На пороге балкона Райнхард потребовал от Экселленца поставить себя на ноги, и в итоге оба появились там столь осторожно, что поначалу оказались никем не замеченные, чего он и желал. Тёплый августовский дождик спокойно моросил себе в сгустившихся сумерках. Вся мужская компания с интересом слушала Катерозе, что расположилась на самом краю, и оттого вся оказалась спиной к выходу из комнаты, и полностью почти преградила своими плечами возможность ей видеть, что происходит на пороге. Тем более, что новоиспечённая герцогиня увлечённо рассказывала слушателям что-то, что те с неослабевающим интересом слушали. Райнхард сам прислушался, не замечая, что тихо улыбается.
- И все, кто это видел, уверяли, что король выглядел так, будто казнили его самого, и ещё с месяц на нём натурально лица толком не было, - вздыхая, вещала девушка густым сопрано. – После и появилась у Генриха Наваррского новая поговорка «Верно, как то, что Бирон – предатель». Так что, как видите, бывало и хуже раньше у государей, вот что! – добавила она с апломбом не то старшей сестры, не то командирши. – Волк, я кому всё это рассказываю, а? Сейчас же прекрати хмуриться, пока я сама не разревелась тут из-за тебя! А не то ещё пострашнее чего вспомню и расскажу, оно тебе надо?
- Не надо! – поспешил пламенно заверить Миттенмайер. – Лучше что-нибудь повеселее, право.
- Ммм, повеселее? – задумчиво проворчала Катерозе. – Все хотят повеселее, стало быть? – с интересом осведомилась она у аудитории, и, получив немое одобрение, усмехнулась. – Ладно. Заехал как-то Александр Македонский в Синоп, а там на площади жил один очень весёлый и экстравагантный тип…
Райнхард пожалел, что раны не позволяют ему в голос расхохотаться, и тихо сказал Йозефу:
- Вот кого мне очень не хватает при дворе, получается, с такой-то манерой легенды рассказывать…
- Ох, Лоэнграмм, да что б мы все делали без этой её манеры в ордене, да и ещё раньше! – тихим восторженным шёпотом отозвался тот. – Я тебе клянусь, не один десяток жизней спасён из-за того, что она вот так делает всякий раз – пересказывает древнюю историю как обычные байки. Правда, чего ей это стоит, мало кто догадывается, - добавил он уже с грустным вздохом.
- Я знаю, - ровным тоном произнёс Райнхард, аккуратно, насколько позволяла разорванная спина, шагнув к перилам, затем убавив снова ширину шага, добрался до них. – Кирхайс так же отлично зубы чертям заговаривать умел – правда, без лекций и экскурсов, но я-то видел, что с ним при этом делается. Правда, я сам помалкивал, изображал, будто купился на это полностью – чтоб ему настроение не портить, - навалившись грудью на перила, он подставил ладонь под дождь и прошептал едва слышно. – Клаус, ты был прав. И я сделаю это, пора уже.
Молодой командор ордена Белой Лилии, вежливо кивнул и предпочёл оставаться страхующим, не мешая сюзерену отвлекаться на свои мысли. Тем временем раздался чёткий залп весёлого хохота, ознаменовавший собой финал байки про Диогена из бочки. Райнхард слабо улыбнулся, чуть скосив глаза на всю команду – только Оберштайн тихо улыбался, как самый старший и выдержанный – ну, скорее просто потому, что слишком хорошо знал, чего можно ждать от Катерозе. Кесслер и Миттенмайер смеялись, как мальчишки, запрокинув голову вверх – стало быть, успокоились и отвязались от мрачной напряжёнки, в которую их ввергло всё приключение с похищением их обожаемого Императора. Получается, этого от них Катерозе и добивалась – ах, сестрёнка, теперь мне тебя учить следует о себе думать, что ли? Тот ещё из меня учитель отдыхать, ага… Или снова те же амбиции – лично и собственноручно всё привести в порядок? Какие мы все разные и одинаковые, оказывается…
Серый туман, какой-то очень мрачный он, право. Что это за скальники без растительности опять, какие они холодные, эти камни. Этак недолго и снега дождаться, да ещё и ледяной ветер в лицо. Почему я лежу здесь на спине, это же невозможно сейчас из-за ран, ну-ка, попробуем сдвинуться… Так, что за свинец в мышцах, право, они отказываются повиноваться. Скверно дело, да ещё и что-то явно нехорошее происходит прямо сейчас. Райнхард постарался вдохнуть поглубже – но всё выглядело так, будто кислорода на этой высоте было всего ничего, и это нисколько не помогло. Где это и что я здесь мог забыть?
- Вопрос поставлен некорректно, Ваше Величество, - раздался совсем рядом чей-то насмешливый бархатистый тенор. – Это Вас тут благополучно забыли, так что можете больше и не мечтать о возвращении к своим – везение закончилось, ха-ха!
Ну, кабы ничего не происходило, тогда бы точно наступил ад, холодно подумал про себя Райнхард, пытаясь всё же проверить, насколько сильно парализовано сейчас тело, а так раз пытаются глумиться, значит, не всё может быть потеряно. Голос, он мне странно знаком, но я сейчас не могу никак сосредоточиться и вспомнить, кому он может принадлежать.
- Предположим, а тогда вы что здесь забыли? – с трудом сложив губы в ледяную усмешку, сказал император в серую пустоту перед ним. – И кто вы такой сам будете?
- Ну, разве венценосные особы дают себе труд думать о простых людях, коль скоро это не совпадает с их амбициями? – проскрипели тем же голосом, но уже с премерзкой интонацией. – Где им помнить всех, кого было приказано умучить в застенках, конечно…
Нет, шевелиться не получается, но говорить сносно можно… Понятно, фокусы старого знакомого, что пять лет назад приходил в образе Яна Вэньли. Вот интеллигент какой, вечно прикидывается кем-то, комплекс неполноценности у него за тысячелетия житья начальником преисподней, что ли? Впрочем, можно и мне дурачком прикинуться тогда, будто не понял…
- А разные уроды полагают, что их все и везде помнить должны, как известно, - в тон поддержал Райнхард, вспоминая про себя молитву мытаря. – Потому и лезут на роль мучеников, как мухи на…
Леденящий вой, сотрясающий непонятное серое пространство, заглушил возможные дальнейшие слова, и Райнхард даже позволил себе улыбнуться на редкость ядовито.
- А может, покажетесь мне всё же, некто несчастная жертва? – продолжил он, силясь не обращать внимания на боли в боках от нехватки воздуха. – Или вы не затем здесь, чтоб поквитаться, или обычный трус.
- Ты сорвал мою миссию, дрянь! – взвизгнули прежним голосом совсем рядом, и над распростёртым на холодном камне молодым мужчиной нависла фигура в тёмном балахоне. – Ты глумился над моими соратниками, и спокойно отдал палачам! – у собеседника явно не было проблем с координацией движений, и он замахнулся каким-то длинным кинжалом, что ли, очевидно, пытаясь напугать, или же просто намереваясь ударить нарочито медленно…
Райнхард пытался вздохнуть глубже, но почти не получалось – из-за этого он лишь скользнул усталым взглядом по пылающему ненавистью лицу командира оптинской делегации, и процедил уже совсем равнодушно:
- А, ты, лицемер с бревном в глазу, доросший до почти Каина, как скучно. Что, горе книжникам и фарисеям, стало быть, да?
- Тебе конец! – прорычал Клеменс, полыхая чудовищной злобой в глазах, и нанёс удар своим оружием.
Рыкнуть в ответ «Да пошёл ты!..» дыхания уже не хватило, и Райнхард с презрением перевёл взгляд на клинок, что достаточно быстро двигался к его горлу. Вот же негодяй, Клаус, помнится, был безоружен, да и ударил тот его несколько раз. Я ранен и не могу двигаться – и отчего эти фарисеи традиционно любят резать тех, кто им не может сопротивляться? Вот уж точно, гнильё и труха внутри, на деле-то, как в Писании и сказано. Хороша миссия – убить во мне веру, стало быть, а не вышло – так убить и меня сразу, вот и всё…
Клинок не достиг цели – крепкая рука убийцы была перехвачена у самого горла чьей-то очень хрупкой, но достаточно сильной, чтоб даже отбросить прочь всего торжествующего Клеменса. Его тело отлетело куда-то прочь, в серый туман, с яростным рёвом, заметно затихающим вдали. Разреженный воздух наконец-то удалось вдохнуть, и Райнхард попытался приподнять голову, чтоб рассмотреть, что произошло. У его ног стояли спиной к нему двое мальчишек, на вид не старше одиннадцати лет, если судить по росту, оба в мундирах Рейха без знаков различия.
- Всё, уже скоро не вернётся, - тихо сказал один своему напарнику, он был чуть повыше, с чёрными короткими волосами. – Успели вроде.
- Мог бы – я б его порвал, наверное, нервы не как у тебя, - усмехнулся второй ему в ответ, тряхнув совсем по-фамильному золотой гривой, и сразу же метнулся к пытавшемуся приподняться и сесть на каменной тверди императору. – Папа, не шали так, тебе ж нельзя, ты ещё ранен, - протараторил он крайне взволнованно и осторожно обнял отца за шею одной рукой и крепко поддержал за плечи – другой. – Папа, не волнуйся, мы тебя вытащим, - добавил он почти умоляюще, заставив отца этим даже улыбнуться.
