, -
Меж Порт-Роял и Панамой,
Дней примерно через десять
Шторм гулял над океаном.
У руля стоял Ди Негро,
Том спешил ему на смену…
Пустота. Лишь хохот ветра.
Сгинул шкипер! Вот в чем дело.
Отоспавшись после бури,
Бледный Том ввалился в кубрик:
«Что ей надо – черной дуре?!
Мне во сне приснились кудри!
До рассвета целовались,
Аж любовь во мне взыграла.
А когда мы расставались,
Эта ведьма мне сказала:
«Старый шкипер в гости Тома
Хочет видеть с флягой рома,
Скоро Тома ждет могила,
Я тебя предупредила…»
Стало тихо. Жутко стало.
Том по-черному напился;
Где, когда за борт свалился
Лишь одна колдунья знала.
В сладких грезах смерть маячит,
Все матросы спать боятся,
Третью ночь глаза таращат,
Лишь бы с ведьмой не встречаться.
Только боцман, усмехнувшись,
Выпив рому, спать ложится,
Утром скажет, потянувшись:
«Что-то стерва мне не снится,
Чует, черная корова,
Что со мною шутки плохи.
Я за шкипера и Тома
У неё бы выдрал лохмы.
Не пришла колдунья в гости,
Хоть ты тресни – проститутка.
Видно, черт куда забросил
Эту стерву в ту минуту…»
И пока бранился боцман,
Все заметили как бледен
Бенариво – старый лоцман.
Он сидел и словно бредил:
«Как случилось, сам не знаю,
Я не спал, лишь смежил веки.
Тут она мне и сказала:
«Будешь ты моим навеки,
Я твою омою рану,
Потому что очень скоро
Лучший друг смертельно ранит
Бенариво…»
«Вот так номер,» -
Обнял моряка за плечи
Боцман, старый забияка,
Щедро шрамами отмечен
В абордажах, битвах, драках,
Говоря: «Ужели трусит
Лучший друг мой – Бенариво,
Пускай кит меня укусит –
Это диво, так уж диво.
Полно смелому мужчине
Претворяться слабой бабой,
Эку выдумал причину –
Сон приснился с чернозадой.»
Отвечает Бенариво:
«Боцман, ты меня не трогай,
Вижу, кара справедлива –
Прогневил давно я Бога…»
Боцман снова: «Ну, как хочешь,
Стань монашкой иль монахом,
Заодно штаны отмочишь –
Наложил, видать, со страху…»
Не стерпел обиды лоцман,
Мавританский вынул ножик,
И бродяга грозный боцман
Достает кинжал свой тоже.
Этой схватки передать я
Вам не в силах – бились люто.
Сто штормов прошли как братья.
А в последнюю минуту
Боцман кошкой изогнулся,
И ударить изловчился,
Старый лоцман покачнулся,
И на палубу свалился.
Все вокруг окаменели,
Потемнело даже море.
В ту минуту поседели
Кудри боцмана от горя.
Разодрав тельняшку в клочья,
Он белугой надрывался.
На его руках той ночью
Бенариво и скончался.
Перед смертью молвил:
«Слушай,
Не вини себя напрасно,
Помяни дурную душу,
Выпей траурную чашу,
Мой сундук раздай калекам,
Нищим, вдовам и больным.
Грешным был я человеком –
И уже не стать другим…»
Те слова кровавым кашлем,
Как волною перебило,
И в глазах его уставших
Жизнь безропотно остыла.
Закрывая другу веки,
Боцман вымолвил устало:
«Спи, прощаемся навеки –
Много это или мало,
Я не знаю. Только верь мне,
Что бесовскую проделку
Не забуду черной стерве,
Все моря мне будут мелки,
Пока с ней не посчитаюсь!»
Боцман с этими словами
Выпил рому и, шатаясь,
Спать отправился, но снами
В эту ночь не мог похвастать.
Утро, полное тумана,
Потревожил крик ужасный, -
То был голос капитана,
Все сбежались по тревоге.
