Берега

ВЕСНА
когда проснёшься, погляди в окно: быть может, там беснуется метель, а может, там теплынь и солнца блеск,
и птичий гомон, и деревьев шум, и ветер с юга в радуге стекоз, и аромат магнолий и мимоз, и шум шагов  неведомых людей, тебе несущих ворохи цветов. когда проснёшься, застели постель, и вместе с утром пусть придёт на ум то слово, что рождалось в шуме гроз: его заждались и земля, и лес, и ты, пожалуй. слышишь пульс берёз и странный трепет маленьких кустов, и сердца бой ? пребудет же с тобой то слово, без которого весна одна приходит – и уйдёт одна. я о любви совсем не говорю, я лучше снова то же повторю: когда проснёшься, погляди в окно, там  ждёт тебя весна давным-давно.
© Вит. Чел.  08.03.11


БЕРЕГА
Когда темнеет мозг и сердце бьётся глуше, когда под звон часов смеёшься ты навзрыд, гремит по стёклам ночь, и лапы сфинксов душат граненые черты далёких пирамид. Ты жив, но ты избит дождём из мыслепада, плывёт душа твоя по волнам бытия. За все твои грехи безумие – награда, за всё добро твоё – святись душа твоя. Летим в водоворот улыбок и оскалов, туда иль не туда, иль вовсе в никуда. Обломки кораблей, разбившихся на скалах, приносит к берегам безликая вода. Где берега мои – узнаю лишь разбившись: нам всем не суждено познанье до поры. Но там, на берегу, из щепок мыслей бывших пусть кто-нибудь зажжёт дымящие костры.
© Вит. Чел.  1968 или 69-й г.


ПЕРВОПТИЦА
Ну, подготовь себя к отлёту, приготовь! Твой пепел чёрен, твой алмаз прозрачен. Твой лик прекрасен, твой оскал ужасен. О чём твоя любовь и нелюбовь? Однажды утром очи продерёшь – и вдруг поймёшь: давно уже не утро, и год не тот, и ветер почему-то нездешний снег по наледи несёт. И крыльев звон. И небеса без дна. Там ангелы куда-то улетают. Ты вслед им помаши. Они не знают, куда летят. Исчезли. Ты одна встречаешь вечер. Вспыхнула звезда. Крепчает ветер. Небо золотится. Бери разгон. Взлетай. Ты – первоптица – отныне и, похоже, навсегда…
© Вит. Чел. 28.01.13

***
Он бродит молча по ночной Москве без тени тени, даже без охраны. Его пугает злой карминный свет. Что ищет он? Быть может, свой портрет… Нашёл у бюста дорогой букет. Тирану? Нет. «Вождю от ветеранов». Он в Кремль идёт – невидим, зол и хмур. Его ночной охранник не заметит, как нет в Кремле запоров для него. И вот уже в своём он кабинете. Там только мебель. Больше ничего. «Да! Это я!» – беззвучно он кричит. «Да! Это я!» – пророкотало эхо. И повторилось. Но не криком. Смехом. Здесь всё смеётся. Впрочем, всё молчит… И он уходит с трубкою в зубах. И кровь за ним стекает по ступеням. И пенится. И в этой красной пене сверкает глаз. А в нём дымится страх…
© Вит. Чел. 31.01.13
***
ВОТ ГЛУПОСТЬ. ВЧЕРА ЗАСКОЧИЛА В ГОЛОВУ
И НЕ ВЫСКАКИВАЕТ.
«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
Кто там в малиновом бикини
С послом испанским говорит?»
ЧТО-ТО ОЧЕНЬ ЗНАКОМОЕ. НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ...
10.02.13

***
РЕЧЬ ОБЕЗЬЯНКИ

Я – это ты с чуть-чуть другой судьбой. Я родилась. И ты родился тоже. Я – это ты. И всё-таки, быть может, нам суждено не встретиться с тобой. Ты изучал какие-то слова. Мял сапогом зелёные газоны. Как ты красив! Особенно в погонах. Ты убивал, покуда я спала. Я – это ты. Но проще жизнь моя. Завтра твоё уже со мною было. Ты постигал всё то, что я забыла. Ты позабыл всё то, что знаю я. Легче, дружок, пусть не дрожит рука. Целься в него. И ты в его прицеле. Медленно жми. Расслабь мозги и тело. Пуля летит. Скажи «пока-пока». Зеркало вдрызг из серебристых брызг. Дверь отперта, переступай порожек. Джунгли поют. И мы споём, быть может, как только нас морской догонит бриз.

© Вит. Чел.   15.02.13
***
ЖЕНЩИНЫ ПРИШЛИ

О детстве. Там таинственны тела, и не понять, что дальше в жизни будет, я видел на окраине села, как парень целовал девичьи груди. Он мне махнул: уйди, пацан, уйди! И я не знал, что будет впереди. А на столбах гудели провода. Я шёл из ниоткуда в никуда.

Об отрочестве. Мы полны любви. Немеем, столбенеем без причины. Цветок сорви. Вот сердце. На! Лови! Мы грозны ликом. Мы почти мужчины. Но женщины проходят мимо нас. Уйди, малыш. Попозже. Не сейчас.

О юности. Объятия полны тем пламенем, что всё вокруг сжигает. Любовь несёт неистовство войны сплетённых тел и душ. Никто не знает, чем завершится тот неравный бой. Не уходи, послушай, я с тобой!

О зрелости. Я зрелость пропущу. Всё перед ней раскрыто нараспашку. Едва ли я о зрелости грущу. Всё помню. Ничего не упущу. А коль забуду – брошу на распашку целинных душ, целинных губ и тел всё то, что прежде я забыть хотел. Порву рубашку, подарю ромашку… Но что-то ты, дружочек, поседел.

День нынешний. Я вас не понимал. Любил, конечно. Этого хватало. И был любим. Коррозия металла пока не поразила весь металл. Я оглянулся. До краёв Земли день полон света. Свет сегодня ясный. Мир полон женщин. Как они прекрасны! И глас над миром: «ЖЕНЩИНЫ ПРИШЛИ!»…
© Вит. Чел.   08.03.13


КОГДА УБЬЁШЬ ПОСЛЕДНЕГО ВРАГА
Когда убьёшь последнего врага, мир опустеет. Не дорога и та, что дорога. В мороз вспотеешь. Друзья завянут. Страх исчезнет в них. И нет геройства. А кто-то скажет: «Он же просто псих. Одно расстройство». И ты пройдёшь меж них, как меж могил, под шёпот строгий. Они не любы. Ты уже не мил. Судьба – дорога. Вперёд и вверх, на дальние холмы, за перелесок, куда когда-то добрались и мы. И ты в довесок. Привет, воитель, убери свой меч, уже не лидер. Присядь, пожалуй. Можешь и прилечь. Мы не обидим. Мы те, кого когда-то ты убил в боях жестоких. Наш след поныне так и не остыл на кровостоке. Испей, воитель, красного вина из смертной чаши: там кровь одна, а в ней – твоя вина. И судьбы наши. Час пробил. Ржа изъела весь металл твоих доспехов. Прощайся. Не об этом ты мечтал. А нам не к спеху. Не торопись, но всё испей до дна, до заговенья. В вине – вина, в вине – твоя война, в вине – забвенье. Никто в миру не вспомнит о тебе. Как будто не был. И будут знать о попранной судьбе лишь мы да небо.
© Вит. Чел.   27.03.13.

***

Похоже, скоро в дальние края,
Где свет так нежен и друзья так юны,
Где только море, и цветы, и дюны,
Где на конце иголки жизнь моя.
Не знаю, друг мой, в той ли ты земле,
Но знаю, почему удрал отсюда.
Ты вечно мнил, что жизнь – она паскуда.   
Для всех открывается равно и ровно Земля, Здесь были дубравы, а здесь простирались поля, Здесь птица чирикала праздно. Мы медленно-медленно к цели конечной идём. Быстрей, чем хотелось. Кто по одному, кто вдвоём, В болезнях и в здравии. Разно. Вот мать, вот отец. Здесь покоится с миром сестра. Никто не кричит, не торопит, мол, тоже пора, Их много в веках на погостах. И Солнце над ними встаёт век от века с утра, И та же Луна освещает для них вечера. И рады, коль жалуем в гости. Я тоже, не ведая, эти могилы коплю. И ты, мой дружок, что не вовремя выбрал петлю, И девочка, что на качелях Летела, летела, летела, летела в полёт, Как спутник любви, как пронзающий мир самолёт, И пала на пике веселья… Я – здесь. Я – живу. Я ласкаю глазами траву. И грудь моя дышит, покуда я вам пропою, Неспетую странную песню О том, как я крошек насыпал тому воробью, О старом колодце, откуда воды изопью, О том, как я мир этот больно и глупо люблю. И мы с этой песней воскреснем.
© Вит. Чел. 14.04.13