- Какой ты у меня тут взрослый, Александр, - почти с нежностью прошептал Райнхард. – Разве можно бояться чего-то под твоей защитой, а? – он весело подмигнул сыну, чтоб скрыть, что совершенно растаял внутри. – Представь мне своего напарника уже.
Второй мальчик резко обернулся к ним, сверкнув бездонными синими глазами под чёрной чёлкой, и церемонно поклонился.
- Вы меня знаете, Ваше Величество. Я Феликс. Мой отец очень волнуется за Вас, он сказал мне, что Вы спасли его из преисподней.
Райнхард почувствовал резкое и нехорошее головокружение. Ройенталь-младший заметил это и приник к его ногам, осторожно обняв колени старшего сюзерена.
- Папа, не волнуйся, это сейчас пройдёт, мы просто возвращаемся домой, - заботливо проворковал над ухом голос сына, но глаза уже начало застилать бледной пеленой. – Ну, двигаем, - деловито бросил тот напарнику, и прижался щекой к шее отца.
Ага, опять глаза закрыты, ну, это мы сейчас, чай, веки совсем-то не бетонные, да и тепло вокруг, нет этих холодных жёстких камней… Так. Можно даже улыбнуться, во всяком случае, очень хочется. Лежу на боку, стало быть, потому что на спине адово пламя так и гуляет, но уже у себя в кабинете, и все здесь – вот, левая рука у Катерозе в пальцах, явно только что укол делала, спасибо, дорогая моя новая сестрёнка. Справа Миттенмайер, конечно, с Кисслингом и Кесслером, Оберштайн вдали, всё верно, над всеми, Экселленц за колени держит – я что, опять умирал ненадолго? Бедняги, опять напугались, должно быть, эх, как моя ударенная голова-то штормит нехорошо. А вот Александру виснуть на шее я вроде бы не разрешал, откуда он здесь-то взялся, опять своевольничает, что ж с ним дальше-то будет, если в пять лет такой самостоятельный… Эге, а взгляд-то у него и впрямь как у взрослого, неужто правда приключение только что - не галлюцинации? Дожили, правитель Галактики, должно быть, это мне за мои дурацкие слова в юности, мол, что я знать не знаю, кто у меня вырастет. Впрочем, я уже ведь в шесть определился, что найду напарника, вот он и вырывается чуть вперёд меня, этак через пару лет подберёт всех наших отпрысков себе в команду. С такой сменой погибать не страшно, но уже и не хочется совсем, право…
- Вот мы и дома, папа, - деловито проговорил принц с чуть каверзной улыбкой, будто пытался насмешить или похвастаться. – Мама в порядке, сестра тоже, обе спят уже, ты вот только немного потерялся.
Райнхард нашёл про себя, что происходящее ему скорее даже нравится, и тихо усмехнулся.
- Я заметил, что у тебя всё под контролем, Александр. А я между тем не познакомил тебя с твоей тёткой, - он хитро подмигнул сначала сыну, потом Катерозе, заставив её покрыться румянцем, чтобы по возможности уничтожить впечатление от слабости своего голоса, а затем с озорным одобряющим взглядом прошёлся по лицам друзей и соратников, пытаясь внушить спокойствие каждому.
- А мы уже знакомы, - тем временем с невозмутимой непосредственностью ответил ребёнок, радостно перебирая одной ладошкой волосы отца. – Она пообещала родить мне ещё трёх бойцов, так что я рад.
Райнхард почувствовал, что его собственные щёки начинает заливать румянец, и постарался проворчать как можно суровее:
- Ишь, что в Рейхе делается, стоит мне отвернуться… Оберштайн, на послезавтра совещание штаба организуй. Отчёт по боям минувшей ночью уже готов, я полагаю?
- Да, Ваше величество, - тот вежливо поклонился со своей извечной невозмутимостью, и только очень внимательный наблюдатель, знавший его несколько лет – сюзерен, например, - мог заметить, что он слегка недоволен тем, что император рвётся работать в состоянии, в котором положено лежать в реанимационном отделении стационара.
- Дай сюда, пожалуйста, - голос императора сел окончательно, но он как будто этого вовсе не замечал, предвкушая получение интересующей информации…
- Райнхард! – вежливо, но сильно возмутилась Катерозе, так, что все её остальные доводы о недопустимости лишних нагрузок для раненого можно было успешно не озвучивать, и она и не стала, вложив их все в интонацию, но император лишь добродушно подмигнул в ответ, вложив в это серию своих доводов о том, что пара-другая страниц текста его не убьёт ни в каком случае, а узнав, что хочет, он будет чувствовать себя намного лучше, да и враги никогда не ждут, когда он сможет прийти в себя полностью.
Это вызвало грустный вздох у Миттенмайера – он тоже видел раны на спине у друга, и хотя понимал обе стороны, но сам скорее разделял позицию девушки, но и резоны командира понимал, а оттого только и мог, что молча сокрушаться. Кесслер же вздохнул про себя с восхищением – он хотя и не имел полного представления об истинном состоянии монарха, но только что успешно завершившийся эпизод с обмороком на балконе и ворвавшимся в кабинет принцем, кричавшим совершенно по-взрослому: «Пустите к отцу, он может не вернуться!» иллюстрировал это достаточно хорошо. Кисслинг молча кусал губы – будь его воля, он просто запер бы господина в палате с роботом-реаниматором и пресёк бы все контакты того с внешним миром, пока полностью не выздоровеет настолько, что сможет снова выигрывать пятиминутный спарринг, особо не напрягаясь. Экселленц же смотрел ровно, с изучающим обстановку едва заметным прищуром, так делают, когда заняты рекогносцировкой – похоже, он полагал, что его обожаемый сюзерен, не смотря ни на что, просто знает, что делает, и на этот раз опасность ему пока не грозит, но не видел оснований озвучивать это тем или иным образом. Оберштайн молча протянул императору пачку листов с ничего как будто не выражающим видом. Тот тем временем сжал пальцами левой руки ладонь Катерозе, как будто не желал отпускать её от себя, и чуть протянул правую руку к документам. Александр резко прекратил свои забавы с волосами отца и стремительно откатился прочь, к его коленям, которые так и продолжал обнимать молодой кардинал Йозеф Экселленц, и уселся там, с длинным вздохом вытерев свой лоб рукавом.
Яркий свет настольного бра в виде канделябра хоть и был кстати, но вдруг отчего-то начал сильно давить на виски, стоило прочесть всего лишь вешки, сделанные Оберштайном для удобства восприятия всего текста. Перед глазами едва заметно, но сразу густо обозначились чёрные лохмотья, свободно парящие в воздухе – конечно, их на самом деле не было, но так давало о себе знать множественное сотрясение мозга. Райнхард попытался игнорировать это, продолжая читать, но сначала буквы вздумали расплываться перед глазами, потом лоб заломило от нудной боли, как будто мало её было под ремешком, стягивавшем голову, а потом и вовсе к горлу стал подкатывать приступ тошноты, и пришлось прекратить чтение, чтоб не спровоцировать рвоту или новый обморок. Рука с листами бессильно обмякла, и от обиды нестерпимо захотелось расплакаться – должно быть, резь в глазах подспудно подталкивала как раз к этому. Но допускать подобное было нельзя ни в коем случае – ведь если с глаз начнёт течь, после это будет невозможно остановить, а отёков в побитой голове и без этого хватало, их там было столько, что иной раз казалось, что пропадает слух, да и сейчас уши будто затянуло ватой, стоило сконцентрировать внимание на тексте. Как назло, одна из глубоких ран на разорванной неизвестно сколько раз спине вздумала расшалиться сильнее именно сейчас, и Райнхард инстинктивно закусил губу, чтоб не застонать в голос.
По волосам прошлись ласковые пальцы, и боль чуть отступила, дав возможность вздохнуть поспокойнее, затем нежные губы Катерозе тронули переносицу, прогнав чёрные сполохи из воздуха перед глазами. Куда делись листы, которые не оказалось возможности прочесть полностью, думать уже не хотелось.
- Райнхард, пить хочешь? – очень тихо спросила девушка, нежно посмотрев в глаза.
Он хотел сказать что-то, подтвердить или даже высказать какое-то пожелание, но не смог шевельнуть губами от слабости. Но тонуть в горечи от досады из-за этого сейчас не пришлось – она молча хлопнула ресницами, взглядом дав понять, что всё поняла и не нуждается в пояснениях, и чуть сжала его ладонь, влив этим небольшую, но заметную порцию сил, так, что глаза уже не норовили подло захлопнуться, выкинув своего хозяина в какую-нибудь страшную реальность. В оставленную её пальцами ладонь тут же вцепился Александр обеими руками, и это прикосновение вселило какую-то странную уверенность, что скоро удастся справиться с этим кошмаром, даже если он займёт несколько недель.