И поведал наш голландец
Ван дер Хасс: «В мою берлогу
Эта тварь нашла дорогу,
Исполняла знойный танец,
Угощала сладким медом,
В полдень встретить обещала,
И чтоб десять шло за гробом
Моряков, мне приказала…»
Капитану речь закончить
Залп орудий не позволил.
К нам в тумане этой ночью
Подобрался капер вольный.
Вмиг французские пираты
Зацепили наше судно.
Видно, думали, что злато
Отобрать у нас не трудно.
Хоть корабль наш не бедный,
Камбуз сытный, в трюмах полно,
Ван дер Хасс за грошик медный
Перервет любому горло.
Скуповат, зато рубака,
И добычей не обделит.
Закричал тут наш вояка:
«Кто свою свободу ценит,
И не хочет на галеры,
Пусть с французом бьется люто!»
Ван дер Хасс своим примером
Нас увлек на вражье судно.
Ух, и драка завязалась,
Сабель звон и треск мушкетов,
Кровь на палубе плескалась.
До сих пор я вижу это
В страшных снах,
Аж, вспомнить жутко
Абордажное сраженье.
Это, братцы, вам не шутка!
Тех пиратов было мало,
На внезапность был расчет.
Им за наглость и попало,
Нам победа и почет!
Только, жаль, победа эта
Дорогой ценой досталась.
Десять с нашего корвета
Навсегда лежать осталось.
За усопших помолились,
Все тела в мешки зашили,
Со скупой слезой простились,
Да и в море опустили,
Ван дер Хасс вдруг покачнулся
И рукой за грудь схватился,
В три погибели согнулся,
И на палубу свалился.
И бескровными губами
Нам сказал: «И мне досталось,
Мне не плыть уж больше с вами,
Жить мгновение осталось.
Я имел характер вздорный,
Вы простите этот грех.
Слышу я колдуньи черной
Кровожадный, жуткий смех.
Вы, как будете на суше,
Очень вас о том прошу,
Помяните злую душу
И поставьте мне свечу».
Мы со смертью капитана
Потеряли свой покой.
Боцман наш напился пьяным
И казался сам не свой.
Смехом злобным заливаясь,
Табакерку он достал,
И в её нутре копаясь,
Нам невнятно прошептал:
«Это зелье из Ирана,
Лотос черных колдунов,
Пыль волшебного дурмана,
Миражей и дивных снов.
Погляжу теперь на ведьму,
Малость только подышу,
До костей своею плетью
Ей всю спину распишу!»
Так сказал и удалился,
В кулаке сжимая плеть.
Все решили: «Во, допился!
Этак можно помереть!»
Вот и ночь и вдруг раздался
Жуткий вопль и злобный смех.
Я с тех пор седым остался,
Но считаю, то не грех.
Если б слышали вы сами
Тот могильный страшный вой,
Будто сто чертей рыдали,
Повредившись головой.
В небе молния сверкала,
Ветер рвался в парусах,
Судно било и кидало
На взбесившихся волнах.
Все матросы онемели,
Ужас выжигал глаза,
Лица разом побелели,
Поседели волоса.
На пол дружно повалились,
Зуб на зуб не попадал.
Кто молился, кто крестился,
Кто ругался, кто орал.
Вой внезапно оборвался,
Просветлело в головах,
Лишь холодный пот остался,
Да тупая боль в висках.
Из каюты боцман вышел
Белый, словно полотно.
Весь трясется, еле дышит,
Но смеется все равно.
Потряся кровавой плетью,
Еле слышно нам сказал:
«Нету больше Черной Ведьмы…»
И на палубу упал.
Очи в раз остекленели,
Тело выгнулось дугой,
И душа его слетела
С корабля в простор морской.
Сила черного проклятья
Отпустила наш корвет.
Все, что было – было, братья,
Может было, может, нет…
1996г. Гр. Родственников после ночного кошмара и 300 гр. перцовки.