***
О ЛЮБВИ И СМЕРТИ
Паук кусает муху. Хруст и плач. Мы не услышим, как сосёт палач задок сначала, после передок. Молчит едок. А в центре пережаренной Земли в далёком непонятном Сомали пустой малыш сосёт пустую грудь. Пора уснуть. На нашем сердце хищная печать: жевать, не замечать, рычать, молчать, лелеять похоть, водку пить и ром – привет, дурдом! Так что же я люблю в тебе, Земля? Неужто горы, реки и поля? Неужто океаны и моря, где ты и я? Зачем простёрлась предо мной страна? Зачем зверью давал я имена? Зачем так жаждет сердце петь и жить? Чтоб есть и пить? Дурак! Ты – чемпион среди ослов! Нагородил сто тысяч жалких слов,
Ты жил, чтоб есть. Ты убивал, чтоб жить. Ты только для себя умел убить. Ты никого на свете не любил. И ты не жил.
© Вит. Чел. 20.05.13

***
Ма-ра-фон!
Мы в бегах, позабывши о цели,
Режем грунт онемевшей, но всё ещё сильной ступнёй.
Ма-ра-фон!
За спиною мелькают недели,
И голубенький бриз превратился в коричневый вой.
Мы ку-да?
Неизвестно! Не сыщешь ответа.
Мимо –ад, мимо – рай, мимо – плач, мимо – крик, мимо – смех.
Мы от-куда?
Оттуда, где тёплое лето,
Мы оттуда, где начался наш истерический бег.
Ма-ра-фон!
Я несусь, обгоняя кого-то,
Замечая, как кто-то, сутулясь, меня и себя обогнал.
Ма-ра-фон!
Всё пространство набухло от пота,
Нас на грудь поднимает то шквал, то двенадцатый вал.
Кто у-пал?
Мы не знаем, мы видим бегущих:
Только тени мелькают на призраках пашен и скал.
Кто от-стал?
Мы не знаем своих отстающих,
Но не знаем и тех, кто бы в этом бреду не устал.
Ма-ра-фон!
Впереди или сзади наш финиш?
Нам уже не понять и уже не унять наших ног.
Ма-ра-фон!
Ты дорогу свою не покинешь.
Я пытался.
Не смог.
И других не бывает дорог.

~ 1980 г. © Вит. Чел.

***

На полустанке женщина в слезах, невидима для вхожих и прохожих, в горжетке старой, на неё похожей, и с тонной чёрной краски на глазах. Меха зверьков не возвратят тебе живую агрессивность хищной самки. Ты вышла покурить на полустанке. Ты протянула огонёк судьбе. Она есть ты – без шейного платка, без макияжа, без вечерних масок, она явилась из забытых сказок, как будто эти сказки о тебе. Сойди на землю, поклонись цветам, их краски лягут на лицо и плечи, их аромат тебя сейчас излечит и жизнь вернёт обиженным устам. Не плачь о прошлом, выбрось зеркала, они уродуют твои лицо и тело. Ты получила меньше, чем хотела. Ты получила больше, чем могла.
27.05.13 © Вит. Чел.

***
Сгоняй всех чуждых и чужих, любя сердечно, на берег льда. Удар под дых – и дышат вечно! Пусть чёрный роет в черноте холодный уголь, а жёлтый – злато (в суете, но без испуга). Пусть белый запасает снег к Олимпиаде. Пусть красный… Красного-то нет! Да и не надо. А на подхвате  в наготе пусть тратят силы
подонки из элгэбэтэ… А что? Красиво! И вымерзнут остатки сил – дурное семя. А я, прыщавый крокодил, –
один над всеми!
27.05.13 © Вит. Чел.

СИГАРЕТНЫЙ ДЫМ НАШЕЙ ЮНОСТИ
*************************************
Я не вспомню точно год, когда это было. Примерно 1969-й. Наша компашка договорилась встретиться на квартире у приятеля, родители которого куда-то умотали на несколько дней. Я шёл туда с каким-то странным чувством, что это последний вечер, который мы проводим вместе. Ничто не предвещало разлук, казавшихся невозможными. Никто из нас не предугадывал странные судьбы и неожиданное будущее. Года два оставалось до подлой гэбистской статьи в областной партийной газете, после которой был разгромлен наш литературный клуб и началась ломка судеб. Один из нас оказался за границей, другой (хозяин той квартиры) уехал в Волгодонск, оттуда, по слухам, в Сибирь, оттуда – невесть куда. Девочки осели кто в Запорожье, кто в Москве, кто в Киеве. У каждой было своё счастье, свои драмы и трагедии. Не помню, был ли наш харьковский физик, живший в Пятихатках. Я долго выходил на его следы, находил его, даже встречался, созванивался, а потом потерял окончательно. Один замечательный друг, инженер, переехал в Минск, и мы с ним регулярно перезваниваемся. Неважно. Я шёл по проспекту, мимо фонтана, поднимался по крутой подъездной лестнице, а в голове складывалась песня, в которую тогда никто не поверил и которую потом многие вспоминали, особенно про память, которая улетела в небо таять и пролилась дождём на другом конце Земли. Пишу по памяти, надеюсь, ничего не пропустил…

Это был последний вечер,
На котором пели песни –
Грустно, весело и длинно,
В общем, пели, как могли,
Чтоб назавтра даже память
Улетела в небо таять,
И потом дождём пролиться
На другом конце Земли…

Все смеялись, что последний,
Удивлялись, что последний,
И боялись, что последний
Дым течёт из сигарет.
Туфли с сумками в передней.
Боже мой! Да это бредни!
Ну, а вечер был последний
На ближайших двести лет.

Ах, смеялись, удивлялись,
Целовались и бросались:
Кто с балкона,  кто на рельсы,
Кто куда хотел и мог.
Город спал в кольце неона.
Свист лихой на перегонах
От далёких эшелонов
Оседал у наших ног.

Это был последний вечер,
На котором пели песни –
Грустно, весело и длинно,
В общем, пели, как могли,
Чтоб назавтра даже память
Улетела в небо таять,
И потом дождём пролиться
На другом конце Земли…


А потом… А потом нас разметало. И новые друзья не могли заменить старых, которые оставались лишь в воображении. Если кто-то, в пределах страны, был досягаем хоть иногда, то заграница равнялась смерти. Мы и прощались с другом в моей комнатушке в коммуналке за «Бiлим мiцним» («Белым крепким»), прощались навсегда. И когда он уехал, на редакционных попойках я начинал всегда с его песни «Уже застольные допеты», а потом пел свою, вот эту.

Разнесло, разбрызгало нас по миру,
По столицам и уездным весям,
И не справить вместе даже поминок,
Не послать о праздниках известия.

Где же вы, друзья мои, ровесники,
Что-то пьёте? И о чём мечтаете?
И какими мучаетесь песнями?
И к какому берегу причалите?

Соберу я всех вас в тесной комнате,
Белым крепким угощу, как водится.
Потрудитесь, напрягитесь, вспомните
Наши позабытые мелодии.

Я почти что вижу вас… Но что это?
Руку протяну – и расплываетесь
Сигаретным облаком по комнате.
Где вы? Кто вы? Как вы называетесь?

Разнесло, разбрызгало нас по миру,
По столицам и уездным весям,
И не справить вместе даже поминок,
Не послать о праздниках известия.

И как-то жили мы, уже все совершенно врозь. Полнились новыми надеждами, которые рушились. А сбывались непредвиденные. Что меня так тянуло к ним всегда? И к этим, нынешним. Но главное, – к тем, юным, растворившимся во времени? Наверное, я их всех любил. Похоже, люблю по сию пору. Не себя среди них, честное слово. Их, таких разных, полных надежд, с неразвернувшимися пружинами в душах, с тайными мыслями о счастье (тайными, чтоб не сглазить ; ). И вот однажды наступило время, когда без них, без наших разрушенных воздушных замков, я ощутил себя совершенно одиноким в толпе. Тогда и написался монолог колоса. Друзья поэты его критиковали за концовку. Хорошие друзья, без наносного чекистского песка. Но именно концовка была сутью моего тогдашнего отчаяния. И пусть она такой и будет. Сохранился оригинал, а на нём – и дата: 16.4.77.

Я – маленький. Я – колос на жнивье.
Дыханьем полон, я с планетой движусь.
Я полон глаз. И я, конечно, вижу
Иных колосьев головы в траве.

Так мир устроен. Надо умирать.
Но вот случилось, что скосить забыли.
Комбайнеры там, что ли, перепили?
Или со мной решили поиграть?

И я стою. А ветер стебель гнёт.
И мёрзнут зёрна в воздухе морозном.
Не выстоять. Но падать слишком поздно.
Мне холодно. Метелица метёт…

Я – зимний злак. Один среди стерни
Молю кого-то, кто меня не слышит.
Молитва тише звука, снега тише:
«Верни мне жизнь. Верни мне смерть. Верни»…

И луг взорвался! Звонко проросли
Колосья те, что осенью упали.
Их трактора (опять же!) запахали,
Меня же вновь (опять же!) обошли…

Я жатвы жду. Я верю в сталь ножей.
Я хлебом стать хочу или травою.
Но мёртвым стеблем с мёртвой головою
Мне новых зим не выстоять уже…

Ну, как-то выстояли. И я. И те, кто выжил. Не одну зиму, не две, не десять, но и не ожидавшуюся вечность. Выжить, как выяснилось, не подвиг. Жить и оставаться собой – ну, такой маленький подвиг. Жить – и менять мир к лучшему – иллюзия. Но пусть здравствуют сохранившие иллюзии, ибо на них мы и выстраиваем какое-никакое настоящее.