- Я сегодня остаюсь с тобой, отец, - со стороны казалось, что это говорит не ребёнок, а как минимум взрослый юноша, лет этак не меньше шестнадцати… - не отсылай меня, пожалуйста, хорошо? – Райнхард снова понял, что хотел бы что-то сказать в ответ, что-то спокойное и рассудительное, дабы показать, кто в семье старше, но не только не может физически, но и не особо хочет что-то говорить вообще. – Всё будет в этот раз хорошо, поверь, - совсем тихо добавил сын, и посмотрел на родителя так, что тому показалось, что его обнимает тёплый летний ветер, уносящий значительную порцию боли прочь с пылающей огнём спины.
Райнхард с грустью понял, что ничего не сможет ответить, и его хватило лишь на тяжёлый вздох. Он ощущал, что хоть смерть и не может сейчас вцепиться ему в горло или сжать шею невидимой удавкой, как уже было не раз, но именно оттого она и не добралась до него сейчас, что ей очень мешает наличие всех, кто сейчас рядом с ним. Его собственные силы куда-то исчезли, незаметно растаяв, возможно, окончательно, но это ещё не означает, что он продолжит умирать, как уже было сутки назад в плену. Наконец-то появилась уверенность, что боль и дурнота не смогут его победить, как бы ни усиливались иной раз. К губам приник тонкий стеклянный стакан, и раненый с наслаждением сделал несколько глотков, не успев даже толком обрадоваться, что именно апельсиновый сок оказался в стакане, тот самый, который он и хотел. Погибель отступила наконец на солидное расстояние, император был дома, среди родных и любящих его людей – там, на полу подвала, ему казалось, что этому уже никогда не бывать. Райнхард посмотрел на лица тех, кто отдал бы всё, что угодно, лишь бы облегчить его страдания сейчас, почти с удовольствием – и жалел, что не может сейчас вслух сказать им всем, что чувствует. «Я выживу теперь, не волнуйтесь», - попытался он передать эту мысль глазами, искренне надеясь, что хоть это получится. Сейчас он ужасно жалел, что доставил собой столько тревог и боли, и очень хотел бы попросить прощения за это, кабы не знал, что ему ответят, даже если бы он и смог сейчас говорить и сказал это. Похоже, надежда была не напрасной – взгляд каждого заметно потеплел, и Райнхард вздохнул уже с радостью. Он чуть расслабился, и сам не заметил, что сразу отключился от реальности.
- Спит. Крепко и хорошо, - с облегчением констатировала Катерозе, мигом прильнув губами к лбу раненого на секунду. – Впервые так глубоко за всё время, этак до утра проспит и не заметит.
- Отлично, поэтому я никуда не ухожу, - с апломбом повелителя заявил принц, устраиваясь лежа на спине так, чтоб головой упереться в грудь спящего отца. – Кисслинг, накроете нас потом, как уже делали.
- Конечно, Ваше Высочество, - с лёгкой улыбкой ответил начальник охраны, чуть склонив голову.
- Я тоже остаюсь, - тихо сказал Миттемайер. – Мало ли что, учитывая опыт прошлой ночи, а дома я всё равно не смогу спать спокойно, не зная, что здесь.
- Так и быть, оставайся, - с тем же апломбом отозвался Его Высочество, покровительственно подмигнув, и тут же добавил на редкость серьёзно и сурово. – Только больше не устраивай Феликсу нервотрёпок на тему про его отца. Заруби себе на носу – отец его ты, и никто другой, понятно?!!! – мальчик с важностью взрослого указал пальцем на того, кому говорил, и никто из присутствующих не ощутил ничего забавного, скорее заметил особую серьёзность сказанного. – И без того проблем хватает, не создавай лишнюю.
Миттенмайер от смущения слегка улыбнулся и порозовел, но предпочёл молча кивнуть.
- Я тоже останусь, - севшим голосом проговорил Экселленц. – Всё равно не менее полуночи молитвы читать придётся, так эффективнее рядом получится, чем где попало.
Принц внимательно посмотрел на него и благосклонно кивнул.
- Это ты дрался за него всю ночь, да? – с совершенно взрослым прищуром полюбопытствовал он как будто между прочим. – Я запомню.
- Я был не один, - смущённо улыбнулся молодой вице-командор ордена. – Справились, с Божьей помощью.
- Молодцы, - подчёркнуто великосветским тоном произнёс мальчик, величаво кивнув, совсем как его родитель ещё в бытность герцогом – от этого намёка взрослых мужчин едва не тряхнуло, как от разряда электричества. – Оберштайн, Кесслер, сделайте всё в стиле отца, не мне Вас учить, верно? – он проникновенно посмотрел на слуг Императора, слегка, но ослепительно улыбаясь, как будто ему и в самом деле уже было не меньше пятнадцати, и тем оставалось только ответить вежливым поклоном. – Когда он проснётся, Катерозе вас позовёт, не сомневайтесь.
Оба силовика даже с интересом переглянулись, ощущая потребность в подтверждении своих ощущений касаемо тождественности поведения принца и его отца в молодости, и, удовлетворившись тем, что впечатления у них совпадают, с явным облегчением пожали плечами. Затем, попрощавшись с остальными вежливыми кивками, молча вышли вместе. Катерозе, тяжело вздохнув, провела рукавом мундира по лбу. Затем ещё раз проверила показания датчиков на руках императора и замолчала, застыв рядом, как и была, сидя на краю ложа. Неизвестно, сколько бы тянулась наступившая тишина, но через несколько минут её нарушил Миттенмайер, что так и не выпускал из ладони запястье спящего:
- Катерозе, он в порядке? Вроде всё выглядит спокойно…
Карие глаза девушки полыхнули синим без перехода в изумрудный, но сказала она очень спокойно:
- Скажем так, лучше, чем могло быть. Понимаешь, эти уроды сильно посадили ему сердце, когда пытали. Я не могу колоть нужное количество обезболивающего, чтоб он ничего не чувствовал, но ведь раны нужно залечивать быстрее. А от боли он не может толком прийти в себя и не проваливаться в бред, который ему навязывает ударенная голова. Нам очень повезло, что он так спокойно заснул – каждый час здорового сна помогает ему удержаться, пока зарастают швы. Мы ещё не знаем, сломаны ли рёбра, а он уже рвётся на работу – не понимает, что может себя так убить окончательно.
- Как это всё знакомо, - прошептал адмирал сокрушённым тоном. – Кое-кто тоже умер в своём кабинете на работе, рядом со своим сыном… Но у него не было нас с тобой, верно, Катерозе?
Принц наградил его тяжёлым взглядом, затем отвернулся, полностью устроившись на боку, и осторожно обнял отца за шею ладонями. Позже окружающие заметили, что ребёнок неслышно ни для кого, но что-то шептал, то и дело приникая лбом вплотную к телу спящего.
- Нашёл, что вспомнить, право, - похолодев, фыркнула новоиспечённая герцогиня. – Этот кое-кто собрал на себя всю толпу недозрелых дикарей в мундирах, вот и надорвался, расчищая поле. Кажется, я поняла, что наш Непобедимый хочет теперь сделать – заткнуть эту пустоту молодой порослью. Аристократы в первом поколении – страшная сила, вообще-то, особенно свеженькие, знающие настоящую цену всем сторонам жизни. Я всё равно не могу держать их у себя, озвереют от тупости плебса быстро, а в Рейхе им работы будет не меряно, пусть выкладываются, доказывая своё право на жизнь, им не привыкать.
- Катерозе, ты всерьёз намерена вывести орден с территории Новых земель? – с некоторым удивлением заметил Экселленц. – Уже сейчас? Так тебя скинут через пять лет тогда, это ж республиканская почва.
- А меня всё равно скинут когда-нибудь, тоже мне откровение, - сухо ответила девушка. – Как начнут жить совсем хорошо, так и кинутся свергать, это ж со всеми и везде происходит рано или поздно. Тем более, что я ни разу не легитимна изначально. Сам подумай, кто проплачивал всю эту толпу, с которой ребята хлестались всю ночь, пока мы отсиживались в Сан-Суси? Рейх никогда не жил так хорошо, как при Императоре Райнхарде, так отчего ж нашлось столько крепко заинтересованных в его устранении?
- Так феззанские же проплачивали вроде, ребята кое-что смогли выжать из пленных к моему приходу, - растерянно пробормотал юный воин. – Что розенриттеры – банда дегенератов уже, что старая аристократия – полные банкроты, а вот у этих хитрецов всегда деньги были и будут. Обида за вторжение одиннадцать лет назад, должно быть.
- И кто больше всех выиграл с того вторжения тогда? – тихо усмехнулась Катерозе. – Как раз те, кто и заказал нынешнюю заваруху. С кого кормятся, того и ненавидят, известная закономерность.
Экселленц помрачнел, закусив губу, и оттого его фамильные черты Гольденбаумов приобрели заметную резкость, и едва слышно процедил себе под нос:
- «Ну вот опять перемена мест, иное небо иной войны, а на борту нарисован крест, и только здесь мы ещё нужны», - и умолк, внимательно вглядываясь в лицо своего императора.
Райнхард самую малость, но улыбнулся во сне, и чуть сжал руки тех, кто держали его сейчас, будто из глубин сна пытался дать им повод перестать грустить. Затем чуть шевельнул ногами, будто раздумывал, не выпрямить ли их полностью. Катерозе осторожно погладила его по волосам свободной рукой, и ресницы спящего чуть дрогнули в ответ.
