Спросишь о главном – а вместо ответа
звёздного ситом отмерят зерна.
Вьются последние сумерки лета
у не закрытого на ночь окна.
Не доверяя заброшенным хатам,
но для ночлега ища уголок,
месяц над полем бредёт полосатым,
будто от стада отставший телок.
Кто-то, в ушах поселившийся, шепчет:
путь, уходящий в полынь и кипрей,
с каждой минутой становится легче –
вот потому и идётся быстрей,
и ускользает печаль о грядущем –
шёлковой нитью в стальное ушко –
и разрастаются в каждом идущем
воздух и свет – оттого и легко:
будто бежишь, возвращаясь из школы,
встречной собаке скормив бутерброд,
носятся иссиня-чёрные пчёлы,
ищут в цветах металлический мёд,
птицы и звери на пёстрой одежде,
сшитой из самого синего льна…
Лишь паутина, незримая прежде,
стала внезапно повсюду видна.