Черный перрон,
Серебристая слякоть;
Мокрый вагон;
Горьковатая сладость
Липкой конфеты;
Сияние снега;
Бурки из фетра
Споткнутся с разбега
И заскользят... От ребристых калош
Стертый узор наливается влагой.
Лязгнут колеса. Оранжевый нож
Дымного света вонзится в овраги,
Рощу, строенья... И снова во мраке
Все исчезает. Ищи — не найдешь!—
Смысла в простуженном лае собаки.
Ночь. Полустанок. Вселенная. Что ж,
Ноги промокли, а все же идешь
По переулку. Вокруг ни мерцанья:
Топкие лужи, сугробы, кусты,—
И никого! Лишь визжа в содроганье
Перелетают дорогу коты.
Так начинается эта баллада,
Словно побег из бесплодного сада —
Чуть сладковатый, как свекла с огня -
Та, кормовая... (Что мы ни таскали
С грузовиков, что весь день проезжали
В ОРС через двор наш!.. Ты помнишь меню
1-я Курская?- Выстоял я1)
Так начинается эта баллада,
Словно побег из бесплодного сада,
Словно раскаянье, словно досада,
Словно...- но хватит сравнений, не надо! -
Версификация тем хороша,
Что позволяет при должном терпенье
Выдать подстрочник за стихотворенье,-
Больше не стоит она ни шиша!
Лучше продолжить. Завязка вначале.
Сонный герой у проснувшейся чайной,
“Газов” и “МАЗов”-они до утра
Здесь проторчали - глухое урчанье,
Резкие выхлопы, дверок бряцанье;
В ватниках сальных снуют шофера.
В комнате длинной, как день без похмелья,
Запах махорки, “Прибоя”, “Дымка”,
Щей, винегрета... “Подвинься, земеля!” -
Три “Жигулевского” ставит рука,-
Пена шипит, оседая от соли,
Кружка щербата, как будто со зла
Кем-то обкусана,-наискось: “Коля” -
Синею тушью - и в сердце стрела.
“Пей! Не стесняйся!” “Да я не стесняюсь!”
“Как прозывают?.. Ну, будем, Сергей!”-
Враз по полкружки. Потом, озираясь.
Водкой долили - и жить веселей!
Много ли надо? Пожалуй, немного!
После холодной, ненастной, сырой
Мартовской ночи, бессонной дороги –
Чья-то улыбка в дешевой пивной.
Чья-то улыбка, вниманье пустое,
Легкий кивок преходящей любви,
И ощущенье тепла и покоя
В глухо бегущей по венам крови.
Кто мы? Откуда? К чему тут вопросы?
Лучше давай-ка по новой налей!
“Дернули!.. Слушай, мы вес здесь матросы
В бурном просторе житейских морей!
Мало ль меня и крутило, и било!
Где только ни был! Вернулся назад:
Кореш продал, а жена изменила,
Не дождалася!.. Да ну ее, брат,
На фик!.. Давай-ка откроем и эту! –
Вынул поллитра, сорвал станиоль,
В кружки разлил, раздавил сигарету, -
Будем, Сорёга!” “Всего тебе, Коль!”
Выдохнул... “Слушай, о чем я собрался?
Вспомнил! Ты видишь, я парень - ого! –
Баб мне хватало, покуда мотался –
Много их было! - а вспомнить кого?”
(Вспомнить... Чего захотел! И себя я –
Вечно спеша, в суете, на бегу –
Прошлого! -если еще вспоминаю,
То догадаться уже не могу:
Тот ли!.. Да полно! Я был или не был?
Разве порою всплывают в душе
Бледною синькой промытое небо
Да уходящее в солнце шоссе,
И отрешенное чувство полета.
И позабытая нежность, и грусть,
И беззаботная радость, и что-то
Кроме... но что? Я назвать не берусь!
Что-то...) “Уснул?” “Нет, я слушаю!”
“Пива, Может, еще?” “Погоди, я возьму! –
Грязная стойка и надпись: ...долива
После отстоя! - Да брось, ни к чему!
Будем?” “Попробуем!.. Слушай, Серёга!
Если по трезвому так рассудить,
То, понимаешь, пожалуй, и много
Лет человеку отпущено жить.