- Успокоился наконец-то, - взволнованно прошептала девушка. – Согрелся, значит, теперь пойдёт на поправку. Силён, кто другой бы только через неделю себя в себе полностью почувствовал на его месте.
- Так у нас не холодно же сейчас, наоборот даже, - озадаченно пробормотал Миттенмайер.
- Да я о другом холоде, - с досадой ответила Катерозе фон Кройцер, заметно скривившись на долю секунды. – Когда себя в безопасности не чувствуешь, что бы не происходило с тобой.
- Ааа… - растерянно обронил адмирал, сам не свой от ужасной мысли о Ройентале и воспоминания о разговоре с Императором шестилетней давности – про бурю, которая длится, не смотря ни на что…
Он слишком любил и того, и другого, чтоб сметь им хоть что-то указывать, как это пытался делать Кирхайс, но именно поэтому он приходил в отчаяние от своей неспособности помочь, когда они начинали хандрить – посягать влиять на движения души друзей он боялся. Всё, на что хватало его разумения – пытаться создать своим обществом хоть какое-то подобие тепла и уюта, но Ураганный Волк каждый раз приходил в отчаяние, видя, что этих его усилий недостаточно, чтоб друзья могли отдохнуть однажды полностью. И хотя приключения минувшей ночи и чуть успокоили его по части Ройенталя, что продолжал себе вполне успешно сражаться за своего сюзерена уже в другой реальности, но тревога за Императора только усилилась. Он, к своему ужасу, тоже слышал слова «три несовместимых с жизнью ранения, это многовато», и хорошо знал их настоящий смысл. И знал, что «пойдёт на поправку» ещё не означает «сможет выздороветь», а тем более – скоро… А тут ещё и эти командиры ордена Белой Лилии разговоры о свержении режимов завели, нашли время и место! Вот и не захочешь, а согласишься с Оберштайном, что подозревает всех и каждого в чём угодно – вот что значит каких-то семь лет разницы, которых нам с Ройенталем не хватило, чтоб спокойно пропустить на совещании шпильку того мимо и не таить злобы. Подковырнул он их тогда, как спесивых мальчишек, а они оба хороши оказались, полностью повелись на провокацию – уж не из ревности ли, что кто-то поумнее их вдруг встал рядом с Императором сразу после гибели Кирхайса? Настолько поумнее, что даже обезумевшего от горя потери ближайшего друга Райнхарда умудрился привести в чувство, о чём им тогда даже мечтать не приходилось? Вот сейчас они с Катерозе дежурят здесь, а Оберштайну хватает хладнокровия ещё и делами заниматься, хотя он уже не раз делом доказал, что его собственное существование ничего не значит без Императора. А у него, Миттенмайера, есть чем заняться – и история пятилетней давности тому доказательство. Спрашивается, кому легче, а? И кто сильнее на деле? И лучше видит в людях – их-то с Ройенталем он на прочность проверял, а Катерозе спокойно допустил сразу, хотя вроде бы совсем не то происхождение, мягко говоря? М-да…
В повисшей тишине вдруг стало слышно, как горько всхлипывает ребёнок от горя и недавнего волнения…
- Папа, бедный мой папа, - совсем тихо и явно не желая, чтоб его вообще слышали, но, видно, не в силах совсем молчать, шептал принц, осторожно трогая кончиками пальцев остриженные в плену волосы отца. – Папа мой…
Миттенмайер почувствовал себя вовсе нехорошо и с ужасом взглянул на Катерозе, инстинктивно желая от неё подсказки, что делать. Та, чуть закусив губу, сделала в ответ не оставляющий иных толкований жест, приказывающий надёжно замолчать. Она могла бы объяснить ему, что происходящее к лучшему, что поведение принца доказывает верность предположения, что раненому стало на деле лучше – почувствовав, что опасность уже миновала, мальчик просто не может дальше сдерживаться, но это его горе быстро пойдёт само. Но Катерозе не хотела болтать всё это при ребёнке, видя, что тому тяжелее взрослых. И через несколько минут маленький и своенравный наследник престола окончательно уткнулся лицом в грудь спящего Императора и задышал тихо и ровно, прикрыв глаза.
Неслышно подошёл Кисслинг и молча накрыл спящих плотным покрывалом.
- Это надолго, - спокойно кивнул он остальной троице. – Они прекрасно действуют друг на друга, не сомневайтесь. Сам видел уже.
- Вот и славно, - вздохнул, поднимаясь, Экселленц. – Тогда уж и Вы отдохните хотя бы первую половину ночи, мне ж всё равно молитвы над ним читать. А они пусть спят рядом пока, их силы нужны Его Величеству, пока он ещё так плох, а погода дрянь с этим дождём. К утру будет сложнее, так я разбужу Вас, как раз Ваши силы могут понадобиться.
Кисслинг посмотрел на молодого кардинала долго и пристально, а затем молча кивнул и протянул ладонь для рукопожатия.
Райнхарду снились белые лилии под нежным августовским солнцем. Их было много – целые поляны посреди зелени в цирках высокогорья, они сменили собой маковый сезон в первой половине лета среди скал. Они с Хильдой бродили среди этих туч цветочного великолепия по мраморной крошке, намытой весенними ручьями до состояния тропинок через пласты альпийских лугов, смеялись, обнимались и дурачились, забыв про всё остальное в Галактике. Им никто не мешал, кроме лёгкого ветерка, то и дело путавшего их волосы – там золотая грива Императора по-прежнему была ему до пояса. Императрица была столь же нежна и непосредственна, как и в их первую встречу, но и повзрослее себя нынешней, ждущей дочь. Райнхард не мог знать, что сам сейчас снится жене – тоже среди белых лилий, почти такой же, как и в свои двадцать, радостный, забывший про всё, кроме них двоих, и даже задорно напевающий «Люби меня на скалах» из репертуара бессмертной «Лазурной системы». Этот очень длинный и тёплый сон не раз помог Хильде после спокойнее справляться с тяжелым самочувствием последнего месяца беременности. И даже известие о произошедшем покушении, которое её всё же настигло до рождения дочери, не оказалось на деле ужасным ударом, чего справедливо очень опасался император – она по своей извечной привычке сопоставлять все известные факты, сразу поняла, что опасность на самом деле уже позади, вспомнив этот радостный эпизод. И, хотя Хильда этого так и не осознала, именно то, что это известие она получила не от кого-нибудь, а от фрау Оберштайн, с которой они подружились перед самой свадьбой Императора, когда кронпринцесса ещё носила фамилию Грюнвальд, на деле уже окончательно разрушило эту дружбу. А вовсе не все остальные дальнейшие интриги, вызванные появлением при дворе будущей Железной фон Кройцер.
Этот сон имел также и другие очень положительные моменты – уже через четверть часа, оценив с помощью датчиков и своего безошибочного чутья состояние раненого, Катерозе с лёгким сердцем и настоящей радостью подобрала новый комплект препаратов, который стало наконец возможным применить. Это сократило адовы мучения венценосца ещё на несколько суток, позволив ранам на спине зажить значительно быстрее – правда, кроме самой новоиспечённой герцогини, об этом узнал ещё также Оберштайн, но это было равносильно тому, что информацией владеет уже неживой человек. Впрочем, враги короны, особенно значительно проявившиеся во время обеих Инститорий, и без этих знаний уже дали Императору Лоэнграмму прозвища Неуничтожимый и «живучий, что дикая кошка». Возможно было бы предположить, что кто-то из аристократов, имевших удовольствие наблюдать за тем, как пытали пленённого монарха, успел в это время всё же куда-то сообщить о том, что именно происходило в подробностях. Однако на самом деле, и ещё накануне Первой Инститории, когда видеозапись высокого качества всплыла вдруг на всех развлекательных каналах, и вся Галактика получила возможность в деталях рассмотреть, что вытворяли в пленным монархом его враги на полу подвала, сомнений в тщательной подготовке покушения уже ни у кого не возникало – вот только реакция населения на всех без исключения планетах оказалась явно не той, на которую рассчитывали те, кто запустил эти кадры в эфир… Как, впрочем, и реакция самого Императора на этот скандал – скупая и добродушная полуулыбка и единственная фраза: «Было дело, ага…», после которой подстрекатели к революции оказались растерзанными собственными сторонниками…
Во всяком случае, уже в это время, пока венценосец счастливо спал, не слыша даже тихих песнопений молящегося юного кардинала, с рвением истового ревнителя не брезговавшего и земными поклонами, стало известно о нескольких самоубийствах среди крупных феззанских банкиров и странных катастрофах, в которых погибли шестеро глав крупнейших промышленных корпораций старого Рейха. Были найдены убитыми также руководитель популярного в Галактике философско-эзотерического движения «Твори добро», генеральный секретарь ассоциации «Дети позитива», лидер неформального течения «За здоровый образ жизни», председатель президиума благотворительного фонда «Наследие подающих» и глава общественного молодёжного движения «В едином строю». Эзотерическая организация «Под крылом сына утра» перестала существовать, поскольку все её члены ровно в полночь, собравшись в лесах у ритуальных костров, совершили единовременное самоубийство. Неизвестна поныне также судьба руководителя сети псевдорелигиозных общин «Дети матери», исчезнувшего этой ночью с семьёй и полной казной своей организации. Штаб-квартира резиденции общественной организации «Плащ доблести» взлетела на воздух вместе с заседавшим там с вечера внеочередным съездом региональных руководителей. Общество любителей выживать в экстремальных ситуациях «Зёрна» поспешило объявить о самороспуске – однако именно этой ночью бесследно исчезло не только его руководство в полном составе, но и членские взносы за последние четыре года его существования. Существовало также поверье, будто, собирая сообщения о всех этих инцидентах в одну папку, Антон Фернер мурлыкал себе под нос странные вирши, и даже обронил вполголоса странные фразы:
- Кто сказал, что бесполезно биться головой об стену? Ух, ведь вырастили смену! – и сардонически рассмеялся с очень довольным видом.