© Вит. Чел. 31.05.2013.

***
СЕНОКОС
Сенокос. Там гроза надвигается. Оглянись, тётя Поля, внимательней! Всё ли скошено, что полагается? Встанет муж, заругается матерно. Бросит он, опрокинув стаканчик, в адрес твой нехорошую шуточку. «Это что там за три одуванчика, от которых летят парашютики?! А косу где измазала кровью? Мне и это положено вытерпеть? Ты гляди мне, Полина Петровна! Не забудь аккуратненько вытереть»! Мы тихонечко, веер за веером, истекаем последними соками. Боли наши угаснут до вечера, близкий дождик утешит до сроку нас. Мы на косарей не обижаемся. Тётю Полю мы любим искренне. Нас покосят – а мы возрождаемся на лужайке цветочками быстрыми. Вот и тучи над полем пластаются, гром гремит, огневица мечется. Только муж её не просыпается. Или он, как обычно, лечится? Струи сильные бьют в лицо его, соком красным землица полнится. Отвернулись! Не видели ничего! Знать, набегался. Успокоился. Этот холмик пускай прорастёт травой, и под ушко подушка выстелется. А над буйной кудрявой его головой только низкое небо высится.
© Вит. Чел. 02.06.2013. К картине © Владимира Глухова «Сенокос», 1997.


МОСКОВСКАЯ ПРОГУЛКА ПО ДЕЛАМ
***************************************
Иду Москвой. Конечно, по делам. Я не настолько счастлив, чтоб без дела топтать прекрасный город. По делам… Маршруты все впечатаны в меня, других не помню или же не знаю. Москва вместила тысячи столиц. И миллионы незнакомых лиц вокруг мелькают. Плавятся и тают. И лица лиц в толпе не замечают. Вздымаются – и упадают ниц. В метро какой-то солнечный таджик настойчиво мне место уступает. Ужель так плох? Сажусь. Сижу. Смотрю. Мальчишка рад. Он здесь, в Москве, недавно. Всему и всем товарищ, друг и брат. Пока не налетит на острый взгляд, похожий на бандитскую заточку. Пусть пронесёт. Пусть ветром унесёт. Нельзя на взлёте жизни ставить точку. Он вышел. Будто свет вокруг погас. Ему на смену тотчас же, сейчас заполз туман. Мы посерели как-то. Колёса бьют по рельсам такт за тактом. Мы умерли. Не может быть. Обман! Взгляд девочки, мусолящей банан, всё осветил. И зажили мы снова. Динамик мне выкрикивает слово. Я выхожу. И эскалатор в рай нас поднимает быстро, но со скрипом. Там, в вестибюле, всхлипывают скрипки, а с улицы несётся хриплый лай. Москва! Москва! Я вижу этот свет, где ангелы поют, где страха нет, где девушки щебечут на олбанском. Здесь все родные – местный и чужак, здесь братья все – богатый и бедняк. Здесь прут за автозаком автозак. А в них сидят полковники в гражданском…
© Вит. Чел. 09.06.2013.
***
ГАДАНИЕ ЛЕТОМ
Чёрный кофе – можно с коньяком, а можно и без.
Кафешки на летнем ветру – райские кущи.
Чёрный кофе – в нём спрятался мелкого помола остроухий бес.
Это он юных женщин за нос водит, раззадоривает и плющит.
И они, с замиранием сердца, опрокидывают чашку и ждут перемен.
Растекается гуща по сияющей поверхности белого блюдца,
Там в коричневых складках предсказание любви и коварных измен,
Там надежды и страхи заблудились в песках верхом на верблюдицах.
Они видят соперниц, несущихся по небу на мётлах верхом.
Они видят тени своих убегающих судеб.
Что же плачет брюнетка? И шатенке не нужен у горла ком!
А блондинка… О чём ты стонешь? Кого ты судишь?
Летний ветер безумен. Чёрный кофе остро ласкает язык.
С каждой чашкой всё чётче картины на белом блюдце.
Ах, зачем эта правда, от которой сердце бежит и бежит?
Ах, зачем эта ясность, от которой назад не вернуться?
© Вит. Чел. 18.06.13.
***
ЖЕРНОВА
Мы жернова. Мы мелем всё подряд. Мы время трём между землёй и небом. Родители муки. Предтечи хлеба. Наш труд – уже не труд, уже обряд. Мы чёрными встречаемся с бедой. Мы просто камни в засуху и голод. Мы нищие, когда сквозь зимний холод Ребёнок руку тянет за едой. В дни тёмные бывает невдомёк, Что новый мельник не зерном нас кормит, Он чьи-то мысли хочет упокоить И пыль от них сметает за порог. На долгом этом каменном веку Сквозь гром синкоп, гламурных кварт и терций Прониклось наше бьющееся сердце Той мукой, что ушла потом в муку. Мы треснем этим мельникам назло. Не выход. Но другого мы не знаем. Мы разлетимся звёздами над раем Той мельницы, где есть добро и зло. Пусть новый камень, глуп и терпелив, Трёт время меж землёй и нашим небом. Мир хочет хлеба. Мир заждался хлеба. Пусть будет хлеб горяч и справедлив.
© Вит. Чел. 21.06.13

P.S. Это совершенно новый стих. Но у него есть предыстория. Когда-то, году в 1978 примерно я каждый день в обед минут за 15-20 печатал по одному украинскому стиху и подсовывал под дверь кабинета моего хорошего друга – замечательного украинского поэта Гены Литневского (увы, покойного, разбился на машине, которую, помнится вёл его приятель). Подписывался я вымышленным студентом Олексієм Задуйко. Стих «Жорна» был первым. Всего я так развлекался неделю. Потом полгода извинялся. Ведь они с другим поэтом реально искали автора. Стих утерян. Стих забыт почти начисто. Осталось в памяти буквально несколько строк. «… Ми чорнi, як на дворi чорна днина, ми жебраки, коли мала дитина в нiмотi руки простяга до нас»… Эти строчки меня цепляли всё время, и я решил избавиться от наваждения, сохранив неточную короткую цитату из того стиха. А так это совершенно другое. Ну, и всё. ))) ВЧ
***
ВЛАСТЬ
Ты решил, что всесилен, что слово-копьё пусть в холопа иль смерда новой правдой вонзится. Ты один властелин, а твоё воронье – это те же солдаты, хоть выглядят птицами. Псов бродячих решил ты в колонны собрать, прикормить человечиной – сладкой и тёплой, крыс – зерном заманить, – и пустить эту рать в мир двуногих – косить и укладывать в копны. А зачем? А затем, чтобы знала Земля, чья здесь соль разъедает давнишние раны, чья вода, чья трава, чьи леса, чьи поля, чей гремит океан под пятой ураганов. Ты один здесь властитель, и ношу побед хмуро бросишь к ногам несговорчивой дивы. Будет радость любимой – из болей и бед, будет правда кровавой, хотя и правдивой. Отвернётся она, постоит у окна, после вынет копьё из холопа иль смерда и воскликнет: «В него я теперь влюблена! Ты уже не всесилен! Ты жалок и смертен!». И из щелей дворца поползут муравьи, и облепят тебя, чуя время обеда. Где глаза твои, рыцарь? Где чресла твои? Где надежды твои? Где победы и беды? Ничего не осталось. Накушались всласть. И музейный работник экскурсии скажет: «Поглядите, друзья – вот скелет. Это – власть». Ну, и тут же другое им что-то покажет.
© Вит. Чел. 23.06.13

***
СТАРЫЙ ЕВРОПЕЙСКИЙ
ПЕРЕВОДЧИК С РУССКОГО
Что, дружок, всё в порядке? Ты сыт и обут. И в Европе, конечно, намного теплее. Там всегда берегут твой последний редут. Ты умыт и одет. Ни о чём не жалеешь. Одиноко, конечно. Домой бы скорей. Но не в эту страну нуворишей и хамов, ненасытных потомков эпохи твоей: мародеров, убийц, разрушителей храмов. Ты кабинкой от них навсегда ограждён. Что они говорят? Никому и не надо. Ты в язык, словно в озеро днесь погружён: в нём родная усадьба, любовь и прохлада. В нём купается конь – кареглазый Огонь, и шумят камыши, и трепещут стрекозы. Бьётся сердце твоё! Занемела ладонь! Видишь, мама идёт, а в руках её – розы. Всё. Задвигали стульями. Кончился бал. Приглашают на ужин. Нет, ужин не нужен. Извините меня. Я безумно устал. Я хочу на бульвар. Мне наружу! Наружу! Что? Какой валидол? Я в порядке. Мерси. Просто в прошлом моём все запутались нити. Что? Какое такси? Мне не нужно такси. Я пешком. Я пешком. Просто так. Извините. Он накинул пальто. Поднял он воротник. Европейскую шляпу привычно надвинул.
Он в футляре. Он дома. Нет, он не поник. Ветер дует попутный – всё в спину и в спину. Где-то там, под асфальтом, гудела земля, в ней пыталось раскрыться забытое семя. Дома ждёт арманьяк. Ну, и в ванной петля. Нынче – бренди. А прочему нынче не время.
© Вит. Чел. 24.06.13

***
ПТИЦЫ

Ласточка! Твой свист и стрекот из гнезда. Ты вновь вернулась.
Ведь это ты? Скажи мне: «Да! Спала – проснулась».
Ваш птичий век пятнадцать лет, – не одинока.
Она сказала: «Мамы нет. В дороге. Сокол».