Вот он и гробит их! Слушай, подельник
Мне на повале - ты выпей! - брехал
Будто затеял какой-то бездельник
Всех оживить, кто до нас проживал!
Вишь, что удумал ученый зараза!
Вспомню- и веришь ли? - вою с тоски?
Это ж такая, дери, скотобаза
Будет, что сам бы пошел в мясники!
Вдумайся только! Ну, ладно б, которых
Что отличились, придумали порох
Или еще чего сделали там!-
Веех, понимаешь? Куда ж тогда нам?..”
“Сунут куда-нибудь!..” “Это, конечно,
Это ты правильно, место найдут!
Ладно, пускай!.. Ну, а этим, воскресшим –
Срок отмотали - и снова дают,
Так что ли? Тоже, как вдуматься, радость –
Только отмучился в жизни одной,
Тут же другую суют тебе! Гадость!
Ну ее к черту! Давай по другой!
Лей! Наливай! Я сегодня гуляю!
Парень я добрый, покуда не злюсь!
Что-то ты начал косить, замечаю!
Ладно, не бойся!..” “Да я не боюсь!”
Странные люди порой мне встречались,
Странные речи со мною вели
В тамбуре поезда, в сумрачной чайной,
Во поле чистом под небом печальным,
В разных краях необъятной земли.
Много ли, мало их бродит по свету:
В Брянске, Тамбове. Калуге, Орле, -
Выйдет навстречу, стрельнет сигарету
И, прикурив, исчезает во мгле.!
Да! Я люблю их по давней привычке!
Люди есть люди! Но помнится все ж –
Левой, бывало, даешь ему спички.
Правой охотничий щупаешь нож!
Всякое было. По всякому били!
Камнем в Подольске. под Сочи - “пером”!
Те ненавидели, эти - любили!
Так вот мы жили. И так мы живем.
Солнце восходит над ширью райцентра.
Вот и согрелись. И славно. Так что ж
Бредом биолога и геометра
Куцею схемой ты мне предстаешь?
Линии четки. Вот тело в разрезе:
Легкие, печень, прямой пищевод.
Ладно, я вижу! Но странное лезет
Полусомненье - и жить не дает!
Где же?.. Постой, я назвать не умею!
Это... ну, как же?.. ну, отблеск огня,
Жизнь, оправдание, смысл бытия...
Где же она, сумасбродка, Психея?
Где же?- А впрочем, о чем это я?
Да ни о чем! Полвосьмого. Из чайной
Бодро выходит рабочий народ.
“Что же, покуда!..”- От встречи случайной
Много ль останется? Время не ждет.
День продолжается. Кстати, о чае!
Чтоб заварить его, надо вначале
Всыпать щепотку в ошпаренный чайник.
Сбрызнуть холодной водицей; потом,
Как он разбухнет, долить кипятком.
Так поучал меня бывший начальник
Чертечего там - и пей с молоком!
Вот я и пью. Слышен рокот ленивый.
Ветер стремительно-неторопливый
Листья срывает, а там, за спиной,
Финского волны вздымает залива,
Словно седую овчину, рукой.
Пусть и не видеть, но знать! А увидеть -
И не узнать! - ах, не в том ли беда! –
Как я любил, в зимних сумерках сидя,
Слушать, как льется по трубам вода;
Стонет, струясь по железному ложу,
Бьется, хрипя, в глубине батарей!..
...Что-то меня все сильнее тревожат
Мысли о жизни, не нужные ей!
Все, как дурак, я решаю вопросы
Те, что нельзя разрешить без потерь...
Хватит! Пойду отыщу папиросы.
Все. Закурил. Продолжаю теперь.
Что ж мой герой? Он идет осторожно
Узкой обочиной. Через ручьи
Прыгает...-“Черт подери бездорожье!” -
5-й... 13-Й...- сердце стучит.
Наст почернел,
У заборов потоки,
Гул наводнения
В голых садах;
Грач прилетел
И глядит, одинокий,
В недоуменье:
Зачем я сюда?
Кучи соломы, гнилые отходы,
Мусор, скелет новогодней сосны
Крутят, уносят в бесчинстве свободы
Мутные воды бездумной весны.
Дом 19 - приземист, но прочен;
Столб; палисадник; забор - а на нем:
“Дура - училка!” - старательный почерк
И восклицательный знак с завитком.