Райнхард проснулся и расплакался. Он обнаружил, что не может говорить, хотя паралича лицевых мышц не было и в помине. Ужасная слабость, когда даже двигать рукой было очень трудно, и без того вместе с сильным жаром, то и дело стремившимся захватить тело, сильно угнетали его, а тут ещё и это обстоятельство… Тот факт, что Александр умчался куда-то чуть раньше, позволил ему разрешить себе горевать с почти ребячьим отчаянием, и Катерозе пришлось попросить жестом мужчин удалиться. Однако когда Кисслинг через положенные четверть часа осторожно заглянул в кабинет, он обнаружил сюзерена уже полностью спокойным. Райнхард держался руками за шею своей новой сестры, и молчал, прикрыв глаза и слушая что-то, что она вполголоса говорила нараспев, нежно и заботливо поглаживая пальцами его волосы. И, хотя он был ещё мертвенно бледен, а румянец на щеках вызывал скорее тревогу, от всей его неподвижной фигуры веяло уже вовсе не обречённостью погибающего. О чём начальник охраны даже позволил себе сказать вслух расстроенному адмиралу и уже порядком уставшему от ночного бдения кардиналу. Последний кивнул спокойно, будто и ожидал услышать подобное, и лишь сдержанно сообщил, что должен отлучиться ненадолго. После чего Миттенмайер всё же решил осмелеть – ему слишком давили на виски воспоминания о том, как ему очень давно когда-то досталось от командира сразу после гибели Кирхайса, а также недавнее шествие по подземному ходу вслед за Эльфридой – и просто тихо вошёл в кабинет, а затем позволил себе присесть на край дивана. Райнхард чуть приоткрыл один глаз, увидев в лучах утреннего солнца чуть ссутулившуюся фигуру друга, едва заметно кивнул в его сторону, но тому вполне хватило и этого сдержанного знака внимания, и он чуть выпрямился, радуясь про себя, что его присутствие не доставляет дискомфорта.
- А потом, когда горожане разорвали на куски обоих столь уважаемых недавно ревнителей демократии – Лебелло ещё сильно повезло, как видишь, - невозмутимым светским тоном щебетала Катерозе с улыбкой Джоконды, - Вильгельм, смотревший на это без всяких эмоций, проворчал себе под нос: «Ну, Людовик-Солнце, берегись меня, Сумрака!». Впрочем, играться парням на их век хватило вполне – при том уровне технического развития этой части человеческой цивилизации. Таким образом, время, когда Хайнессену понадобится свой Вильгельм, составит у нас лет пять где-то, понимаешь? У меня уже есть четыре кандидатуры, поглядим, как они смогут собой распорядиться. У них будут чуть иные амбиции – учитывая, что они сами выросли из уже республиканской почвы, как столь любимые тем населением тюльпаны.
Райнхард открыл глаза, посмотрел на собеседницу, явно желая что-то сказать, но смог лишь скептически улыбнуться. Тем не менее, девушка понимала явно гораздо больше, чем для неискушённого наблюдателя мог сообщить взгляд императора, и разговор у них был на деле не менее содержательный, чем если бы один из них всё же мог говорить вслух.
- Ну, да, да, Райнхард, я понимаю, кем надо быть, чтоб обожать тюльпаны, это подобие пивной кружки, что рядом с лилиями даже не валялось, - весело усмехнулась на безмолвный посыл собеседника Катерозе. – Но в остальном и эта аналогия верна – не ты ли назвал гиенами убийц Лебелло? Но кто мне мешал подменить луковицу-то? Цветок, да не тот – так что мне всё равно придётся вернуться к тебе, как ты и хочешь сейчас.
Голубые искры в глазах Императора, потерявших от боли свой цвет, усилились – вот и всё, что мог бы отметить сторонний наблюдатель, кабы такой сыскался, но даже этого молодой герцогине хватило, чтоб полностью понять, что желает сказать венценосец.
- Ах, успокойся, пожалуйста, - нежным тоном любящей сестры попросила она, вдруг ослепительно улыбнувшись. – Ты скоро снова поправишься, но это же не значит, что я тебя оставлю, пойми же это наконец! Мы всё равно все как один – а значит, всё получится.
Райнхард высвободил правую руку и настойчиво пошевелил пальцами в воздухе, будто требуя вложить в ладонь что-то.
- Что, перо дать? – с сомнением проворчала Катерозе, и, насупившись от хлопка ресницами собеседника, проворчала тоном недовольной школьницы. – Ни за что, читать ты уже пробовал, мало тебе? Это ещё намного сложнее будет, почему ты не хочешь понимать? Я не хочу, чтоб тебе стало ещё хуже, ясно?
Раненый всхлипнул с почти детским сожалением и резко поймал её ладонь своей, крепко сжал её…
- Ну, не печалься, это вряд ли надолго, скоро сможешь полностью быть собой, - Катерозе снова взялась нежно ворковать, как настоящая сестра. – Ну не могу я же тебе позволить превратиться в растение-эпилептика, верно? Ну что тебе так убиваться из-за нескольких суток на восстановление? – её тон не сменился, даже когда Райнхард злобно скривился, как раненый волк. – Всё верно, но разве стоит позволять убийцам радоваться, погибнув уже на финише, а? Держись, ты же мог держаться, когда ждал нас там? Вот и сейчас сможешь, всё это пройдёт скоро. Мы ещё прогуляемся с тобой по горам, - добавила она совсем тихо, но этого вполне хватило, чтоб её подопечный резко вскинулся, как будто желая закричать в голос так, чтоб задрожал потолок, и, полыхнув ужасающей молнией в глазах, с такой силой схватил девушку правой рукой за плечо, что та, потеряв равновесие, рухнула спиной на диван под его ладонями.
Со стороны казалось, что у императора вспышка запредельной ярости – и Миттенмайер, разинув рот от ужаса, побоялся пошевелиться. Однако, судя по спокойной реакции Катерозе, она вполне ожидала столь эмоциональной реакции собеседника – а всё же, у них действительно слишком много общего, мелькнула себе глупая мысль – не зря так хорошо смотрелись недавно на балу в паре, всего-то за сутки до похищения… Вот почему, стало быть, они и на расстоянии друг друга способны чувствовать, чего уж точно никак не могли предвидеть похитители – какая-то позавчерашняя невестка погибшего республиканского героя, неинтересная старому Рейху совсем жительница окраины Галактики, и вдруг путает им все карты, буквально переворачивая игральный стол. Не так ли рассуждали и аристократы-мятежники, затевая свой недоброй памяти Липтштадский заговор – безвестный дворянчик, вдруг ставший маркизом, поскольку спас страну от иноземного агрессора, это столь же нереально и оскорбительно для них, да. Как и три танца нынче этой пары на балу, то-то фрау Оберштайн, она же кронпринцесса Грюнвальд в прошлом, была при этом белее мела, с почти чёрными, вместо голубых, глазами… Похоже, она была ещё более сердита, чем после её собственной помолвки после спектакля в Опере, когда Оберштайн прилюдно надел ей в ложе кольцо на палец, после чего последовал единственный жест – одобрительный кивок Императора, и больше никаких событий или свадебных торжеств. А теперь властелин, ликвидировавший аристократию как класс, сам даёт титул герцогини даме, что формально даже не подданная его короны – и Оберштайн молчит, как камень, не он ли восставал против любой формы фаворитизма, помнится, ещё на пути к трону? Даже представить размер скандала сложно, если только это всё не часть плана, продуманного заранее… С другой стороны, не чепуха ли это всё по сравнению с жизнью Императора, право, терялся про себя в мыслях Миттенмайер, пытаясь также понять, что могло скрываться за намёком о прогулке по горам, но безуспешно. Тем временем Райнхард, тяжело дыша и явно будучи довольным оттого, что его маневр удался и он может смотреть на Катерозе сверху, как старший и командир, хмурился всё сильнее, поскольку вспышка так и не позволила ему вернуть себе дар речи.
- Осторожно, Райнхард, этак от напряжения тебя может снова срубить, а уколов тебе ещё хватит на всё нынешнее приключение, - с тихим восхищением прошелестела девушка. – Не волнуйся, всё будет хорошо, сам же понял уже. Не делай рывков, быстрее справишься.
