(Из старых стихов)
***
«Было что меж вами или нет?» –
я не знаю, что таким ответить.
Были вёсны, сны, в окне рассвет.
Ночь была в молочном лунном свете.
В темноте души включённый свет
освещает этот мир постылый.
Было то, чего на свете нет.
Только это лучшее, что было.
***
Я соловей, что кормится лишь баснями.
Небесный хлеб души дороже хлеба.
Не правда ли, что может быть прекраснее
распаханно-распахнутого неба?
От мира не сего моё пристанище,
где снов нецеломудренное царство.
Я пью напиток млечный и дурманящий,
как сладко-бесполезное лекарство.
***
На дно души спускаюсь я во сне.
Там русла рек моих существований.
Там смутный голос будет бредить мне
в божественной свободе и нирване.
Есть в сутках жизни заповедный час,
когда иное видит глаз и сердце.
И в вечность, недоступную для нас,
с протяжным скрипом поддаётся дверца.
Там оживает прошлогодний снег,
там конь крылатый напрягает жилы...
И всё, что ни приснится в этом сне, –
всей жизнью будет неопровержимо...
***
Моя любовь — неизданная строчка,
строенье, что песочно и непрочно,
беззвучный выкрик, нота на бумаге,
огонь без жара и слеза без влаги.
Одушевись, осуществись на деле,
затеплись свечкой, каплей солнца в теле,
не соком клюквы — алой кровью брызни
над этой сослагательною жизнью.
***
Вновь мои заоблачные бредни
Вас окликнут розово в тиши.
Мой ночной безмолвный собеседник,
равнодушный друг моей души!
О, велик соблазн ночного часа...
Много в нём увидеть суждено.
Мгла легла — и звёзды залучатся.
Жизнь ушла — и обнажится дно.
Я привыкла издавна к разлуке.
Я в ней поселилась, как в дому.
Простираю в неизвестность руки
и пишу неведомо кому.
И не променяю на живую
жизнь ночную, что в себе ношу.
Я пишу — и, значит, существую.
Я живу — и, значит, я пишу.
***
Ночь даёт обет молчанья
всем, кто слушает её.
Месяц зорко и печально
в сердце смотрится моё.
Жизнь погасла на экране.
Телефонный спит звонок.
В этом мире каждый ранен,
нелюбим и одинок.
Полуночное гаданье:
карты листьев по воде...
Обещание страданья
и свиданья на звезде.
***
На встречу с таинственным Некто
опять всю тетрадь изведу.
Любви моей летопись — лепту –
ничтожную — в Лету вплету.
Опять полуночная пытка,
души опустевший перрон.
Но прибыль растёт от убытка
и радостью рдеет урон.
***
Поверх барьеров и наречий –
не друг, не суженый, не муж –
прошу тебя, назначь мне встречу
на перекрёстке наших душ.
Назначь мне встречу у аптеки,
где улица, фонарь и дом,
в любом году, пространстве, веке,
на этом свете иль на том.
Среди дорог, ведущих к храму,
иль на полях заветных книг,
во сне несбыточном и странном –
назначь мне встречу хоть на миг...
***
Ещё не явь... Ещё предсонье...
Не подымая грешных глаз,
молюсь на Вашу колокольню,
преувеличиваю Вас.
Ещё Вас нет в судьбе и в песне,
но там, на подступах к мечте,
между землёй и поднебесьем,
на зыбкой грани душ и тел...
Я грежу...Погружаюсь в царство...
Лазурна вязь из-под пера.
Какое, право, святотатство -
любить с утра! (как пить с утра).
Ещё не явь... Но пуще, пуще,
всё нарастая и слепя,
взовьётся ввысь фонтан поющий
и вспаивающий сам себя.
И гордый разум мой немеет,
и блага блёклы и бедны
пред тем, что вовсе не имеет
значенья, смысла и цены.
Влеченье, таинство, наитье,
смешенье музыки и сна...
Но полно...Тс-с! Спокойно спите.
Вам ни к чему об этом знать.
***
Моток из несбывшихся снов и надежд
распутаю и размотаю.
И вот уже в облаке белых одежд
над сумрачным миром взлетаю.
Взмываю, как голубь бумажный, легко,
как к Господу Богу записка.
И то, что болело — уже далеко.
А всё долгожданное — близко.
***
Внутри, на той свободе сна,
где Вы мне ближе всех,
парит, горит моя весна
и греет, словно мех.