Ты, перейдя через миллениум, – пророк в дырявом колпаке, порок ушедших поколений, с их погремушками в руке, шумишь, чтоб часом не забыли, чтоб за тобой по краю шли, чтоб потеряли и нашли, бросали и опять любили. Ты сам с собой ведёшь бои, в тебя – твои удары градом, ты сам себе даёшь награды за все страдания твои. Ты потерял, кого любил. А прочих просто позабыл…

Ласточка! Не улетай, расти птенцов. Построю терем!
Зимою мы в конце концов разгоним темень.
Я растерял, кого любил. Прошу, останься!
Сказала: «Набирайся сил. Потом скитайся»…

Ты входишь в зиму, как в судьбу свою. Треух надень. Сиди. Я песенку тебе спою. Я только тень. Стряхни сугробы из-под глаз своих – во намело! Давай, напьёмся нынче на двоих – зиме назло. Свеча горела на столе твоём – сквозняк задул. Идём в метель, идём в пургу вдвоём – идём в загул!  Кому сивуха, словно мёд, тот и в сугробе не помрёт!

Ласточка! Я слышу снова голос твой! Ужель вернулась?
Она сказала: «Да-да-да! Спала – проснулась».
Она сказала: «Мы к тебе успеть хотели».
Она сказала: «Хорошо, что мы успели».
Все птицы здесь. Все собрались. Все прилетели.
Ты улыбнулся. А они тебе запели…

© Вит. Чел. 30.06.13

На смерть Саши Александрова

Накануне камень канул в речке.
На кануне свечка тихо тлела.
Человека проглотила печка.
Так пылала! Но не отогрела…
© Вит. Чел 08.07.13
***
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
БАю, баюшки, баЮ, бАю родину мою. На дворе растёт трава, на траве лежат дрова. Под дровами есть большая очень чёрная дыра. Спать пора, всегда пора! Засыпай-ка, детвора! В той дыре ужасный крот, наши корни жрёт и жрёт, не подавится, зараза, что не съест, то продаёт. Дождь идёт, гремит гроза. Закрывай скорей глаза! Всю траву коза объела: слышишь, голос подаёт? И барашек рядом: бе-е-е-е… Жутко, жутко жить тебе! Но судьбу не выбирают. Благодарна будь судьбе! Спи, страна, спокойно спи, тихо в дырочки сопи. Плачут мышки в мышеловках, хитрый лис попал в силки. Хомячки за хомячками – за забор, чтоб есть с руки. А зачем нам, на ночь глядя, пригодятся хомячки? Филин кажет злую рожу, вечно ухает, как псих. Чтобы сон твой не тревожил, мы поставим часовых. Нет во сне невзгод и бед. Сон – хранилище побед. Там и любят, там и холят, там и завтрак, и обед. Там на праздничном застолье поднесут бокал вина. Без конца твоё раздолье! Крепок сон, в нём жизнь и воля. Ты у нас всегда одна. Спи, свободная страна.
© Вит. Чел 08.07.13
***
ОПОЗДАНИЕ
*************
Мама! Вот не могу тебе больше позвонить,
И спросить, как дела? И услышать в ответ:
«Виталий, это ты? Как сажа бела. Ты когда приедешь?
Завтра не сможешь? Почему семнадцатого?»
Ну, кто же знал, что ты уйдёшь двенадцатого?
«Завтра не сможешь? Почему семнадцатого?»
Завтра, завтра, завтра было двенадцатое!
Ведь я приезжал. И не раз и не два.
Сидел за ноутбуком, откликаясь на любой звук за спиной.
Кормил тебя, как ты меня кормила задолго до этой даты.
И ты получала удовольствие от кормёжки, как и я когда-то.
И не столько от еды, сколько оттого, что это мы
Друг друга кормили: ты прежде, а я потом…
Два с половиной года свистит над головою время кнутом.
Шестьдесят пять с половиной лет, как я есть,
И всё ещё хочу периодически есть.
А до этого что-то было, но выключен свет.
После этого я есть, а до этого меня нет.
«Виталий, это ты? Ветром степным унесло твои цветы.
Но я помню их аромат и их цвет.
Когда-то тебя не было. А теперь вот меня нет»…
Всё реже этот порыв – схватить телефон,
Чтобы послать за тысячу километров дин дон звон.
Но случается.
Когда отчаешься.
Когда забываешься.
Вечером не слишком поздним,
И утром не слишком ранним.
Совсем недавно ты была крайней.
Теперь моя череда оставаться крайним.
Сначала плод зелен, потом он спел, потом, глядишь, перезрел.
Извини, дорогая. Я тогда не успел.
Хоть никто меня в жизни так безнадёжно не ждал…
«Виталий, это ты? Никуда ты не опоздал»…
© Вит. Чел 27.07.13

***
Видишь – Дверь. А вокруг – ничего, пустота.
Нет ни зла, ни добра, ни гульбы, ни поста.
Нет ни птички, ни кошки,
детки-крошки и хлебные крошки…

***
ОТВЯЗАННЫЕ
**************
Мы отвязались. Но не для того,
чтоб тут же привязаться к новой будке,
иль бегать по периметру, как будто
опричь него не знаем ничего.

Наш мир в ногах – отвязанные псы.
Случается, сбиваемся мы в стаи,
хоть не для стай отвязанными стали.
Не вякай, сука! И кобель – не ссы!

Не люди мы. У них заведено,
что одесную раб, или хозяин,
ошуюю Авель, или, может, Каин:
один убьёт другого всё равно.

Отвязанным людское не с руки.
Мы верим в дружбу, не во власть другого.
Не сотворим мы друг из друга бога.
В улыбках наших прячутся клыки.

Мы знаем цену жизни и любви.
Мы воем перед смертью  на прощанье.
Мы беспощадно всем и всё прощаем.
Святая воля! Нас благослови!

Но там, у самой крайней у черты
Негромко прогремит в литавры вечность.
И кто-то нам шепнёт про человечность.
Возможно, это ты. Надеюсь, - ты!

© Вит. Чел 29.08.13
***
ПЕСЕНКА СЕРОГО КВАДРАТА
Я есть никто, и звать меня никак. Я – тень ушедших, отсвет не дошедших. Я – пепел всех сожжённых сумасшедших. Во мне играли свадьбу свет и мрак. // Припев: Лишь серому господствовать дано! Лишь серое стабильно под Луною. И даже вечность спит теперь со мною. А что не я и вечность, – то говно. // Я правил этим миром испокон. Я правила писал для идиотов. А если в цвете проявлялся кто-то, То и его прищучивал закон. // Припев:… // Бывали дни, случались и века, Когда над миром вздыбливались краски. Я надевал тогда цветную маску: И ни вершка от них! И ни дымка! // Припев:… // Я тоже молод был, хотел цвести, хотел ломать букеты из сирени. Но рос. Серел. А кто не мог (от лени) – Давно сгорел. Ему и не расти! // Припев:… // Я есть никто, и звать меня никак! Ты есть никто, и звать тебя никак! Вы есть никто. И звать вас всех никак. Мы есть никто. Распад. Свинец. И прах. И крах. И страх. И вечный серый страх // Припев:… //

© Вит. Чел 27.09.13

ПОЛЁТ
Спасибо Тебе, Господи, за то, что дал однажды мне услышать это. Возможно, на дворе стояло лето. Не помню. Знаю, был я без пальто. В метро качало. Ехать далеко. И в полудрёме с книжкою раскрытой я ощутил, что прошлое забыто, почувствовал, что стало мне легко. И, вынырнув из тела и одежд, вдруг полетел стремительно и лихо. Вокруг мелькало, стало очень тихо. Я пересёк невидимый рубеж. Огромный Космос оказался мал, галактики слились в большое тело, и нечто из него мне вслед глядело, и некто мне рукою помахал. Так пусто… Полутень  иль полусвет. И, между тем, так ясно и прекрасно. Там понимаешь: это не напрасно, напрасного и не было, и нет. Как будто в пустоте был поворот, за ним нежданно облако явилось. Знать не могу, как долго это длилось. Я замер у невидимых ворот. И слышал хор. Кипел, рождаясь, свет. Язык неясен, смысл его неясен. Я только понимал, что хор прекрасен: прекраснее и не было, и нет. Я сделать шаг хотел, чтобы войти – и раствориться в голосах и свете, не думая о внутреннем запрете и тех вратах, что встали на пути. Но голос тихий мне сказал: «Домой. Пора домой». И был толчок несильный. И вновь меня трясёт вагончик пыльный. Неужто он и впрямь мой дом родной?
Я вышел под безмерный небосвод, махнул рукою тем, кто улетает. Их там обнимут. Каждого там знают – из века в век, из рода – в новый род. Среди жары и заполярных стуж рождается душа и вырастает, покуда навсегда не улетает с плантаций наших светоносных душ.

