Надо было не смотреть в оба, не держать на прицеле,
перестать дразнить голодного зверя в клетке,
как в приезжем зоопарке или цирке,
не давать испытательных сроков ради поиска болевых порогов -
теперь уже всё испорчено, взорвано и разбито,
как из сказки Пушкина, где про корыто.
Сама не заметила как, но стала блокадой сорок первого,
заморила голодом и холодом,
временами топила бессовестно,
не давала даже высунуть голову на поверхность воды.
Это была не битва, не война, не сражение,
но один из бойцов стремительно терпел поражение.
Она говорит: “Не хочу больше быть Наполеоном,
не хочу быть подлым фрицем, не хочу ломать людей -
это не то, к чему стоит в жизни стремиться”.
Он, молча, вздыхает, садиться:
“Мне от тебя ничего больше не нужно, ты так и знай,
не прими мой уход за капитуляцию,
дезертирство и прочую жалкую махинацию,
я, как старый башмак -
изношен и намертво стёрт от твоих колких возгласов и агоний,
не слышал я от тебя пылких признаний,
не испытывал наслаждений,
устал от твоих скучных самоироний.
Если повезёт, если выживу в своей лодке,
не обрасту от уныния, или прочих пороков тиной -
напишу о том,как мне всё время думалось о тебе,
и как от этого каждый раз накрывало огромной льдиной”.