Ночь – только лист копирки у́гольной,
Иссиня-чёрной, с проколами созвездий,
За дыркой дырка, пропускающая свет,
Он бел, как кость, как смерть, изнанка всех вещей.
Под взглядом звёзд и под ухмылкою луны
Бархан подушки мучает его, вокруг
Песочком раздражающим бессонница кропит.
И снова старое, подробное кино
Укоры проецирует – промозглых дней
Из детства, отрочества, липкие от снов,
Вид лиц родительских на тонких сте́блях, то строгих, то в слезах,
Сад розы чахлой, над которой он рыдал.
И лоб его бугрист, будто мешок камней.
Воспоминаний, как бывших звёзд у рампы, толчея.
Таблетки бесполезны для него:
Длит скуку вечера багряно-красно-синий свет
Планеток сахарных, ему завоевавших
На время жизнь, крещённую в не-жизнь,
И сладко-детское похмелье пробужденья.
Теперь таблетки поистёрлись, словно боги древних.
И не поможет маков сонный цвет ему.
Интерьер из серых зеркал в его голове.
Каждый жест исчезает немедленно вдоль аллеи
Уменьшающихся перспектив, и ценность его
Стекает, словно вода, в слив на дальнем конце.
Живёт он в комнате без крышки, на виду,
Глазницы голые раскрыты широко;
На неустанные зарницы ситуаций.
Всю ночь в мешке двора незримые коты
Как женщины, как плохонькие скрипки выли.
Вот уж он видит свет и белый свой кошмар,
Вползающий с пригоршней тривиальных повторений.
Стал город картой щебетов весёлых, всюду
Люди, глаза пустые из серебряной слюды,
На службу едут строем, как с промытыми мозгами.
(с английского)
INSOMNIAC
by Sylvia Plath
The night is only a sort of carbon paper,
Blueblack, with the much-poked periods of stars
Letting in the light, peephole after peephole ---
A bonewhite light, like death, behind all things.
Under the eyes of the stars and the moon's rictus
He suffers his desert pillow, sleeplessness
Stretching its fine, irritating sand in all directions.
Over and over the old, granular movie
Exposes embarrassments--the mizzling days
Of childhood and adolescence, sticky with dreams,
Parental faces on tall stalks, alternately stern and tearful,
A garden of buggy rose that made him cry.
His forehead is bumpy as a sack of rocks.
Memories jostle each other for face-room like obsolete film stars.
He is immune to pills: red, purple, blue ---
How they lit the tedium of the protracted evening!
Those sugary planets whose influence won for him
A life baptized in no-life for a while,
And the sweet, drugged waking of a forgetful baby.
Now the pills are worn-out and silly, like classical gods.
Their poppy-sleepy colors do him no good.
His head is a little interior of grey mirrors.
Each gesture flees immediately down an alley
Of diminishing perspectives, and its significance
Drains like water out the hole at the far end.
He lives without privacy in a lidless room,
The bald slots of his eyes stiffened wide-open
On the incessant heat-lightning flicker of situations.
Nightlong, in the granite yard, invisible cats
Have been howling like women, or damaged instruments.
Already he can feel daylight, his white disease,
Creeping up with her hatful of trivial repetitions.
The city is a map of cheerful twitters now,
And everywhere people, eyes mica-silver and blank,
Are riding to work in rows, as if recently brainwashed.