© Вит. Чел 30.09.13

БЫСТРЫЙ ОСЕННИЙ ЭТЮД
Мысли замещаются мышами: шорохи и шелест тысяч ног. Это осень. Если бы я мог, навсегда б её оставил с нами. Или сам остался бы при ней. Ветер – ну же! Дождик – сыпь и лей! Завтра снег и Рождество Христово, верба, Пасха, белая сирень, школяры, жара и осень снова, утро, день и ночь, и снова день… И несутся стрелки на насесте времени. Ну, а оно течёт. Кто-то нынче, как всегда, уснёт, а проснуться может в новом месте. Выглянет в окошко, а за ним – ветер, ветер, осенью гоним…

© Вит. Чел 09.10.13

СОСЧИТАТЬ ПТИЦ
Они прилетели. Стая – не стая. На вид весёлые, но будто устали. Одна смеялась и пела. Другая чистила перья. Третья всхлипывала и отвернулась. Четвёртая спикировала, но тут же вернулась. Все вместе и врозь подчинялись судьбе. И все говорили, но каждая – сама по себе. Я сбился со счёту, и никак не получалось понять, зачем мне нужно их всех сосчитать. Ушёл покурить на кухню! Но нет и нет! Птицы вразнобой загалдели мне вслед. «Вернись! Ты обязан нас всех сосчитать, раз за долгую жизнь не научился летать!». Позвонили в дверь. Пришла жена. Как-то странно, очень странно улыбнулась она. Я говорю ей: «Там птицы. Не могу сосчитать. Посмотри». Она мне: «Я и так знаю. Их сорок три». «Но откуда? Ты не видела! А я с ними был!» «Мне не нужно видеть. Я помню. А ты впервые вот позабыл»… И закивала стая пернатая, и загалдела стая пернатая: «Десятое – десятое – семидесятого! Эх ты! Эх ты! Забыл годовщину и не купил ей цветы!»
 - Слушай, - говорю, - давай я с тобою поеду на дачу…
- Ты же занят. Ты дачу не любишь. Ради меня не стоит… Вот, разве что, тебе самому захотелось…
- Ну, да, я возьму флешку и там поработаю.  Конечно, мне немедленно самому захотелось.
- Тогда другое дело, раз самому захотелось.
Птицы с ветки перелетели на провода и о чём-то перешёптывались, сплетничали. Иногда раздавался их одобрительный гомон. А вдали, у темнеющего горизонта появилась точка.
- Видишь?
- Вижу. Это сорок четвёртая летит. Задёрни шторы. Рано. Через год встретишь.
И тут же на улице поднялся ветер. Это прожитые вместе годы замахали крыльями на прощанье.
-Пока! Пока!
-До свиданья!

© Вит. Чел 10.10.13
***

СКРИПИЧНЫЙ ЭТЮД
*********************
Я всех простил. Я и тебя прощу. Увидев, тут же уберу пращу, согбенным стану, стариком без сил, чтоб ты не умолял и не просил, чтоб помнил: этот хренов дикобраз, всегда прощал, – простит и в этот раз… И ты уйдёшь. И будешь полон сил. И будешь очень рад, что не просил. И будешь очень рад, что этот гад тебе на грудь повесил сто наград. А я пройдусь по тонкому лучу. Зажгу ночные звёзды. Помолчу. Услышу звон созвездий. Зазвучу. Для тех, кто пишет, воспалю свечу. Ты скрипку взял. Играй. Я так хочу. Я всех простил. Сейчас тебя прощу.
© Вит. Чел 26.10.13
***

Баллада о Великом Псаре
***********************
Ты был, как все. Загонщик из простых.
Покуда егермейстер, главный ловчий,
до всяких перемен весьма охочий,
не приступил распределять посты.
Сокольничьих он выбрал всех вперёд,
бобровников, подлёдчиков – тем паче.
Но нужен старший псарь. А как иначе?
Ведь без него охота не пойдёт!
И пал сей выбор на тебя, мой свет.
Ты стал Великий Псарь. И на удачу
ты свиту набирал себе собачью:
собак свирепей не было и нет!
Да! Псарня стала армией. И днём
все гончие, борзые, спаниели
маршировали, громко песни пели –
всё о Псаре Великом, всё о нём.

Но вот случилось, барин прискакал
и приказал травить наутро зайцев.
А псам теперь что зайцы, что китайцы…
Есть Псарь Великий!
Только Псарь проспал…

Вопил Великий! Ах, смешней всего,
когда Псаря пороли на конюшне.
Вернулся он – тщедушный и бездушный.
Но глаз горел недобро у него.

И ночью он, со свитой воспаря,
порвал в клочки предательскую стаю.
Клыки бойцов кусать и рвать устали.
А после придушили и Псаря.

Ты победил? Ты, правда, победил?
Ты точно разгромил собачью свору?
Вот будет же у присных разговоров! 
 Как он их грыз! Как этих сук душил!
Не сам, конечно. Были у него
бойцы великой санитарной службы,
проверенные битвами и дружбой,
отцы кровавых дел и соль всего.

Теперь на псарне памятник стоит
«Великому Псарю от псов и ловчих».
Приходит барин, тих, неразговорчив,
склонить главу у тех гранитных плит…

© Вит. Чел 29.10.13
***
ДЕТСКИЙ ЭТЮД С ПАЛАЧОМ
Мы с мамой в театре. Музыка. И плач. Седой мужчина. Лет ему под тридцать. Он впереди. Он хочет наклониться. И кто-то тихо шепчет: «Он палач». Мужчина вздрогнул. Выпрямился. Встал. И к выходу пошёл не слишком скоро. Остановился и пророкотал: «Я исполнитель ваших приговоров. Я увольняюсь. Я от вас устал». И темнота за ним закрыла штору. Я понял, что ушёл он навсегда. «Скажи мне, мама, это правда?» «Да»…
© Вит. Чел 30.10
***
БЕГ
****
Да! В беге этом весело скиталось,
Но сердце чем-то горьким напиталось.
Усталость – всё, что осталось,
И что другим  не досталось.

Всю жизнь бегу, в жару или в пургу, через пустыни, через не могу, и где-то там, на дальнем берегу, мой дивный бег, и ты меня покинешь. Тогда я вольный ветер запрягу, тогда я мышцы в крыльях напрягу, спущу остатки сил, что берегу, и грудью рассеку ненужный финиш. И вот осталась тысяча шагов. Беги! Беги! Но я же не готов… Беги! Беги! Но, к радости врагов, ты, как и я, дистанцию покинешь… Присядь, бегун, и оглянись вокруг. Ушёл вперёд или отстал твой друг… Любимой имя, - как спасенья круг. Дотянешься? Но не хватает рук. Кричи, бегун! По имени зови! Но это тень. Лишь только тень любви. Шум впереди. И сзади тарарам. Разграблен ты и пуст, как древний храм. Но жрицы прилетят создать уют. Но птицы прилетят и запоют. А на тропу падёт пречистый снег. И ты забудешь бесконечный бег.
© Вит. Чел 09.11.2013

ПУТЬ ЖЕРЕБЁНКА
******************
По зелёной траве – к шелковистым её горизонтам – я неспешно скачу и копытами мну стебельки. Мне не стоит спешить. Через миг я рожу жеребёнка. Мы поспим под луной. И попьём из негромкой реки. Путь наш весел и прям. А вчерашнее новою явью в бесконечной дали омывается волнами трав. Мы, и небо над нами, и небо под ним – разнотравье. Серебристые реки. И радость простых переправ. Мама в детстве шептала, что где-то есть синие горы, возле них – океан, а ещё – города, города. Да, я помню, конечно. Но всё это сны. Разговоры. Я полжизни скачу, а не видела их никогда. Но скажу жеребёнку: пусть скачет, когда я устану, иль отстану, иль вдруг перестану дышать. Пусть он скачет к горам, и к немыслимому океану, и к большим городам. Мне не выпало их повстречать. Пусть он скачет и помнит: что есть, что случится, что было. Пусть не плачет о прошлом, о будущем пусть не грустит. На крутом берегу ждёт его золотая кобыла. Только он и она. И, безумствуя, ветер свистит.