В миру нас душат сушь и глушь,
но есть иная высь,
и на приволье наших душ
так весело пастись.
Резвясь беспечно и светло,
не ведая крови,
звеня бубенчиками слов
привета и любви.
***
Жила я, хранима крылом херувима,
была несгибаема, неуязвима.
Но разом лишилась покоя и воли,
согнувшись под тяжестью радостной боли.
Как будто над нами пронёсся цунами...
Обманута песней, обманута снами,
сижу, разбавляю чернила слезами.
Плохую услугу Вы мне оказали.
А может быть, это одно лишь от века,
что можно ещё оказать человеку?
***
Пишу среди трезвого белого дня
при памяти и при рассудке.
Примите скорее избыток меня.
Смертельно — когда ещё сутки.
Не думайте, бес поселился в крови
затем, что пишу по весне я.
Нет, это не объясненье в любви.
Скорее, в судьбе объясненье.
Простите, что я — в нарушенье преград...
Писать — что врываться без стука.
Но Вы — мой вершинный заоблачный брат,
а это — единственней друга.
Давно не участвую в жизни своей,
живу за какою-то гранью.
Но слышу, как ветер тугих скоростей
стучится предутренней ранью.
Меня прибивает, как к берегу, к Вам
в любые года и погоду.
И я все стихии на свете отдам
за эту мою несвободу.
Я сердцем вросла в это русло в тиши,
в прокрустово ложе — без хруста...
Но что-то всё рвётся с пера и с души,
избыток какого-то чувства.
Геометрия
Дано: стихи, тоска, вино.
И надо доказать,
что стоит жить, смотреть в окно,
и мыслить, и страдать.
Хоть от себя нам не уйти -
уныние гоню.
Я геометрию пути
ломаю на корню.
Пусть время бурное в крови
начнёт иной отсчёт
и биссектрисою любви
мой путь пересечёт.
Полнолуние
О луна, золотая мумия,
забери меня в звёздный рай!
Полнолуние. Полноумие.
И душа уже — через край.
Золочёное одиночество...
Выше этого — только Бог.
О луна, самоё Высочество,
забери меня в свой чертог!
Как окошечко во вселенную,
как мерцающий нимб у лба...
До чего она совершенная,
завершённая, как судьба.
Дай мне, Боже, вот так же свеситься
над тобой головой хмельной,
из ущербного лика месяца
округлённою стать луной.
Не смиряя в груди Везувия,
припаду я к тебе в тиши...
Полнолуние. Полоумие.
Половинка моей души.
***
От сиреневой страсти обуглясь,
я разбилась на части об угол
Ваших губ — несгибаемой складкой...
Я останусь кричащей заплаткой
Вашей жизни, случайной закладкой.
Но мне это не горько, а сладко.
***
О музыка, поэзия, нирвана!
В порывах ветра, сумерках, дожде...
Как обещание земли обетованной,
которой нет и не было нигде.
Я вспомню всё, что не со мною было:
как утро робко бредило во мгле,
как, запрокинув голову, любила,
на цыпочках ходила по земле.
Я не прошу о нежности нездешней,
я обращаюсь к Вашей высоте.
Ведь Вы — моя последняя надежда
на ту меня, которой нет нигде.
***
Разноцветное счастье лоскутное,
боль осколочная, минутная,
дней жужжащее веретено
и души потайное дно -
всё смонтируется в одно.
И, сама себе неизвестная,
оболочка спадает телесная,
скорлупа, кожура, чешуя...
Неприкрытая и ничья,
вот тогда только я — это я.
***
Я ловлю последний отблеск мая –
ключевой глоток.
Вашей речи кожей ощущаю
мятный холодок.
Солнца луч, рассеянный и робкий,
прячется в ветвях.
Всё, что снилось, – вспомнится и вздрогнет,
затрепещет въявь.
Дрожь рассвета, щебетанье птицы
слышу не дыша.
И опять, как чистая страница –
старая душа.
Лето — это знойно, откровенно,
щедро напоказ.
Слишком это всё обыкновенно.
Лето не для нас.
Мне не надо приторного счастья.
Уходите в сны.
Буду ждать, как тайного причастья,
будущей весны.
***
Я чувствую себя старинным замком,
в котором поселились Вы, как призрак,
простором комнат, как объятьем, замкнут,
где в каждой вещи есть намёк и признак.
