Феодосия.
Фиолетовая кисея.
Лиловая дымка, наброшенная
на остовы старых столетий.
*
Дворики, дворики,
жёлтые домики, —
окна открыты,
пахнет вечернею трапезою,
и — Пахмутова по трансляции.
Кошки, асфальт, тополя...
Море — там, в темноте.
Здесь — земля.
И любовь — прямо здесь, на краю ночи
(раскладушка бесстыдно скрипит), —
потому что в доме —
жарко. Очень.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Море. Серый рассвет.
Очень явственно всё:
серый песок, горизонт,
синеватые створки мидий
с перламутровым нежным изгибом...
Море. Серый рассвет.
Розовые лучи
медлят на крыльях чаек.
Выхода больше нет.
Бог, как всегда, молчит.
Бог нас не замечает.
Страшно вдвоём.
— Купаться пойдём?
...Утренний кофе —
от Кафы — к Голгофе.
И, помедлив, — обратно:
от Голгофы — до Кафы.
Море, и море, и море —
обречено возвращаться, —
по ночам — безнадежное счастье,
по утрам — безмятежное горе.
...А на самой кромке заката —
Бесконечный Твой виноградник
в сумерках феодосийских
вдруг полыхнет, неистов.
Лишь успеешь крикнуть: «Не надо!» —
и исчезнет всё.
*
Каменисты уступы.
Неуступчивы тропы.
Клото, Лахесис, Атропос
у тебя за плечами стоят.
Вдруг, в долине — кудрявый сад.
Среди выжженных солнцем холмов —
Соловьиный забытый сад.
Без оград.
— Ну как, рад?
Мелкие жгучие розы
льются в расплавленном воздухе,
в зыбком лиловом мареве,
в многовековом вареве, —
вьющиеся розы
ждут тебя и дрожат.
— Войди же в свой сад!
...А надо всем,
ниоткуда, с небесных стогн, —
главный звук, — голубиный стон,
знак тоски из глубин времен.
— Голубиное одиночество.
Отражается стон от стен,
словно тоже попался в плен.
— Как пророчество.
*
Феодосия! Этой осенью
до тебя ли я доберусь?
Доберусь, доплыву, и ещё — доживу.
Или просто тебе приснюсь.
Феодосия! — Как прилив о скалы,
первой нотою Божьей октавы
бьется имя твоё, рассыпаясь
брызг бесчисленных кисеёй.
Феодосия, можно, — останусь?
Нет? Тогда ты побудешь со мной?
Хоть немного...
1984, 1997