эта горькая трава ещё жива на солнцепёке,
лепестки её похожи на туман в нездешних облаках,
пыль везде, а стебель выросший – высокий,
чья-то вечная душа желает помнить о цветках.
полынь - трава горькая, такая растет только в России,
с виду - невзрачная, тронешь – как яд.
вырвать её под корень? меня бы спросили,
солнце б не выходило двадцать часов подряд.
полынь растет везде: на травах без обочин,
и на обочинах несущих под откос.
ты будешь ли полынной судьбою озабочен,
касаться слез, просить у звезд?
кого-то в дальней мгле спасёт забытый плёс.
вольешь чернила в пуд вина, где пуд полыни,
потом макнешь перо и на бумагу – след,
и можешь не спешить, такой бумаги ныне
на целом свете нет,
прочнее, чем секрет,
который не припомнил свет.
такая горечь здесь, что не хватает хлеба
на всех полях, не хватит и вина.
там кто-то был, а, может, кто-то не был,
и там трава, шумящая до дна.
есть у неё ещё целительное свойство
прожечь до неприглядных мук и излечить от всех
болезней и хлопот, которых будет больше,
чем капель на воде, со временем в тебе.
это только у русских горечь не тянет, а лечит,
и с годами сильнее и крепче становится яд.
что б ни делали те для того, чтоб всем стало легче,
гениальность – не запретят.
никогда гениальность не запретят.