Там тишина и нет запретной зоны,
ничто уединенья не нарушит.
И только сердце-колокол бессонно
звонит, звонит по нашим мёртвым душам.
***
Люблю, как в первый день творенья,
сквозь безъязычья птичий гам.
И бедное стихотворенье
несу к бесчувственным ногам.
Обрывки нежности неловкой,
осколки Спаса на крови.
Мир держится на недомолвках,
на ниточке моей любви.
Простите этих строк юродство,
о них споткнёшься, как о пни.
Я прячу в них своё сиротство.
Мне в Вашей холодно тени.
Пренебрегаемая Вами,
я остаюсь на берегу.
Но то, что было за словами
и между строчек — сберегу.
***
Без пяти минут любовь.
Не хватает малости:
радости, чтоб грела кровь,
ласковости, жалости.
Как бенгальские огни,
искрами манящие.
Пусть красивые они –
но ненастоящие...
***
Пью вино ледяное твоей нелюбви.
Улетает надежда со скоростью света.
Невидимка, пришелец, немой визави...
Говорю в микрофон, но не слышу ответа.
Эта тайна в себе ничего не таит.
Только рано ещё устанавливать точку.
Столько дела душе впереди предстоит:
и вздыхать по весне, и любить в одиночку...
Я не буду тебе говорить, что люблю.
В небеса отпускаю крылатую малость.
Пью вино и хмелею. И Бога молю,
чтоб хоть что-то на дне этой чаши осталось.
***
Не убивай меня, – шепчу из сказки.
Я пригожусь тебе, как серый волк.
Пусть все принцессы будут строить глазки,
пусть в яствах царских ласк узнаешь толк,
пусть Бог тебя хранит и любит плотски,
своих даров швыряя дребедень,
но чёрный хлеб моей любви сиротской
я сберегу тебе на чёрный день.
***
У тебя — нерастрата, у меня — недостача.
Я плачу по счетам. Всё плачу я и плачу.
У одних замуровано сердце в копилке,
у других разворовано всё до крупинки.
Что больнее? Страшнее? Не знаю, не знаю...
Но душа — она тоже живая, мясная.
Даже если парите под облаками –
я прошу: не берите за крылья руками.
Своих судеб рифмуя нескладный подстрочник,
я молю: не сломайте душе позвоночник.
***
Только камни-голыши
в закромах моей души.
Лягут тяжестью на дно...
Не отвяжется Оно.
От заездившей тоски
не уедешь на такси.
А немилый сердцу мир -
он везде и сер, и сир.
***
Я сама не своя и не Ваша.
В чахлом воздухе веет тоской.
Чёрной охрою вечер окрашен,
и надежды уже никакой.
Жизнь банальна. Белок да клетчатка.
Ничего не хочу и не жду.
Небесам я бросаю перчатку
и земле объявляю вражду.
***
Земля — наш дом, который Бог покинул.
Забыло небо цвет свой неземной.
Который год, который век уж минул,
а всё никак не встретиться с весной.
Душа — потёмки, как письмо в конверте,
которое не следует читать.
Любовь не стоит слов. Не стоит смерти.
Страшнее кары эта благодать.
Я говорю, как дерево листвою,
доверив горло ветру и листу.
О неба нищета над головою!
Вся жизнь тщета, как выкрик в пустоту!
Ужель судьба, душою кровоточа,
среди чумы творить свои пиры?
И нежность тем давать, кто взять не хочет,
и тем дарить, кто оттолкнёт дары?
***
Любовь начинается с Красной строки,
с неясного слова, с горячей руки,
с дрожащего сердца, с мерцающих слёз,
с луны, затерявшейся в крошеве звёзд.
Любовь продолжается, как запятой,
прерывистой речью, тропинкой витой,
манящей в глубины дурманящих рощ,
зигзагами молний, пронзающих дождь.
Любовь оборвётся, меняясь в лице,
свинцовою точкой, как пулей в конце.
***
Набираю этот номер снова
через годы, города и веси.
Я хочу сказать тебе лишь слово,
что все фразы сразу перевесит.
Знаю, под луной ничто не ново.
Истина порой бывает ложной.
Я скажу тебе одно лишь слово:
«Невозможно».
***
На задворках души, где потёмки,
и куда не заглянет заря,
догорают осколки, обломки,
фосфорическим блеском горя.
Меня ранит предутрений холод,
небо сырости и янтаря.
И, как сердце, на части расколот
мир, куда не заглянет заря.
