Пока танцует (Баловство для Яны Че)
Говорила, что видит во сне как растёт малахит, говорила, что это могут не все
В заповедном лесу она спит, зелень не требует почвы, врастает в подкорку зелень
Потому она слышала шёпот ветров и сопрано сирен когда пил с ней абсент Одиссей
Рим обречён, Ленин жив, Бог умрёт - об этом ей умолчал во Флоренции Макиавелли
В её комнате на стене среди прочего ничего проживают цветные гравюры
И выходят за рамки и говорят: Приходи вырезать на коре своё каждый раз новое имя
Там снег, там еловые ветви почти до земли, там улыбается тридцатилетний фюрер
Она тоже ходит туда по ночам, когда сон и деревья уже не являются таковыми:
Остановишься вдруг - они наступают каре, македонской фалангой, римской свиньёй.
Свои возможности путник осторожно измерив, проходит, не глядя, вязом, орешником
Audentes fortuna juvat, и его уже не найти среди этих деревьев (одно - твоё),
Где на каждом втором - завороженный зверь, на каждом десятом - повешенный.
Перкуторный бедренный звук, клич бревенчатый - это поют твой путь литавры литот
Комкающих день до одной четвертной. Тебе смотреть в амальгаму сверкающей жести,
Рассекающей тело земли. С каждой девицей однажды танцует Шива пьяный фокстрот.
Трещина, устремляясь в противоход идущему, чертит карту будущих путешествий.
Каждый электрик знает, где фаза, охотник - фазан, оттого они долго кричали:
Каждый охотник знает, все они знали, но их ружья стреляли цвета кармина рябиной -
"Вещь вне себя". Всех, кого Шива позвал ничего друг от друга не отличает
Покуда его отличает от них цвет лица и отсутствие карабина.
Сходились во мнении солнце, её полтора декабря, её пальцев персидская бирюза
Расходясь в интересах с эпохой тяжелых штор; а за окном, вероятно, - гиперборея
Спать при свете - участь детей и красивых. Каждый охотник знает где её зад.
Каждый день забирает их всех, и укрывают её от беды бирюзовые кроны деревьев.
Дама всегда одна, но утром кто-то приходит и говорит с ней голосом человечьим
И, казалось бы, существует. Ночью заходит Бог и в танце всё под собой сминает
В т.ч. то, что мешало не признавать очевидность гендера и необходимость речи,
Однако спящие под ногами праматери зовутся вульгарными именами.
Пока проститутка танцует - проститутка платит, покупает платья себе и детство
Это решает, но воды Евфрата как следствие каждой победы входили канюлей де-юре
В Адриатический хаос уходят запястья, имя следом уходит по вене и до Венеции
Пока проститутка танцует в зелёной палате, ей улыбается пятнадцатилетний Дюрер.
Приветстствую этот лес, он примиряет со всем, един, уподобившись мелочам,
Он движется, маревом входит в меня с безрассудством и нежностью Промедола,
Смеётся внутри и растёт в плечах. Так суждено ублюдку смеяться, что был зачат
В утробе, в которой обязан быть перемолот.