Император, сильно раздосадованный тем, что горло его так и не слушалось, отчего ничего не получилось сказать, смирился и решил вернуться к прежней форме разговора. Миттенмайер нисколько не удивлялся происходящему, помня, как эта пара без слов рычала друг на друга в ванной дворца Сан-Суси, и лишь позволял себе с интересом наблюдать. Венценосец на миг блеснул торжествующим выражением радости на лице, будто получил какое-то приятное известие, а затем улыбнулся почти по-детски, будто желая что-то попросить, и тихо вздохнул. По-видимому, он при этом ослабил свою звериную хватку, и Катерозе тихо, но звонко рассмеялась.
- Я и тогда тебе сказала, что не позволю тебя обижать никому, - подмигнув чуть с хитрецой, ответила урождённая фон Кройцер. – Разве я дала повод в этом сомневаться? – она просияла столь тихой и светлой улыбкой, что стоило бы усомниться в том, что такая доставалась ещё кому бы то ни было в Галактике.
Райнхард истово, по-мальчишески, замотал головой, слегка зажмурившись, затем с явным благоговением прошелся ладонью по её огненной гриве, вздыхая уже не то с грустью, не то с радостью.
- Но тогда бы ты не отпустил меня на Хайнессен, и мы бы уже оба обрадовали бы своих убийц, - с леденящим слушателя хладнокровием отозвалась на его непроизнесённые вслух слова Катерозе. – И не раз. А там грохнули бы не только нас с тобой, но и ещё кое-кого, - она холодно подмигнула. – И трон вообще бы никто не спас, вместе со всей Галактикой. Ну не грусти ты, прошу тебя, я же здесь, с тобой, - с нежностью добавила она, протянув руку, чтоб приласкать его волосы.
Райнхард поймал её пальцы, чтоб галантно поцеловать, но после не смог сдержать накатившее откуда-то изнутри горестное рыдание, и рухнул головой на грудь своей спасительницы. Та осторожно обняла его за плечи, чтоб не задеть раны на спине, и тихо взялась успокаивать, как огромного – император не относился к некрупным экземплярам мужской породы, а в свои тридцать вымахал ничуть не хуже самых рослых своих старших соратников – юношу, который просто не может уже переносить слишком тяжёлые страдания, выбравшись наконец из ада. Долго это делать к тому же не пришлось – он вскоре, чуть подняв голову, снова молча передал ей какую-то новую мысль, и даже снова взялся делать какие-то жесты пальцами руки, настойчиво прося о чём-то. Катерозе на миг задумалась, не иначе, как над тем, что уловила, и проворно выбралась из объятий, усевшись на диване.
- И куда нужно забраться? – озадаченно спросила она раненого, что смотрел на неё почти жалобно. – Так, я думаю, это рабочий стол, да? – тот медленно хлопнул ресницами. – Ладно, я не торопясь потрогаю, где что, будешь мне подсказывать.
Впрочем, найти нужное особого труда не составило – в результате уже через пару-тройку минут на свет появился крохотный гербовый кейс, явно запрограммированный открываться только в руках законного владельца, и Катерозе невозмутимо принесла его хозяину. Тот, проделав с вещицей нужные манипуляции, извлёк из её недр винтажное украшение, заставившее девушку сначала побледнеть, а затем замолчать на некоторое время, дабы не дать возможность брызнувшим слезам хлынуть сильным потоком. Браслет классического стиля, в форме лилии, выполненной из серебра и циркония, отделанных изумрудами и сапфирами – тот самый, который она пять лет назад, тоже в августе, на Преображение, сама надела на руку уже почти прозревшему Императору, прежде чем удрать прочь из курортного домика на Феззане… Это было слишком сильно и неожиданно, и она замерла неподвижно, сражённая полностью.
- Хорошо, - произнесла наконец Катерозе упавшим голосом. – Ты по-прежнему мой командующий, брат. Прости, если обидела тебя в тот раз – я бываю слишком неуклюжая часто.
Райнхард улыбнулся лучезарной улыбкой победителя и снисходительно покачал головой, не удержавшись от искушения насладиться эффектом, затем просто протянул к собеседнице ладонь, будто упрашивая взять его за руку. А потом, с удовольствием ощутив снова, что дорогие ему руки ласкают его волосы, сам не заметил, как провалился в сон, где светило горное солнце и шумела река среди скал. Улыбка так и не исчезла полностью с его губ, возможно, решив поспорить своей свежестью с утром после затяжного дождя.
- Волк, - тихонько позвала Миттенмайера Катерозе, - подтащи-ка мне кейс с препаратами сюда, пока он так хорошо лежит. Поставим ещё одну комбинацию – быстрее получится со спиной хотя бы…
Сон прервался через три часа – от резкой боли в спине, такой, что хотелось выть совсем по-звериному, в полном отчаянии от нескончаемости этой пытки. Райнхард очень смутно понимал, что эти страшные боли означают скорое заживление ран, но это сознание не могло даже обрадовать его сколько-нибудь заметно, скорее, утешало то, что на фоне невозможности говорить не стоит беспокоиться о том, чтоб сдерживать крик. Он попробовал держаться за ладонь Катерозе, но вскоре был вынужден отказаться от этого, чтобы не сломать сестре пальцы. К его полному ужасу, перед глазами встало оранжевое марево с чёрными шевелящимися хлопьями, дышать стало очень сложно, да ещё и слух то и дело взялся подводить, как будто уши заложило не просто ватой, а звукоизоляцией переборок на крейсерах. Виски сдавило так сильно, что возможность молча позвать Катерозе на помощь полностью ускользнула в небытие, и помощи ждать уже не приходилось. Оставалось лишь надеяться, что в беде его не оставят и рано или поздно вытащат из этого кошмара – но это только если случайно не получилось умереть, а такой уверенности не было. Любые ощущения, кроме боли, стремительно перестали существовать, и понять, остался ли ещё в собственном теле, было фактически невозможно. Райнхард попытался произнести про себя хотя бы молитву мытаря – и не смог сделать даже этого под давлением рыже-чёрного ужаса, как будто сама способность мыслить оказалась парализованной. Время тоже исчезло – и, похоже, на этот раз выбраться из ада просто не представлялось возможным. Вероятно, могло пройти уже несколько дней, а может, и того больше, и Райнхард понял, что не выдерживает и сдаётся. Это было очень унизительно и болезненно – как будто вместе со стоном из него выдирали сердце, хотя его он уже не мог ощущать. Горечь, как ни странно, спокойно себе появлялась – как будто страдания могли нарастать до бесконечности… Но если есть боль, но нет сил, может быть, он ещё жив? Райнхард остатками сознания попытался сложить единственную мысль. Нет, он не согласен так. Не хочу, вот и всё, на что хватило раздавленного болью того, что от него осталось. Боль не отступала, намереваясь, как видно, усилиться, но рыжий начал потихоньку затушёвываться чёрным…
Опять закрытые глаза, ага, раньше оно даже побешивало, а сейчас уже радует – хоть какая-то перемена в этом ужасе. Так, пробуем, должны найтись силы, раз ощущение себя вернулось. Ох, как в снег упасть без комбинезона, ну же… Получилось, слава Богу! Ага, дневной свет, а, всё нормально, я у себя в кабинете на диване, спиной вверх, только вот бока чуть давит какой-то чехол, пластиковые бинты, что ли. Голова мокрая, но это скорее приятно – интересно, что тут пришлось вытворять со мной моим бедолагам-друзьям, пока я не очухался? Райнхард с искренним удовольствием вздохнул и неспешно обвёл взглядом зону видимости, с удовлетворением ощущая лёгкую пульсацию крови под ремешком на голове. Он увидел бледное лицо Катерозе совсем рядом, с пылающими синим огнём глазами – ага, именно такая, как тогда, с букетом белых лилий в спальне у Оберштайна, значит, ничего-то ему тогда не привиделось, просто зрение пыталось вернуться в её присутствии…
- Как долго меня не было? – произнёс он глухим голосом, ещё не осознавая, что может говорить.
- Вот это да! – раздался где-то рядом сочный баритон Миттенмайера. – Умеете же обрадовать, Ваше величество!
- Я же сказал вам, что через десять минут он придёт в себя, - уверенно отозвался спокойный голос Экселленца. – Как видите, две минуты были даже лишними.
- У меня нет Вашего опыта работы со Святыми дарами, кардинал! – с запальчивостью мальчишки фыркнул адмирал, явно совсем недавно будучи перепуганным насмерть. – У меня и нервы ни к чёрту!
- Да и слава Богу, что нет, - с невозмутимостью потомственного аристократа ответил клирик. – Не думаю я, что Вам бы от него был толк, адмирал, а нервам Вашим – и подавно. Зато молиться Вы можете иной раз так, что и пара епископов может отдохнуть рядом – так что каждому своё, не переживайте уж.
- А это интересно, - неторопливо произнёс император, основной целью которого было ощутить, что может говорить вполне сносно. – Мне отчего-то думается, что духовенство в мундирах офицеров на мостиках флагманов смотрелось бы вполне естественно и логично. Как-нибудь я обязательно подумаю над этим.
- Нет, мне это уже нравится! – не выдержала Катерозе и проворчала слишком высоким голосом, чтоб можно было подумать, что она и впрямь рассержена. – Не успел выжить, а уже рвётся на работу!