***
Бессюжетная жизнь, словно рельсы, узка.
Безбилетная мается в сердце тоска.
Безотчётное чудо рыдающих месс
и бесплатные звёзды, как слёзы с небес.
Вот и всё, чем богата, чем душу храню,
что сто раз убиваю в себе на корню.
И безжизненный свет безответных небес
означает, что нету на свете чудес.
***
Вы доведёте до ручки, до точки -
вечно шуршащие, как камыши,
вечно исписанные листочки -
вечнозелёные деньги души.
Снова станок свой включаю ночами.
Что из того, что они не в цене?
Оттиски счастья, любви и печали...
Как хорошо вы горите в огне.
***
Ночь в слезах, как в своём соку.
Наступает сухое завтра.
Обменяю тоску на строку -
вот такой я устрою бартер.
Чад чернухи, чумной чепухи,
все свои нутряные недра
обменяю на эти стихи
и, как пепел, развею по ветру.
***
Не стихи, а жалобная книга.
Мерно кружат жизни жернова.
В ожиданьи творческого мига
бродят беспризорные слова.
В этот раз природа промолчала,
нужных слов для сердца не найдя.
Никакой надежды не звучало
в похоронной музыке дождя.
В облаках, безжизненных, как вата,
как в душе, где пусто и темно –
осени намёк холодноватый
на весну, что минула давно.
Опускаю веки, словно шторы, –
не хочу я видеть этот день,
и речей, что выросли из сора,
ощущать пустую дребедень.
Нам бы объяснитья на наречьи –
как там у поэта ? – «Скрым-тым-ным...»
Наше междуречье. Междувстречье
между этим светом и иным.
В памяти окно протаю снова:
заструится поднебесный свет,
и увижу мальчика родного
в человеке неизвестных лет.
Так, бывает, в улице нездешней
вдруг узнаешь прошлого черты,
будто бы в далёкой жизни прежней
здесь уже жила однажды ты.
***
То, что может только сниться –
воспарит в пролёт судьбы.
Как серебряная птица
над несбывшимся, над «бы».
Как мираж, тоску о чуде
не испить и не избыть.
Навсегда со мной пребудет
то, чему вовек не быть.
***
Моя несудьба и невстреча,
чужой, непохожий, ничей...
Чем северней взгляды и речи –
тем строки мои горячей.
В них то, что Вам знать не пристало –
изнанка души, потроха...
Ценил Мандельштам — я читала –
лишь дикое мясо стиха.
***
Я всё о том же, об одном.
Ну что поделать с этим делом:
один — ни духом и ни сном,
другая — и душой, и телом.
Он равнодушно говорит,
в глазах надменность и усталость.
А ей — в подушку до зари.
И это всё, что ей осталось.
Но там, у неба на краю,
коснутся ангелы перстами:
их души встретятся в раю
и поменяются местами.
***
За тридевять земель живу от сказки
про принцев и Емель.
От Вашего тепла, от Вашей ласки
за тридевять земель.
Не тронутые Вашими руками,
безмолвны и тихи,
грустят, так и не ставшие грехами,
греховные стихи.
***
Если руку в душу запустить -
то она полна была бы Вами.
Пролегла невидимая нить
между рукавами, головами
призраком невыразимых уз
и родства, прочнейшего на свете.
Драгоценный, бесполезный груз...
Что теперь я буду делать с этим?
***
Ах, не востребовал мой адресат
облако нежности душной.
Тает ненужно оно в небесах,
ждёт его замок воздушный.
Снова письмо голубое пошлю -
эхо одно отзовётся...
Я Вас по-прежнему жду и люблю.
Что мне ещё остаётся!
***
Вы мне сказали: «Тема закрыта».
Словно захлопнулась дверь.
Сердце разбито. Сижу у корыта.
Что тут попишешь теперь.
О почтальоны! Оставьте конверты.
Ставьте на сердце печать!
Можно о жизни. Можно о смерти.
Только о главном — молчать.
Заживо нежность в землю зарыта.
В стойло вернулся Пегас.
Вены не вскрыты. Тема закрыта.
Словно покойнику — глаз.
***
Говорят, что есть они, флюиды,
от виска к виску.
Что же Вы не слышите обиды
и мою тоску?
Если есть и вправду биополе,
импульсы в крови,
отчего не чувствуете боли
и ожог любви?