© Вит. Чел 23.11.2013

***
КАМЕНЬ
Убить легко. Скажи, что я не жил – и я умру, и стану древним камнем. Лежу себе под звёздами веками. Холодный. Мёртвый. Но при этом жив. И воскресить легко. Скажи: живи! И я восстану из дорожной пыли, из чьих-то слов, которые забыли, из чьих-то обещаний на крови. Сдадим на переплавку арсенал, всё уничтожим – бомбы и гранаты. Вот мы чисты! Ни в чём не виноваты! Добра и зла никто здесь не познал! Вокруг деревья, птицы и цветы! Вот эта птица – я, а эта – ты. Но жив язык. И мы легко убьём и воскресим легко, сказав лишь слово. И слово это вроде бы не ново. Шепнёшь негромко – слышно далеко… Хотите – словом развяжу войну? (Уж лучше жернов к шее – и ко дну!). Хотите правду, раз молитвы лгут? (Нет, здесь неправду пуще берегут). Любви хотите? (Все хотят любви!). Тогда скажите громко: «Встань! Живи!»… Молчит наш райский сад. Притих и ад. Никто. Нигде. Ни в чём. Не виноват. Тогда убейте шёпотом: «Не жил»... Я камень, камень… Знаете, я жив…

© Вит. Чел 29.11.2013

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ МУНКА
Молчание кричит сильнее крика. Мычание оглохшей тишины. Безлико. Или, может, многолико. Рот. Углекислота. Ах, горемыка... Глаза. А в них испуг какой-то дикий. Вино. Вина. Вином. Вину. Вины. В морщинах небеса. И Солнце в пятнах. Луна стекает в мокрый океан. Даль необъятна. Близость неопрятна. А будущность? Она невероятна. И эхо повторяет многократно Молчание людей, народов, стран. Мы дышим молча. Тихо? Нет, беззвучно. Пока в гортани не родится рык. Плечом к плечу шагаем неразлучно. Нам страшно. Клонит в сон. И очень скучно. Но хрип и крик возник в движеньи кучном, И обретёт его всяк сущий в нём язык. Кричи, мой друг! Во сне, в лесу и в море! Не дай сгуститься сумраку вокруг! Кричи в любви, в поэмах, на заборе, И в одиночной камере, и в хоре, В мажоре, и в миноре, и в изморе… Перекричи молчание, мой друг!
© Вит. Чел 05.12.2013

НАД ПРОПАСТЬЮ
Посвящаю друзьям Ю.Ж., А.Ц, нашей славной компашке…

По жёрдочкам, по жёрдочкам идём, Но скрыто всё за ветром и дождём. Над пропастью, в которой неизвестность. Семь миллиардов. И за нами – хвост. Туман и ветер. Впереди погост. А в прошлом? Там, похоже, интересно.
Угадываю облики друзей. Жизнь округлилась жёстче и грубей. На жёрдочках, на жёрдочках далёких. Один спешит к своей больной сестре. Другой хромает в дальнем декабре, Бессмертие кропая одиноко.
А помнишь тех, которых унесло? Им там тепло. Им там всегда светло. В небесную безоблачную пропасть Они шагнули с жёрдочек своих И в лифт вошли, который на двоих. Им на двоих один давали пропуск.
А мы остались. Или были там? Но возвращались по пустым мостам. Пикник любви в дороге над обрывом. Немного рая, чтоб держать баланс. Мы пели песни – с вызовом, с надрывом, Впадали в радость, и в тоску, и в транс.
Ты помнишь наших девушек, дружок? Ты помнишь наш немыслимый прыжок? Постели их давно уже остыли. А их нездешним снегом замело. Они, не зная, нам мосты мостили, Цветы сажали. Что-то расцвело…
По жёрдочкам, по жёрдочкам – вперёд. Не светит нам идти наоборот. Да и не стоит. Там не мы, другие. Пройдём. Не упадём в кромешность тьмы. Последние минуты дорогие. И мы – нагие, – это всё же – мы.
© Вит. Чел 25.12.2013

ИЗВИНЕНИЯ…
***************
Прости, Галина, вот я не пришёл на званый ужин. Прости, друг Павел, Милочка, прости, я был там нужен. Прости, брат Коля, я не позвонил – а обещал ведь. Простите все. Но не хватило сил. Видать, устал я. Кривой, но верный позвоночный столб не застолбился, мой лоб вздремнул – и  стукнулся об стол, но не разбился. Сон колдовской сковал мои ступни – идти нет мочи. Эй, сердце, ты гляди мне, не усни. Нет полномочий! Трезв, как дурак! Таблетками набит и чёрным кофе. И места нет скоропостижной катастрофе. Я даже весел. Вот стишки пишу и в рифму мечу. И про мозги не скажешь, мол, «шу-шу», мол, изувечен. Сижу, хожу, шучу, ну, как живой, – тупой и сонный. Давай-ка я немножко помолчу перед иконой. Пускай мне, Господи, простят мои друзья свои заботы. А будет случай – их прощу и я, ну, там за что-то… ))) @Галина Щербакова, @Павел Большаков, @Мила Большакова, @Николай Челышев
© Вит. Чел

УЛЫБАЙСЯ, СЕСТРА
********************
О, Дева, Дева! Улыбнись опять!
Зачем улыбка убежала вспять? Зачем так скорбно губы опустились? Тепло вам на соломенном настиле. Дай грудь Младенцу. Ты жена и мать. В Тебе Его величие и сила. Тебе Его кормить и поднимать. Иосиф тоже принял. Что ещё? Подставил он тебе своё плечо. Вот пастухи, и мудрецы с дарами. Не думай о грядущем. Не узнать. И чьё-то тело нам с креста снимать, А после вознестись Ему над нами. Не нужно! Не заглядывай вперёд! Вот кается, терзает грудь народ, И сотрясает стены от бессилья. Он полон скорби. Полон горьких дум. А ты же угадай Капернаум, то место, где Его воспрянут крылья.
О,  Дева, Дева! Даже если знать, Что на Голгофе будут распинать прекрасного возлюбленного Сына, Ты всё равно на это бы пошла. Ты всё равно его бы родила. Его распятье есть Тебе хвала,  Его распятье есть Твоя вершина. Я не кропаю святочных стихов, не прибиваю золотых подков на блох заморских, чтобы не скакали. Мы молимся о снятии оков, мы молимся до третьих петухов – они пока и разу не кричали. А если сердце в звон устало бить, и если Бог не дал тебе родить,  и если Ангел перестал трубить, ты выйди к раздорожью, к раздорожью. Там ветер дует с тридцати сторон. Там тучи носят полчища ворон. А в Небесах на вечном троне – Он. А справа ты, сестра, и Матерь Божья.
©Вит. Чел. 07.01.2014

ДОРОГА К ДОМУ
*****************
Когда на Солнце вспышка, в сердце стон. Не то, что Питер сотрясает пушка. Ты слышишь, как по клеткам плачет он. Ты видишь, как под ветром рвёт опушки. И сыплет снег. И дождик ледяной венцом алмазным покрывает кроны. Как далеки вы, солнечные стоны, Как близок крик ваш с нами и со мной! Мы – часть звезды. Мы – атом вещества. Не признающий разум в нашем теле, Себя и  сам познает еле-еле, Других познает он едва-едва. Здесь кровь кипит. Шипит под кожей жир. И воздух рвётся высь из постоянства. И воды режут гребнями пространство. И тает чёрный лёд. И гибнет мир. Но как мы живы? Как? Я не пойму! Зачем синеют жилы меж костями? К кому идём мы вещими гостями? Зачем идём? К чему и почему? И знает ли пославший нас сюда, что пережить в пути нам доведётся? И знает ли, зачем пройти придётся нам путь из ниоткуда в никуда? Не наш вопрос. Да и ответ не наш. Мы – функция судьбы. Мы – ожерелье пурпурных аметистов, свежих рос, далёких звёзд и  крошева земного, сияние напитка волнового из разных рек, из разных рук и чаш. Идём. Идём. Покуда виден путь. Идём. Идём, пока шагают ноги. Нас очень много. Нас безумно много. Но где-то дом. И он, конечно, наш.
©Вит. Чел. 08.01.2014

НОЧНОЙ ВОЙ
**************
Проснёшься нынче сам не свой ты ночью страшной, ночью ясной – беги сквозь иней ледяной, сквозь рой напрасных звуков разных! Беги к большому валуну, где предки век из века выли. Завой сквозь тучи звёздной пыли, завой на полную Луну. Заплачь о немочи своей, вскричи о смелости и боли. Ну, всё! Беги! И я с тобою, покуда предаюся сну. Там перед морем Облаков, в морях Дождей, Паров, Нектара – там молодеет всё, что старо, и там везде следы волков. Кричи о хоженой Луне средь древних мёртвых луноходов. Здесь волчья вечная погода, годится лишь тебе и мне. Здесь миллионы прежних стай, искрясь, друг друга привечают. Здесь волки голода не знают. И ты там будешь. Не скучай! И я, быть может, заскочу с тобой повыть на Землю нашу. Ведь нет её милей и краше! Мы захотим! Я захочу…
©Вит. Чел. 15.01.2014