- Не ворчи, сестра, - тихим тёплым тоном произнёс Райнхард, пытаясь потянуться всем телом. – Я вовсе не хотел вас всех пугать, просто так получилось. Лучше кофе свари всем, по тому рецепту, что на курорте был.
Катерозе издала стон взрослой уставшей женщины, не очень-то радующейся тому, что её мысли правильно угаданы, и отправилась выполнять указание. В зоне видимости обозначился юный отец Йозеф.
- Я тебе кое-что привёз, Лоэнграмм, - шепнул он так, что вряд ли слышал ещё кто, кроме раненого.
Затем, повинуясь молчаливому разрешению, протянул почти к лицу обе ладони – на них внушительно расположилась огромная, явно нагрудная не то золотая, не то комбинированная из разных драгметаллов цепь с кулоном в форме равностороннего креста из огромных чистых топазов с чуть сиреневым оттенком. Эти камни заставляли надолго остановиться на себе самый взыскательный взгляд, завораживая своей глубиной и какой-то струящейся из глубины невидимой, но вполне ощутимой мощью. Райнхард поневоле залюбовался суровой драгоценностью, ничего подобного ему не приходилось видеть нигде и никогда, даже во время инспекции изъятых у пленных аристократов сокровищ. Надлежало признаться, что в то время он был гораздо моложе и не понял бы истинной ценности предмета, мозг сурового амбициозного лидера, привыкшего довольствоваться всем очень простым и скромным, был слишком переполнен разнообразными впечатлениями, чтоб можно было всерьёз остановить внимание даже на такой вещи. Сейчас Райнхард кожей ощущал, что перед ним кое-что, что во внешней простоте и изяществе намного серьёзней короны Рейха. Он с интересом протянул руку – и отчего-то понял, что звёзды, так никогда и не будучи пойманными ладонью, ещё с детства, наконец ответили полностью, прислав себя в образе того, что можно было взять и потрогать.
Кулон лёг в руку свободно и спокойно, будто бы и совсем привычным будничным движением, и даже не казался столь тяжёлым, насколько на самом деле был, по оценке тех специалистов, которым когда-либо приходилось лицезреть и исследовать эту драгоценность. Ещё никто не знал, какой мистический ужас будет вызывать у врагов династии Лоэнграммов один вид этого украшения, которое Император Райнхард Первый очень полюбит носить уже во время Второй Инститории, а сейчас оно просто очень обрадовало своего нового владельца, как запах белых лилий, всегда вызывавший появление у него свежих сил. Да и сам венценосец был немало удивлён, когда его появление в парадном мундире, дополненном полученной сейчас столь естественным образом вещью, заставило его родную сестру грохнуться в обморок, и такая же реакция была у феззанского епископа уже в следующем году, когда монарх решил не пропускать ни одного богослужения на двунадесятые праздники. С его личной точки зрения, то, что понравилось ему просто потому, что было очень эстетично и вызывало у него приятные ощущения, не должно как будто ввергать кого-либо в столь сильный дискомфорт… Да и Экселленц смотрел на то, как легко вещь перешла к новому хозяину, с искренним восторгом, и без малейшего намёка на негатив.
- Спасибо, Йозеф, а что это? – с тихой ясной улыбкой поинтересовался Райнхард, любуясь игрой света внутри креста, что занял собой полностью всё пространство ладони. – Это прекрасно, я вижу…
- Ну, я не сомневался, что Вам понравится, Ваше Величество, - церемонно произнёс кардинал, и только очень намётанный взгляд мог увидеть, что он с наслаждением давит почти высокомерную усмешку. – Соблаговолите в таком случае принять эту вещицу в дар?
- Разумеется, приму, - как будто с деланным безразличием произнёс венценосец, однако в его доселе холодных глазах уже полыхнул мальчишеский задор. – Но после кофе ты поможешь мне подняться тогда, как и вчера, - и он почти с детским удовольствием от нежданного подарка прижал кулон к щеке, инстинктивно пытаясь охладить её прикосновением гладкой поверхности.
- Не извольте сомневаться, Ваше Величество, - продолжил в тон сюзерену Экселленц. – Эта сложность нынче вообще не вопрос, - и с улыбкой довольного ребёнка указал взглядом на то, что как-то уже успело появиться в его руках.
Райнхард взглянул и уже обомлел от удивления. Мощная стильная трость, из тех, что ещё и служит завуалированным оружием, выполненная с такой претензией, что вопрос, кому она могла принадлежать, повисал в воздухе сам собой… Не то топазы на рукояти, не то алмазы, висмутовое покрытие на их оправе, сама ореховая, что ли, или дубовая даже? В общем, непозволительная роскошь якобы, по нашему мнению образца регентства, ага, уже можно смеяться над собой тогдашним. М-да, успевай я обращать внимание на то, что может просто порадовать сиюминутно, может, и не превратился бы в подобие самоубийцы. Ну да ладно, жалеть не о чем, кроме того, что заставляю близких нервничать.
- Верно, это очень пригодится, - с искренним уже добродушием произнёс император, чтобы не выглядеть глупо, как ему казалось. – Рискну предположить, что оно всё принадлежало одному человеку?
Экселленц на миг воззрился на него с обожанием и восторгом, затем молча кивнул, снова становясь невозмутимым царедворцем. Райнхард, сообразив, что присутствие Миттенмайера смущает собеседника, величаво приподнял бровь и пристально посмотрел на кардинала долгим взглядом, затем чуть склонил голову набок. Поняв намёк, Йозеф придвинулся губами к уху сюзерена и прошептал:
- Кайзер Рудольф, кто ж ещё? Когда окрепнешь, я тебе ещё один документик покажу, Лоэнграмм, чтоб ты не сомневался, что он это точно для тебя приберёг в своё время. Да и взял ты регалию спокойно – а между прочим, она посторонним руки обжигает, вообще-то, доказано не раз.
- Хорошо же от меня кое-что запрятали, в таком случае, - ослепительно улыбнулся Райнхард, ничем не выдав волнения на этот раз. – Ладно, будь по твоему.
- От меня тоже, - едва слышно усмехнулся Экселленц, оставаясь, впрочем, весьма серьёзным. – Я и сам не знал, что моими руками в Сан-Суси столько всего открывается. После поговорим, - и, дождавшись царственного кивка, он почтительно отступил от ложа своего государя.
А тот не то задумался, не позволил каким-то известным только ему самому ощущениям завладеть собой, и пришёл в себя только когда Катерозе, неосознанно важничая после недавней нервотрёпки и возни с перевязками раненого, возникла рядом уже с огромными кружками дымящейся амброзии. Как назло, к её вящему неудовольствию, где-то под воротником мундира затрещал сигнал вызова, и, вручив вторую кружку Миттенмайеру и взглядом попросив поухаживать за императором вместо себя, она отошла на несколько шагов, к окну, что указывало на то, что она уже чувствует себя разбитой. Автоматика безжалостно наяривала почти истеричным тоном, прежде чем уставшая девушка успела добраться до регулятора на блоке связи: «Я вижу дым, но я здесь не был. Я слышу дым, я чувствую гаpь. Я знать не хочу ту тваpь, что спалит это небо». С тяжёлым вздохом, заметно поникнув головой, Катерозе произнесла вполголоса, но холодным безупречным тоном повелительницы:
- Иоланда, в чём дело, ты беспокоишь меня в не самый подходящий момент, - и в это время окружающим стало заметно, что её глаза поменяли свой цвет с лазурного на изумрудно-зелёный. Райнхард даже отметил это про себя, и с огромным интересом прислушался к разговору – так, что остальные поневоле последовали его примеру.
- Командор, тебе надо вмешаться, у нас тут студенческие волнения серьёзные, того гляди, камни полетят – а стрелять ребята из оцепления боятся, - с ледяным спокойствием отозвались глубоким контральто на том конце связи. – Уж извини, что дотянули до такого дела, но эти ж интеллигенты долбаные явно забузили как раз потому, что тебя на планете нет.
- Ну так дай мне сюда командира оцепления – сколько там мяса на площади против пары монад уже? – усталым голосом произнесла Катерозе, проворным автоматическим движением доставая из воротника очки гарнитуры и настраивая их над бровями.
- Пять тысяч, - с грустным вздохом ответила соратница. – Сейчас тогда переключу на мальчишку, он не боится, но хочет остаться щепетильным. Когда он примет решение, я ему даже подкрепление дам.
- Ну, пять – это чепуха, - холодно усмехнулась Катерозе, - это ж попугаи накрученные всего лишь, не тридцать же штук. Что хоть требуют-то, вслух, конечно?
- Да как всегда, - скучным тоном произнесла Иоланда. – Ничего нового или интересного.
- А, так я и знала. Как звать этого парня и в каком он чине?
- Капитан Габриэль Вальжан, командор. Переключаю.
Лицо Катерозе на мгновение приняло чуть озадаченное выражение, будто она старалась припомнить, не приходилось ли ей слышать ранее указанное имя, затем стало нарочито скучающим и безразличным ко всему окружающему – как можно было догадаться, она уже видела, с кем ей предстоит сейчас говорить, и подготовилась к этому.
