Собирала мама-тучка деток в ручки, ручки – в кучку.
Цыпа-цыпа – созывала, а детей у ней немало.
Собрались и потемнели, задержались еле-еле…
Да на землю пролились. Летом часто лето пись.
А в сторонке серый облак - их папаша в виде воблы,
Растянулся на просторе в измождении и горе.
И задумался болезный: отчего я бесполезный?
И не рыба, и не птица… Но свезло-то сохраниться.
Даже в чистом эстетизме есть такие формы жизни.
Где-то свежие росточки – ветки-детки, почки-дочки,
Шеи тянут, живо машут: мол, иди сюда, папаша.
- Ну… не знаю, вроде надо вниз спуститься водопадом,
Только силы нет, однако. Я же облак, не геракыл,
Тяжело черпать в конюшнях, а мне здесь легко, не душно.
Но судьбу не переспоришь. Сверху небо, снизу – море,
И такой круговорот, что не впишешься – прибьёт.
Облак - парень не плаксивый. Но перечить коллективу?..
И такие дуют ветры, что лети и потакай -
То, что плохо интроверту, экстраверту – самый кайф.
Солнце сушит парню прядки, аж пробор на голове.
То, что жаворонку сладко, то губительно сове.
Стал парнишко уменьшаться, подсыхать, как будто клякса.
Делать нечего. Пришлось положиться на авось.
Слился в облачном массиве – незаметно, неспесиво.
И народ сказал: он прав. Так и помер, смерть поправ.
А историю такую написал поэт Кукуев.
Он с друзьями выпил пива и решил сказать красиво.
Мол, глядите, дождь идёт, песня есть про поворот,
Новый там или не новый, а живём небестолково.
А какие были тучки!.. Облак был, конечно, круче.
И Кузьмич сказал: ото ж… Дай-ка, мне столовый нож…
И примериваясь к вобле, согласился – лучший облак.
А потом, не суетясь, взял её за хвост – и хрясь!