ГОРОДОК
Городок – тополиная рощица.
Дрогнул воздух, и будто пуржит:
белым пухом, как снегом, заносится
переулков кривых лабиринт.
Скоро осенью, грустной и длинною,
листопада шуршащий поток
золотою фольгой тополиною
до колен занесёт Городок.
А потом под периною снежною
Городок мой в томленье ночей
будет ждать с нетерпеньем и нежностью
пробужденья своих тополей.
В БЕРЁЗОВОЙ РОЩЕ
Чист и прозрачен березняк,
влажна подстилка прелая;
упорен дятел, да никак
гвоздь не вобьёт в колонну белую.
Озёрный скат высок и крут.
Не поскользнись, берёзка сонная!
Ступай неспешно, подождут
подружки, над водой склонённые.
Тропой извилистой спущусь
я следом к озеру под горкою,
где грех веков смывает Русь,
весёлая с похмелья горького.
ВЬЮЖНАЯ МЕЛОДИЯ
Штора откинута. Диво!
Белые вьюжные гривы,
кружево, перья, меха
треплются ветром гневливым.
Всадница-Вьюга, лиха,
мчится … по строчкам стиха.
Стих – это тоже стихия:
всадницы-мысли лихие
рифму пришпорят и мчат
дерзко в просторы глухие.
Чувствам бунтующим в лад
вьюжный во мне звукопад.
ЛИРИЧЕСКАЯ МИНИАТЮРА
Утро росою глаза промывает,
воздух прохладен и чист;
мой палисадник шурша осыпает
мелкий берёзовый лист.
Снова сентябрь на исхоженном круге,
снова надейся и жди,
что листопада багряная вьюга
серые скрасит дожди.
Походя ветер с деревьев срывает
осени пёстрый убор;
я в палисадник окно раскрываю
слушать ноктюрн до минор.
БАТЫЙ СЕГОДНЯ
Подобна ханскому безжалостному оку
прореха узкая в слоистых облаках;
и Веспер в черноте её глубокой –
как жало раскалённое клинка.
Туман веков, предания глухие
к нам выползают из кровавой тьмы.
И снова на Руси аркан Батыя,
но ведь Батый сегодня – это мы.
ПОД БЛАГОВЕСТ
Зубцами острыми на горизонте лес
грызёт полено красное заката.
Завис над пиром, будто чёрный крест,
небесный хищник, властелин крылатый.
Звезда к звезде – серебряный насест
для Месяца. В венце своём рогатом
он слушает в смущеньи благовест
поруганных церквей страны распятой.
Всех преступлений в век не перечесть.
Но разве не преступников, когда-то
отнявших у Перуна хлеб и честь
настигла справедливая расплата?
Вот почему, как червь голодный, ест
мою страну двадцатый век, проклятый.
Не принимайте за Благую Весть
звенящий голос гробовой лопаты!
ПЕЙЗАЖ С ОБИТЕЛЬЮ
К монастырю на колокольный зов
я вышел лесом. Над пустыней пашен
Горит закат на золоте крестов,
на ветхом камне белостенных башен.
Печаль, безлюдье стороны глухой.
И Спаса лик с иконы над вратами
пытливо вопрошает - свой? не свой? -
пронзительными, жгучими очами.
Увы, своих признать не можешь Ты:
наш мир внутри изломан и порушен,
и в никуда из гиблой темноты
несётся вопль: спасите наши души!
Ты не спасёшь. Столь тяжек груз грехов,
что сил не станет за людей молиться.
Потух закат на золоте крестов
и, заперев ворота на засов,
заснул хронист над чистою страницей.
БРОНЗОВЫЙ СОЛДАТ
Я возвращаюсь мысленно порой
В старинный Ревель (по-эстонски Таллинн)
Стоял здесь в бронзе, помнится, герой
Над прахом павших. Может быть, слыхали?
Перенесли? Движению мешал?
Ну, фашистюги, пасынки природы!
Наш грозный МИД не раз предупреждал:
«Не трррожьте» славу гордого народа!
Нас миллионы. И любой готов
Кричать «ребята, не Москва ль за нами!?»
В отечестве пустопорожних слов
махать всегда горазды кулаками.
С укором сверху мёртвые глядят:
Да-а, коротки, знать, у потомков руки.
…Когда плюют на бронзовых солдат,
должны «по праву» утираться внуки.
СЕВЕРНАЯ САГА
I.
Я за Изборском Русь нашёл,
на холм поднявшись утром рано.
…Снимает, обнажаясь, дол
холстину серую тумана.
И появляется из мглы
виденьем призрачным, мгновенно,
усатый лик – кумир словенов
в изломах столбчатой скалы.
По пояс идол в землю врыт,
в былое смотрит и молчит.
II.
Тысячелетие, как сон,
как миг для божества долины.