- Слушаю тебя, капитан, говори, - с холодным апломбом царицы проговорила она, прикрыв глаза ресницами чуть дольше, чем обычно это делает уставшая от всех и вся дама.
Сквозь шорох помех прорвался чей-то бархатный баритон:
- Леди фон Кройцер, что мне делать? Мне не нужна слава организатора побоища!
- Ты что, капитан, у меня совета спрашиваешь, что ль? – грустно усмехнулась Катерозе, наградив собеседника колким взглядом через оптику гарнитуры. – Сам не знаешь, как быть?
- Миледи, я не боюсь ответственности, но не хочу подводить Вас! – с горечью произнёс молодой офицер. – Простите дурака, но мне действительно нужна подсказка, прошу Вас.
- Ладно, раз просишь, - с ледяным спокойствием отозвалась Катерозе. – Вели своим людям переключить полифункционалы на снотворный газ, сам пойдёшь повыше их, да чтоб поээфектнее смотрелось постарайся. Стрелять будешь плотными очередями из бластера, так, чтоб почти по головам, но на дюйм не доставало, и в две руки, потеатральней. Когда побегут – пусть на проходах вяжут всех, кто рискнёт дёрнуться куда не надо. Парализаторы тоже разрешаю, но только плазменные. Управишься с такой забавой, надеюсь, Габриэль?
- Это я смогу, миледи, - с некоторым замешательством проговорил собеседник, - но что потом с этой грудой тел делать? Там же мародёры набегут сразу.
- Тебе к тому времени помощь подойдёт. Загрузите туши и отвезёте в агентство досуга «Клеопатра», пусть неделю там отрабатывают свой общественно-полезный эквивалент, раз такие озабоченные нынче, что бузу развели на пустом месте. В Союзе за такие шалости КПР сразу битами по голове на глубину в два метра отправляло, забыли про это нынче, видать.
- Я понял, миледи, благодарю Вас, - почтительным тоном прошелестел офицер. – Разрешите откланяться.
- Удачи, капитан Вальжан, - церемонным великосветским тоном процедила девушка и вежливо улыбнулась, медленно кивая. – Я надеюсь на Ваше мастерство сегодня. Иоланда, - позвала она уже тоном не то старшей сестры, не то закадычной подруги. – Иоланда, слышишь меня?
- Конечно, Катерозе, слушаю, - ровным тембром отозвалась связь.
- Ты этого парня себе ночью в спальню берёшь нынче? – деловито осведомилась Катерозе, ничем не нарушая образа очень усталого человека, вынужденного заниматься не тем, чем хочет в данный момент.
- Мммм, надо подумать об этом, я даже не знаю, - угрюмо проворчали в ответ.
- Не вздумай зевать, именно сегодня, когда он разгребёт эту кучу, - с изрядной долей высокомерия произнесла соратница, - и не смей жеманиться! Иначе, когда он получит полковника, ты уже не будешь его интересовать, как сейчас, он будет думать о женитьбе на комнатной пианистке и рукодельнице, ага.
- Ты невыносима, - с тяжёлым вздохом фыркнула собеседница. – Совет просила не я.
- Будто как бы, - с дружеской ехидцей отпарировала Катерозе. – Вечно ты звонишь со всякой чепухой и не вовремя, ха-ха! Ладно, отчёт и видео мне завтра на стол, посмотрю, наработает ли он на майора, а ты не вздумай обломить его сегодня, поняла? Это всё или ещё что осталось?
- Слушаюсь, командор, - убитым тоном выдохнула Иоланда. – Да, всё. Слово и дело.
- Слово и дело, Иоланда, - солнечным тоном попрощалась Катерозе и уставшим жестом взялась паковать гарнитуру, сняв её в лица.
Как только она успела закончить, перед ней возник Экселленц с дымящейся кружкой кофе и сиятельной улыбкой, загораживая от неё спиной вид на густо покрасневших императора и адмирала:
- Хорошие новости про Иоланду, наконец-то!
- Ага, а то уже были сомнения, - тихо кивнула головой будущая, а на деле – уже настоящая Железная фон Кройцер. – В двадцать четыре рожать никто не обязан, но и оставаться куклой нельзя.
- Хорошие семьянины – не всегда хорошие люди, ага, - вежливо кивнул головой Экселленц, не шевелясь.
Повисла крохотная, но заметная пауза.
- Закрой рот, Миттенмайер, это не про тебя, а про особей вроде Ланга, - раздался вдруг тихий смешок императора. – Работа диктатора посложнее нашей с тобой будет – а спасибо даже потомки не скажут.
Адмирал пробормотал что-то совсем нечленораздельное, истово мотая головой.
- Остынь, раз переволновался из-за меня, - тёплым тоном продолжил увещевать его венценосец. – Нервы с возрастом не становятся крепче обычно. Чем лучше ты на деле, тем сильнее будут ненавидеть, не забывай. Пусть резвятся, как считают нужным – это их территория, и им виднее, что с кем делать и как. Чего ты там опять про Оберштайна бормочешь? Хорошо, что напомнил – совещание штаба назавтра я не отменял, вообще-то, так что и сам это учти, понял?
- Райнхард! – быстро всучив Экселленцу опустевшую кружку, взметнулась Катерозе, и порхнула к ложу Императора побыстрее значительного количества тренированных мужчин. - Тебе что, мало было только что, стало быть?! – всё, что она могла сказать как врач о целесообразности и возможности рабочих моментов в том состоянии, в котором был раненый, вполне красноречиво уместилось в этих её словах.
Но венценосец встретил её столь спокойной и сияющей уверенностью улыбкой, что она предпочла умолкнуть и лишь позволила себе вложить свои пальцы в его ждавшую их ладонь.
- Не надо волноваться, Катерозе, меня вполне устраивает то, что меня занесут на носилках, а ты будешь рядом, не бойся, это совсем ненадолго. Кое-что я должен видеть сам, ты меня понимаешь ведь? Даже если я отключусь вдруг, то так будет даже лучше для нужного мне дела, - он чуть сжал её руку и пристально посмотрел в её изумрудные, с синими искрами сейчас глаза, будто продолжил уже молча.
Девушка озадаченно кивнула, затем упрямо замотала головой:
- Это слишком опасно ещё, пойми, - с грустью проговорила она тоном просительницы.
Райнхард весело подмигнул ей, будто сам просил не волноваться зря.
- У нас с тобой и так самая опасная работа, что поделать. Кто, если не мы, а? Так и быть, я позволю тебе в этом году улететь на Хайнессен – не ты ли обещала мне вернуться целой?
Катерозе собиралась ещё протестовать, но в этот момент ей на плечо аккуратно легла ладонь Экселленца:
- Пусть, сестра, он знает, что делает. Я его соборую нынче вечером – и всё получится, - тихим уверенным тоном произнёс молодой кардинал.
Она замолчала в замешательстве, прикидывая в уме, не стоило ли бы всё же настоять на своём, призвав на помощь эмоции Миттенмайера. Но она была обижена на адмирала за его излишне эмоциональное восприятие рабочего момента с инцидентом на Хайнессене – таких особо честных добряков в своём окружении она старалась не держать, дабы не травмировать их психику. А то, что оба брата вынуждают её молча мириться с решением, которое ей не кажется благоразумным лишь потому, что рискует сейчас не она, а дорогой ей человек, не нравилось ей настолько, что игнорировать просто так это она не могла. Тем более, что парни галантно позволяли ей сейчас молчать, спокойно обдумывая свою реакцию на их доводы. Неизвестно, куда бы и к чему вздумало бы двинуться в итоге беспокойное сердце молодой герцогини, кабы в кабинете среди наступившей тишины вдруг не раздался ещё один уверенный в себе, и крепко, голос:
- Получится, тётка, я тоже пойду на совещание с отцом, - с суровым апломбом властелина произнёс принц, неторопливо приближаясь с довольно нахально сложенными на груди руками. – Не бойся за него, он сильный.
Катерозе только и оставалось, что выразительно хлопнуть ресницами, чтоб задавить глубокий вздох.
- Ага, пропустите мужчин к алтарю, девочки, - лязгнула она с будто весёлой усмешкой. – Ладно, будь по-вашему, куда мне тут тогда ломиться уже. Потом не говорите только, что я вам не пыталась возразить.
- Вот уж в чём мы пока не погрязли ещё, - ласково улыбаясь, отозвался Райнхард. – И тем не менее, Катерозе, а не осталось ли чего на орденской кухне, вроде мяса по-тевтонски, а? Я что-то сильно голоден нынче, сестра, разве это не хороший знак, право?
- Да-да, конечно, я и сама сторонник вековых устоев, - уже с весёлой дружеской ехидцей фыркнула девушка, втайне обрадовавшись тому, что трудное решение уже было принято, и медленно поднялась на ноги. – Схожу сейчас, проверю.
- Катерозе, - поспешил окликнуть её Экселленц сразу, как только ему пришлось убрать свою руку с её плеча. – Я не Бай Шань, конечно, но скрипка у меня с собой в салоне – так что после трапезы порадуетесь все.
- О, так это меняет дело, - уже полностью спокойно, но явно обрадовавшись известию, отозвалась миледи. – Думаю, Его Высочество вполне оценит это сегодня.