Грамоту знают. Ну, что же, похвально.
Трудно начало, а дальше - пойдет!
Необычайно
С древа познания сладостен плод!
Круглый и крепкий меж листьев зеленых,
Красный, как вспышка живого огня! –
Как же манил он когда-то влюбленных
Первых! - и как же он вял для меня!
Хватит! Шагнем! У крыльца расплескалась
Зябкая лужа - н в ней отражалось
Небо бездонной своей бирюзой.
Белое облако в форме верблюда.
Солнца горящего медное блюдо,
Дом и герой мой, но вниз головой.
Прыгай, ну, что ж ты! И тело рванулось,
Врезалось в облако, перевернулось
И разлетелось на тысячу брызг!
Дверь отворилась. Испуганный визг
Галок поднял. Закружились в обиде.
Встал мой герой. Утираясь, увидел
Драную кофту, платок до бровей,
Взор полоснул ослепительно-синий!
“Как же!..- и шепот: Сережа? Сергей!” -
Вот появленье моей героини.
Впрочем, оставим. Сумятица встреч
Всем нам знакома. Об этом ли речь.
Помню, бывало, внезапно приедешь:
Полночь ли. заполночь - стол соберет:
“Только потише... ты знаешь... соседи ж...” -
И головою на дверь поведет.
Помню прохладу ладоней печальных,
Отсвет улыбки на бледных губах;
Запах тяжелый квартир коммунальных
В провинциальных глухих городках.
Утром за дверью кряхтенье и топот,
Возгласы, рев из уборной воды;
Тихий, горячий, прощающий шепот
И на подтаявшем насте следы.
Впрочем, соврал я сейчас поневоле.
Помнить откуда мне, слышишь. клянусь,
Шелест иглы на твоей радиоле
И итальянского тенора грусть!
Выдумки все! Нет, я неосторожен!
Воображенье мешает уму,
Стонет, струясь по железному ложу
Всю напролет бедолагу-зиму!
Право, уж лучше сосновые чурки.
Торф или уголь.- над вьюшкою дым.
От раскаленной гудящей печурки
Жаром лицо опаляет сухим,
Крепким... И только не стоит с досадой
Вновь вспоминать, что в декабрьской ночи
Выдует дом весь до дрожи - и надо
Шлак и золу выгребать из печи.
Вот и попробуй добейся, чтоб руки
Не огрубели! - ты слышишь, прости,
Муза моя! - но подобной науки.
Видимо, нам не дано превзойти.
Да и далеко рассвет еще!.. Туго
Пламя в печи завивается. Чад.
Сушится плащ. Бурки брошены в угол.
Стол под газетой. И двое сидят.
Но погоди! От сюжета, читатель,
Вновь отступлю я. Куда нам спешить?
Стал я болтлив, как любой обыватель,
Став обывателем в этой глуши.
Право, есть прелесть в неспешной беседе!
Только теперь оценил я вполне
Те разговоры, что к ночи соседи
Долго ведут, примоетясь на бревне.
Сколько заботы о ближних и дальних,
Сколько... ну, скажем, внимания! Да,
Это наследье веков пасторальных
Не растеряли доныне года.
Так же, уверен я, в сумерках длинных,
Чтоб побеседовать, - после работ
Тяжких дневных, - собирался в Афинах,
В Александрии и в Риме народ.
И говорил о соседкином сыне:
“Не разбавляет водою? Да ну?!
Пьет каждый день?! А слыхал об Эсхине?”
“Что?” “Изнасиловал девку одну!”
“Это пустяк! Вот в Микенах был жуткий
Случай!..” Ах, что там! Я думал не раз:
Древние греки и турки-сельджуки,
Бритты и персы - надень на них брюки,
Мало б в быту отличались от нас.
Впрочем, совсем не о них, вспоминаю,
Я собирался... Да как-то на миг,
Видно, отвлекся!.. Ну, да! все, что знаю,
Здесь я хотел о героях своих
Вам рассказать. Описать их наружность,
Вкусы, привычки, друзей и семью.
Пусть говорят: “Устарело! Не нужно!”
Нужно! Я твердо на этом стою!
Да! вообще не люблю я манеры
Новой; подтекста, разболтанных фраэ.
Нечего жадничать! Вспомним Гомера.
