Спиною поставили к стенке. Стою.
У двери. Без веры, бездарно.
Смотрю, босиком по сухому жнивью
идёт моя жизнь. Что отрадно,
идёт налегке, лишь с холщевой сумой,
причем не в тюрьму.
Зарекаюсь
из лужи не пить, не клевать, что с гнильцой.
Сейчас бы вороною в стаю,
и каркнуть Ему
на исходе ночей коротких, в преддверии года
и Судного дня, и сквозных шалашей.
Сквозь щели следит за народом
мой Бог.
А народ видит звёзды в ночи и думает,
- Божья работа,
пока коростель на заре прокричит,
пока облетит позолота
с октябрьских дней, перед первым дождём,
листать век за веком уныло
проклятую Книгу и знать, что умрём,
лишь только досохнут чернила.
Вороною в стаю свободных ворон,
горластых и умных воровок,
впиши меня, Боже, вороньим пером,
чтоб век был вороний недолог.