Простить, забыть не может он
измену племени доныне.
В назначенный Судьбою год,
смиренно, Ольгиной дорогой,
от капища к чужому Богу
за князем двинулся народ.
Прошли века, со всех сторон
несётся колокольный звон.
III.
А время, как и встарь, течёт
Изборско-Мальскою долиной,
над серебром озёрных вод
и над Жеравьею вершиной.
По камню, где сожжён Трувор,
воспетый чернецом-хронистом;
волхвам вослед, путём нечистым,
по тайникам в глубинах гор.
И в нашей памяти нет, нет,
да и оставит яркий след.
IV.
Давно гранитный крест стоит
над прахом нехристя-варяга,
а над долиною звучит
немолчно северная сага.
Она как ключ воды живой,
в нём Русь умоется двукратно,
чтоб в поле хлебном, в поле ратном
являться в силе молодой.
… Я здесь ходил, всё слышал, видел.
Свидетель мой – усатый идол.
НОВЫЕ СЛОВА
К СТАРИННОМУ РОМАНСУ
Гори, гори, моя Звезда,
Звезда неугасимая!
В твоём сиянье Русь единая
да будет на земле всегда.
Когда Отчизны ночь ненастная
повсюду сеет боль и страх,
светило яркое, прекрасное,
пылай в мятежных облаках!
Звезда и мирная, и ратная,
прошедших и грядущих дней,
молю, дай силу благодатную
и веру дай душе моей!
И пусть я землю опалённую
в свой срок покину навсегда,
ты над Россией обновлённою
гори, сияй, моя Звезда!
КРЫМСКИЙ МОТИВ
Сочинение конца 90-х - начало 2000 гг
Проснись, терзайся, Третий Рим,
грехом, раскаяньем и болью…
Не супостат уводит Крым
арканом натовским в неволю.
Он символ-жертва той поры,
когда для торжества Идеи
шли в дело царские дары
самовластительных плебеев.
На незалежностей парад
под общеевропейской крышей
ЕБ, танкист и демократ,
с урезанной Россией вышел.
Что с возу падает, чёрт с ним
на исторической дороге!
Но не даёт покоя Крым,
Руси Единой приз от Бога.
Полвека, век пройдут, как миг,
под властью мстительной, чужою;
забудет он родной язык,
забудет имя родовое.
И адмирала гроб святой,
Курган Малахов, дважды славный,
и Крест Андреевский косой,
и Столб над бухтою державной.
Стамбул иль Киев? Чья возьмёт?
А может, круг свой завершая,
звезда истории взойдёт
над крышами Бахчисарая?
И Севастополь, южный страж,
задвинет злоба в тень забвенья;
отъятой Таврии мираж
растает призрачным виденьем.
Короны дорогой алмаз
марает недруг жадным взором.
Пусть поминают внуки нас
вполне заслуженным укором.
Погашен звёздный небосвод –
мы вновь вдали от Перекопа.
Победоносный наш народ
в приёмной топчется Европы.
Сердца мертвы. Стремленье есть –
набить бы брюхо и котомки!
Где ваша гордость, стыд и честь,
Нахимова потомки?!
Смири гордыню, Третий Рим,
покорно преклони колени!
Теряешь ты безвольно Крым,
венец побед и унижений.
ВТОРОЙ КРЫМСКИЙ МОТИВ
В. К. Сударкиной-Гойденко,
Воспрянь надеждой, Третий Рим,
взбодрись, не упивайся болью!
Смотри: поднялся гордый Крым,
за слово русское, за волю.
Разменной картою в игре
самовластительных плебеев
был Крым цветущий. Этот грех,
дай Бог, нам смыть с души скорее.
Гадали хмуро, чья возьмёт,
Стамбул иль Киев? Иль потопом
бездушных «ценностей» зальёт
наш край бесполая Европа?
Казалось, век пройдёт, как миг,
под властью мстительной, чужою;
забудет Крым родной язык,
забудет имя родовое.
И адмирала гроб святой,
курган Малахов, дважды славный,
и Крест Андреевский, косой,
и Столб над бухтою державной.
И Севастополь, южный страж,
задвинет злоба в тень забвенья;
отъятой Таврии мираж
растает призрачным виденьем.
Но страхи все, сомненья, сон,
тяжелый, как могильный камень,
исчезли вдруг. Со всех сторон
зовёт труба на поле брани.
У нас отечество одно
для христиан, детей Аллаха.
Нам Высшей Силой не дано
Бежать от чужаков со страха.
Пусть у подножия Карпат
ублюдки, новые фашисты
«героев» славят и грозят
Русскоязычный край зачистить.
Не по зубам им крепость Крым,
с её солдатами-сынами.
Гордись же ими, Третий Рим,
и обещай: Москва за вами!
Март, 2014