Вот кто на совесть трудился для нас.
Не говоря уж о мыслях и чувствах,
Скажем, опишет он щит - так держись! –
Что там? Размеры?- Не надо! Искусство
Это искусство, а жизнь - это жизнь!
Лучше начнем. Но с чего же? Конечно,
Только с начала! Но где же оно?
Там ли, где смотрит кривая черешня
В скрытое темной гардиной окно;
Где на дверях по четыре запора,
Где паутина и грязь по углам,
Где по утрам возле примусов ссоры,
Ругань и слезы?..- Наверное, там.
Там и родился герой мой. В средине
Мая. Едва отгремела гроза
Долгой войны. На измятой перине.
В комнате тесной открыл он глаза.
Дом был роскошным когда-то, с балконом,
Весь по фасаду в узоре лепном.
Канувший в месте не столь отдаленном,
Ставил купец его. Впрочем, потом
Много сменилось жильцов в нем. Вселялись!
Мебель вносили, шумели, смеялись,
Вновь выезжали - но те, что остались,
Пообжилися, наладили быт.
Там перестроили, тут изменили,
Лишние двери кой-где заложили
И постепенно весь дом превратили
В трудно доступный чужим лабиринт.
Что же до бабки героя, Полины.
Та вместе с дочкой ютилась в гостиной,
Перегороженной ширмой. Амур
Около двери - с улыбкой невинной,
С носом разбитым - над люстрой старинной
Девять летящих по кругу фигур.
Позже, году уже в пятидесятом,
Отчим замазал их, но и тогда
По проступающим розовым пятнам
Все их припомнить почти без труда
Мог мой Сережа. И в юности ранней
Думал всерьез он, что необычайной
Будет судьба его; что неслучайно
Он появился на свет по всему,
Если, едва приоткрыл он ресницы,
С выбитой фрески волшебные лица
Легкие Музы склоняли к нему.
Мать его звали Надеждой. Красива,
Чуть безалаберна, чуть суетлива,
Много претензий, немного ума –
Пестрые платья, цветные косынки... –
(Их из старья на разбитой машинке
Перешивала, кроила сама). Пела.
Любила хмельное застолье
Вскладчину; танцы, веселье и гам.
Впрочем, судить ее строго не стоит –
Все мы живем, как отпущено нам.
Что ж до отца молодого героя,
То, от тебя, мой читатель, не скрою,
Я никогда его лично не знал.
Правда. Надежда порой в разговоре
Упоминала с тоскою во взоре
О капитане, потом о майоре
И подполковнике... Что ж, я не спорю.
Может быть, даже он был генерал.
Чувствую, скажет читатель устало:
“Что-то наш автор заврался никак!” -
Но почему бы и нет? Генералы –
Тоже мужчины! Увы, это так.
Да и отец ни при чем здесь. Есть отчим –
Полный брюнет с недовольным лицом.
Был он - мне рифма бормочет: рабочим! –
Нет, не рабочим. Он был - продавцом.
Может, поэтому в детстве Сережа
Видел все то, что не видели мы:
Банки сгущенки, и мясо, и рыбу,
Нежного сыра янтарные глыбы,
Окорока с золотистою кожей
И мандарины в разгаре зимы.
Мальчик рос тихим и вялым. Часами
В темном углу за большими часами
Мог он сидеть - пузырьки от духов
Перебирая, иль пуговиц горстку;
Иль в забытьи ковыряя известку,
Иль бормоча окончания слов.
Шла не Корова, а грузная Рова.
Пела не Птица, а странная Ца.
Ень проступал из окна олубого.
Ающий нег отряхая с лица.
Это зимою. Но веяло маем.
Лезла трава за осевшим сараем
И, как невеста, юна и бела –
Возле окошка черешня цвела.
Нет, не скажу, что она потрясала
Детскую душу, когда отрясала.
Радости нежной полна и тоски,
На подоконник свои лепестки.
В детстве природы мы не замечаем.
Это потом уже будут ночами
Сниться и сниться в привычном бреду
Тонкие ветви в уборе венчальном
В бедном и жалком, как юность, саду.
Это потом ты из дали неясной
Силиться будешь приблизить к себе
Солнечный день, молодой и прекрасный,
Камень крыльца и ворон на трубе...
............................
............................
............................
............................