Если б биотоки эти были –
верят, дурачки! –
Вас бы так они испепелили,
что осталась только б горстка пыли,
ручка да очки.
***
Осенний лист упал, целуя землю.
Деревьев целомудренный стриптиз...
И все мы занимаемся не тем ли,
в какие мы одежды ни рядись?
Я изучаю ремесло печали,
её азы читаю по складам.
Усваиваю медленно детали
того, что неподвластно холодам.
Того, что неспособны опровергнуть
хорал ветров и реквием дождя,
того, что учит: если очень скверно,
ты улыбнись, навеки уходя.
Я приглашаю Вас на жёлтый танец,
прощальный вальс в безлиственной тиши.
И не пугайтесь, если Вам предстанет
во всей красе скелет моей души.
***
Оставайся дальше невлюблённым,
не сгоревшим на огне дотла.
Оставайся неодушевлённым,
не узнавшим моего тепла.
Неба не увидевшим в алмазах,
тайны не изведавшим греха,
Богом не целованным ни разу,
не воспетым музыкой стиха.
Дай тебе не знать сего мытарства
и коня за царство обрести.
Чтобы — ни трагедии, ни фарса -
чао, мальчик. Бог тебя прости.
Будешь жить без нимба и без трона,
без урона своему уму.
Голова важнее, чем корона.
Оставайся, я тебя не трону.
Но зачем живёшь ты — не пойму.
***
Ваши речи взвешены,
голос осторожен.
Огорожен вешками
множества таможен.
Все ходы просчитаны –
дальновидный лоцман!
Окружён защитою
от пустых эмоций.
Это небо с парусом,
эти сосны-ели –
всё могло быть радостным,
если б захотели.
Этот отсвет утренний
стал бы нашей грустью...
Только цензор внутренний
в душу не пропустит.
Боязно и совестно
на пути в нирвану.
Мой солдатик доблестный
с сердцем оловянным!
Эта стать державная
за глухим забралом...
Но сраженье главное
в жизни проиграл он.
***
Ну как Вы живёте, отшельник и маг?
Ваш путь независим и строг.
Я сердце своё, как растрёпанный мак,
запрячу средь зелени строк.
Пусть щурится око и хмурится бровь,
и яро черкает перо.
Но не редактируется любовь!
Хоть это смешно и старо.
Как дань, как оброк, эти ворохи строк
ложатся Вам день ото дня.
Готова принять я суровый урок.
Судите, казните меня!
Ну как Вам живётся средь пыльных бумаг,
мой критик, судья, господин?
У ног Ваших сердце, как огненный мак.
А значит, и Вы не один.
***
«Живём лишь дважды», – Вы сказали,
как записали на скрижали.
И мне открылось: так бывает.
Две жизни каждый проживает.
Одну — земную и живую,
другую — тайно-теневую.
И я вдвойне сейчас живу,
как бы во сне и наяву.
То, что пребудет только снами –
навеки остаётся с нами.
Мы задыхаемся от жажды
и в ту же Лету входим дважды.
Пять чувств, что миру не видны,
обнажены, обострены.
Молчит вода под гладью льда,
но ты живёшь, как никогда.
Две жизни... Разве это дело?
Одна — душе, другая — телу.
И обе мучают виной.
Две жизни — это ни одной.
***
Это в белом конверте
ему пишет зима.
А. Кушнер
Мне пишет природа волной на песке,
чернилами рос на зелёном листке,
размашистым почерком вьюги шальной
и азбукой Морзе капели хмельной.
Как яблоко падает в руки само,
по адресу сердца слетает письмо.
На небе бумажном — заката печать.
И стыдно, и страшно ему отвечать.
***
Как повседневна жизнь.
А. Рембо
Два полюса земного бытия,
два края жизни: музыка и мука.
Мучительно их постигаю я -
божественную горькую науку.
«Как повседневна жизнь», – сказал француз.
Сказала б я: как пафосна рутина.
Заигранность фальшивая у муз,
а будни богоданны, как секстины.
Пусть сирый мир до ниточки продрог,
молитвой Богу боли не нарушу.
А из обломков радуг и дорог
построю вновь любовь, судьбу и душу.
***
Настанет Судный день рождения,
и жизнь моя, пройдя свой круг,
в последний миг освобождения,
как птица, вырвется из рук.
Стихом хмельным, сомнамбулическим
я запишу свой крестный путь...
Любовь моя, твоё Величество,
и там меня не позабудь!