БАЛЛАДА О КУЗНЕЦЕ
*********************
Деду моему, кузнецу Андрею
*********************
Мой молот мал, удар – обвал, но как грохочет! Мечи и стрелы не ковал – рука не хочет. Зато подковы вкруг меня метали искры. Тот знает, кто испил огня из речки быстрой. Серпы, да  косы, мастерил, и спицы к дышлам. Я всяких разных материл. Да здесь не слышно. А кто до кузницы шагал – хоть смерд, хоть барин, – то за версту уже он знал, кто тут хозяин. Говнюк один меня назвал лужёной глоткой. Я выпивал? Да – выпивал! Случалось – водку. Пивал порой денатурат и самогону. А то – с сельмага пузырьки одеколону. Но чтоб с огнём моим войти в единый градус, глотнёшь, что будет на пути, любую гадость.
***
Раз ювелира занесли на кузню черти. Ему понадобилось быстро сделать перстень. Рыжья привёз он граммов пять – и в горн на ложке. Ты оборзел, едрёна мать! А он: «Немножко». Вскипело золото его, плеснулось в стены. А он – рыдать, а он шипеть про срок да цены. Дед выгнал гостя за порог и двери запер. И тишина. И гость решил, что дед мой запил. И двое суток просидел у той опушки. Ни пить, ни есть он не хотел. Сверчки, лягушки. А после заскрипела дверь. Кузнец явился. И перстень отдал. Ювелир? Он так и взвился! Сверкало чудо из чудес в лучах рассвета. И тихо музыка лилась. То пело лето. Он перстень к ветру повернул – зима завыла. Он перстень в воду окунул – струна заныла. Дед малым молотом своим управил лиру. И отдал перстень просто так он ювелиру. Ну, просто так – не просто так, а взял целковый, и выпил водки на пятак, и стал весёлый!
©Вит. Чел. 15.01.2014



ТВОРЕЦ
*********
Ты был, конечно, пьян, и всё проспал. Давным-давно ты пропил телевизор, и все картины, что нарисовал, что помнил и что позже забывал, и всех, кого ты в прошлой жизни знал, и тех, кого берёг для новой жизни. Всех пропил! Заждалась тебя страна! Наружу! Из берлоги! Из промозглой! …А там – была и кончилась война. Не нужно плакать. Глупо, да и поздно, когда лиловый дождь пространство шьёт. Ты ждал увидеть улицу весёлой, с огурчиком домашнего посола, и с кружечкой шипящего рассола! Но стали грязью города и сёла. И мир был гол. Не твой. Не мой. Не тот. Ты ужаснулся. Ты решил, что спишь. Но сон какой-то был однообразный. И ночь плыла, страшна и черномаза. А день глядел в четыре чёрных глаза. Шагай, шагай, чего же ты стоишь? Пусть сон идёт вперёд! Иди, зараза! И ты пошёл, последний из людей, похмелья исстрадавшийся осколок, дождём лиловым сплющен и исколот. Ни тварей, ни друзей, и ни ****ей. Да хоть бы серп явился или молот! Но голос был: «Бери – и володей!»
…И лён перед тобой – вполне готов. И краски. Ах, какие были краски! И кисти: колонок, щетина, ласка! И шпатель – гибкий, как царевна в сказке. И лучшие грунтовки для холстов!
…О, Боже правый! Творчество – запой! Хоть пой, хоть вой, хоть пей, хоть бей посуду! Все – прочь! И ночь уходит прочь, паскуда. Дождь – прочь! Всё можно в ступе истолочь – и сделать краску, и добыть оттуда, когда казалось, что добыть невмочь.
…Ты вспомнил всех. Ты всех нарисовал, пейзажи, и друзей, живых и мёртвых, под небом, гибким шпателем растёртым. Какой там угол! И какой овал? Весь мир – в холсте. Цветы, смотрите, – те! Мужчины здесь, и женщины, и дети, и звёзды блещут, солнце снова светит, и кто-то говорит о красоте…
…Творец мазком нарисовал траву. Так мир был создан. В нём и я живу.
© Вит. Чел 29.01.2014

КАРУСЕЛЬ
***********
Искал судьбу. Наверное, нашёл. И рад тому, что мимо не прошёл. За  оползнями – камнепад сезонный. Куда-то мчались мимо эшелоны. Но мне не с ними. Не по рельсам путь. Увы, не знал, что значит «отдохнуть». И за спиной остался гул вагонный. Пути людские рвутся к полюсам. И все давно приехали, все – там. А я же брёл, нырял в озёра света, выныривал в густую темноту, хватался за ладонь, но не за ту, летел, летел сквозь зиму – прямо в лето, где соловьи поют и всё в цвету, где от версты не отличишь версту, где на вопрос – привет вместо ответа. Случались год – как день, и день – как год. Со мной ли было это? Кто поймёт? А те, что осознали – все в печали. Другие просто думать перестали. И только путь реален. Он живёт. И лишь дорога манит и зовёт. И гром небесный, в нём слова из стали, в нём голоса пророков рокотали – и помогали мне идти вперёд. Молился не всегда у алтарей. Шёл мимо окон, дымарей, дверей. И стал родным осеннему ненастью. Кормил зверей. Порою ел зверей. И брёл сквозь листопад календарей, стараясь не разрушить чьё-то счастье, не быть наградой и не быть напастью, пройти весь путь тем лучше, чем быстрей. А нынче медлит маятника ход. Но нет пути назад. Иду вперёд. И вижу цель. И знаю продолженье. Я полюбил мой ненадёжный мир, и даже Космос, полный чёрных дыр. Дымящийся эфир и звёздный пир. Круги времён. И карусель движенья. И наше в карусели отраженье.
© Вит. Чел 04.02.2014

УЗЕЛКОВОЕ ПИСЬМО
************
Посвящается Е.Р.
************
Мне с корнем вырвали язык. Уже не заживёт.
Стук топоров и молотков разбудил бы мёртвого.
Строили помост и виселицу для меня.
Но я не спал. Какой там сон! Я думал, как сказать людям на площади
Последнее слово правды. И вспомнил то, что знали все,
Но что у всех считалось тайной – узелковое письмо.
Мешали кандалы. Но я начал распускать
Грубую одежду простолюдина,
Которую выдавали смертникам. И кожа лоскутами
Снималась с запястий рук и с израненных ног.
Но зато кровью смоченные бурые нити значили одно,
А серые нити ведали о другом.
Мне нечего было терять. И я использовал оба кода,
которые знали все, но никогда не употребляли.
Слово – и девять узлов смирения. Слово – и семь узлов действия.
А когда утром меня, безъязыкого, крашеного спёкшейся кровью,
Вывели на помост, и царёв глашатай
Уже разворачивал свиток, чтобы зачитать
Длинный список моих преступлений,
А палач пристраивал скамейку под петлёй,
Я поднял руки над головой и показал всем узел тишины.
И никто, ни глашатай, ни народ, ни царь, ни даже я,
Не могли проронить ни звука. Ну, я и так не мог.
И тогда я начал показывать всем толстые узлы слов.
Царь побледнел. У многих текли слёзы.
Глашатай порвал свиток. Палач снял капюшон
И ногою сбил виселицу. Народ расступился
И пропустил царя к городским воротам.
За ним ушла родня. За роднёй – дворня.
За дворней – все остальные.
Я один на помосте. Присел на скамейку.
А потом прилёг. Сил оставалось на сто дыханий.
Надо мною кружились вороны.
Показал им последний узел – и они сгинули.
Как славно жилось всем без моей правды!
Никому не нужна была моя правда.
Теперь всё будет иначе. Сначала труднее и хуже.
Потом явится надежда. И лишь потом станет лучше.
Может быть… Может быть… Может быть… 99… 100…

© Вит. Чел 10.02.2014


МАЛЕНЬКАЯ ПОЭМА О ПРОБНОМ ШАРЕ
****************************************
Да, очень грустно на века прощаться. Пока! Пока! Привет – на сотни лет! Я пробный шар. Я выиграл билет. Не факт, что мне придётся возвращаться. Быть может, – да. Но вероятней, – нет. Мужчина собрался на огород. Дед сыпал крошки воробьям с балкона, а иногда совал краюху в рот. Но птицы рвали хлеб с его руки, поскольку птицы тоже здесь в законе. Две бабушки связали мне носки. А женщина, серьёзна, как икона, себе строчила зимнюю судьбу. Я вдруг увидел каждого в гробу. Она сказала, будто через силу: «Скорее возвращайся, ладно, милый? Мы так хотим. Я этого хочу»…  Да не от вас! Я от Земли лечу! Лечу к потоку звёзд AB Doradus, всего лишь сотня световых годков, на смерть лечу, а, может быть, – на радость. Враньё, что я ищу там Эльдорадо. Я просто улететь давно готов… Свет. Сон. Мороз. Тепло. Анабиоз. И пробужденье. Новое рожденье. Другое небо. Кислород земной. Азот земной и прочее такое. Я люк открыл дрожащею рукою – и встретил гомон лавы вековой, остывшей, говорящей и живой. «Привет, пришелец! Ты зачем сюда? Или случилась у тебя беда? Закончились вода или еда? Так мы поможем. Улетай скорее. Твои нам знанья вовсе не нужны, вам наши – лишь во вред, они опасны. Всё хуже. Друг для друга мы заразны. Ты – сон дурной. И мы – дурные сны. Ты видишь, свет течёт из наших ран? Ты слышишь стук? Беда большая зреет! Захлопни люк! Захлопни люк скорее! Захлопни люк! Ты разбудил вулкан!»… Свет. Сон. Мороз. Тепло. Анабиоз. И пробужденье. Новое рожденье. Я приземлился. Это наважденье. Пуста Земля, и некому сказать всё то, что там я не сумел узнать.  Позёмка. Лёгкий кружится снежок. Ты встречи ждал? Так получи, дружок! Закрой глаза. Привыкни к тишине. Машинка строчит мне и обо мне. «Ты простудился? Ты не полетел? Как жаль, как жаль, ведь ты лететь хотел»… Глухой отец газету отложил: «Не допустили? Что ты натворил?». Дед смотрит телевизор – не до нас. Две бабушки на кухне делят газ. На улице снежок и красота, но та же, та же, та же пустота. «Я в магазин!» «Иди. Надень пальто». Всё возникает. Медленно, но то. Пятиэтажки. Тополя. Детсад. И школа. Не моя, но видеть рад. Я в магазине докторской беру, ситро и кабачковую икру, и хлеб, и соль, и сахар, и фасоль. Но только в сердце боль. Откуда боль? Уже полна едой моя сума. Я понимаю, что сошёл с ума… Весна. И люди. Я не видел их. И рядом ангел: «Слушай, ты не псих. Ты пролетал почти три сотни лет. В том новом мире мест свободных нет. И им не нужен глупый твой полёт. Уж там тебя психушка точно ждёт. Живи, воссоздавая прежний мир, спеши к родным – ты им и люб и мил!» Сказал. Взлетел в голубизну небес, и в облачке растаял. И исчез. А я пошёл по Лермонтова вниз – довольно весел, в меру белобрыс. А у подъезда девушка стоит, смеётся, а потом и говорит: «Как хорошо, что ты не улетел! Не захотел?» А я? «Не захотел»…
© Вит. Чел 13.02.2014

