"На свете существует любовь. Но только не для меня"- так сказал один человек. А потом немного времени прошло, в его городе снег растаял, затем выпал снова. Метро шумело и гасло, шумело и гасло. У речного вокзала на огороженных покрышками клумбах увядали цветы, так и не увидев солнца. И неоновая реклама, везде эта неоновая реклама. Неясно, кто так вот усыпил толпы людей, идущих на поводу у новых лучших окон, небьющейся посуды, дорогих духов. Мы все невероятно далеки друг от друга, словно бы говорим в разных концах города что-то невнятное, едва различимое, ненужное.
Я недавно бродила по опустевшей площади одного детского санатория, раньше на зданиях иногда указывали год окончания строительства. И вот с этой площади открывается вид на стену корпуса, на которой изображена девочка с бантиками и мальчик улыбающийся. И внизу год окончания строительства - 1957. Человек еще не летал в космос, Советский Союз был самой великой державой, где продавали вкусное эскимо и строили БАМ. И вот такими хотели видеть нас они, они, наверное, мечтали, что мы все сначала будем улыбающимися мальчиками и девочками с бантиками, а затем героями. Мечтали о том, что люди с горячими сердцами построят новый лучший мир. Как странно и страшно. Если представить, что время - что-то вроде белого шума, хаотичной мозаики, что любое произошедшее событие даже сейчас где-то случается, то выходит, что какой-нибудь добрый маляр старательно впервые покрывает краской с едким запахом эти четыре цифры - 1957. Потом он придет с работы домой, станет думать о чем-то своем, потом постареет, умрет. А может и молодым умрет, так и не услышав "Поехали!", и звезды смотреть на него станут там, на небе, и он будет предполагать, что с огорчением, а равнодушно на самом деле.
На свете существует любовь. Сострадание существует, привязанность, нежность. Только все это не для нас, застывших в безвременье под моргающими неоновыми вывесками, пьющих холод черной летней ночи.
И в трубку телефонную мы еще иногда ничего не говорим. Молчим только. А осины за окном опадают. И тополя.