*********************
КОГДА ВЫКЛЮЧАЮТ СВЕТ
Легче всего совершить преступление, если выключить свет. Проще всего победить поколение, когда поколения нет. Я не хочу о причинах и следствиях. Потом. Потом. Потом. Это враньё, что лошади лечатся Кнутом. Кнутом. Кнутом. Это неправда, что гасится бедствие Огнём. Щитом. Мечом. Думай, подследственное человечество. О чём? О чём? О том. Потом? Потом? Сейчас...
© Вит. Чел 19.02.2014

ПУСТЬ БУДЕТ ПРАЗДНИК!
**************************
По всей земле и шум и тарарам! Цветы, вино и водка – пей, земляне! За миру – мир, за секс, за милых дам. Давно столы накрыты и поляны. Оркестров гром. Пиликанье баянов. И я за женщин голос свой отдам. И очень может быть, напьюся пьяным, и дорогих поздравлю россиян, и обниму смутьянов и шаманов… За милых дам, друзья! За милых дам!
***
Жена, невеста, мать, или сестра! Как я скажу вам: «Не горюйте, хватит!»? Слеза горька. Сегодня иль вчера – слезу не скрыть очками, новым платьем, помадой и духами Л’Этуаль, когда вдали, возможно, рать за ратью мальчишки входят в чьи-то вечера, и дым далёкий застилает даль, и братья вновь охотятся на братьев… Там, далеко, царят обман и зло. Со всех сторон. Обижены народы. Вернулись мужики? Вам повезло. Совет, любовь, венчания и роды. Скамейку вздохов пеплом замело, На небе вновь луну заволокло, И онемела дикая природа. И не поймёт она – ни наш угар, ни наш пожар, ни нашу всю породу. И в тот же миг, и в тот весёлый час традиция к столам нас призывает. И женщины покуда терпят нас. И кто-то в телевизоре вещает. И чья-то кровь воинственно вскипает под чей-то бас и под весёлый пляс, и предлагает выпить вам и нам, и всем гусарам, просто господам: «За милых дам! За наших милых дам!»
***
Однажды женщины ушли в поля, другие же – в таёжные просторы, а третьи – в норы, косогоры, горы, – и опустела вдруг моя Земля. Без договоров. Землю не деля. Ушли, чтоб песню спеть не врозь, а хором. Пить за поющих как-то не с руки. Как пить за них без них бойцам матёрым? И замерли над чаркой мужики. Оружие рассыпалося в прах. И в души храбрецов закрался страх: не перед битвой (тут они сильны!), а перед криком плакальщиц в сердцах, а перед чувством внутренней вины, а перед сотрясением страны…
***
Так прежде тоста за прекрасных дам
неплохо вымыть руки господам…

© Вит. Чел 08.03.2014


ПРОЩАНИЕ
*************
Не плачь, телячий хвостик, не дрожи. С тобою вместе падаем с вершины. Пусть братья затупят свои ножи, на раздорожьях пусть погасят шины. Я не обижу ни тебя, ни их. Нас пули и гранаты не коснутся. Мы спим. И важно вовремя проснуться, покуда не проснулся этот псих. Кто я такой? Да просто старый шут, посмевший обнимать тебя в полёте. Грохочут танки, чавкает пехота, летят сквозь нас и мимо самолёты. Но я сейчас открою парашют, и вмиг наступят тишина, уют, и всех накроет радужной волною, и все поймут, что сыты мы войною, заждались мы любви, как мира ждут. Как мира ждут, друг друга мы заждались. Хотим курить. И так проголодались! Сейчас насытят нас, сейчас нальют… Проснулся он? Иди, любовь, иди, куда зовёт душа и просит сердце. Дай Бог, чтоб счастье было впереди, а старому шуту сойдёт и серость. Не бойся. Дальше будет смех и боль. Но там по нотам новое настанет. Когда же сердце и душа устанут, – ты вспомни, дорогая: я с тобой.
© Вит. Чел 17.03.2014

В ОЧI!
Коли кермо маленьке схопить раб і мовить всiм, що він і є Свобода, мені шкода, шкода мого народу, який і не таких вже бачив жаб. Воно «при владі»… I воно тепер вважає інших власними рабами. Воно скрегоче жовтими зубами, воно вас буде бити батогами. Воно не в тямi? Нi ж! У повнiй тямi! Здивовані? Раби ви вiдтепер… Нi? Хай i нi… Заношена до дiр його Свобода. Дасть вiн вам розраду. Був командир? А нині? Конвоїр. Чого мовчиш? Здивована, громадо? Це ваша влада? Ваша, та не та. Натомiсть бандюковичiв лощених полiзла iз щілин юрба шалена, нова полізла вгору гопота. Вам обирати, люде, тiльки вам. Дивiться в очi! Бо слова брехливi. Не вiрте ви мершавим тим словам. Не вiрте нi своїм, нi москалям, менi, йому, красивим вензелям, чоловiкам чи дамочкам примхливим. Дивiться в очi! Там всi почуття! А дасть Пан Бог – i ваше майбуття.
© Вiт. Чел 19.03.2014

В ГЛАЗА!
Когда штурвал на время схватит раб и скажет всем, что он и есть Свобода, мне жаль! Мне жаль уставшего народа, который насмотрелся всяких жаб. Оно «при власти»… И оно теперь считает всех голимыми рабами. Оно скрипит щербатыми зубами. Оно желает сечь народ кнутами. Оно безумно? Нет. Увы. Кабы. Удивлены? А вы теперь рабы… Нет? Пусть не так. Заношена до дыр его Свобода. Он вас всех утешит. А вы извольте наслаждаться всласть. Был командир? А ныне – конвоир. Чего молчим? Чего, народ, опешил? Он ваша власть? Не ваша! И не та! На место бандюковичей лощёных полезла тараканов рать копчёных, полезла вверх из щелей гопота. Вам делать выбор, люди, только вам. В глаза смотрите! Все слова – для тризны. Не верьте вы загнившим тем словам. Не верьте ни своим, ни москалям, ни мне, ни благородным вензелям, ни мужикам, ни дамочкам капризным. В глаза смотрите! В них таится суть! Даст Бог и вам от рабства отдохнуть.
Автоперевод с украинского
© Вит. Чел 19.03.2014

В УНИСОН
***********
Тебе приснился сон, прекрасный сон, как будто мир, признав тебя, очнулся, над теменью кромешной покачнулся, – и вдруг запел с тобою в унисон. Там кости предков выстроились в ряд, бьют в черепа свои, как в барабаны, там твари – странны, океаны, страны вливаются в поющий твой отряд. Не все подряд. Увы, не все подряд. Не все шагают в ногу в том отряде. А многие поют не то, что надо, другие не поют, а говорят, кто молится, а кто вершит обряды. И ты им предлагаешь выпить яду. Все пьют. Но не работает твой яд. Тогда ты издаёшь указ для них о том, что изгоняешь всех чужих, выбрасываешь мёртвых и живых, всем справки выдаёшь глухонемых, которым звуков издавать не надо. И лишнее замолкло навсегда. Но хор-то пел, пока ты отвлекался, пел в унисон с собою – да-да-да! С собою, не с тобой! Ты оказался всего лишь подпевалой при других. Хор громок. Голос твой при хоре тих. Не он тебе, а ты ему поддался! И нет дороги к тем говорунам, которых ты указом обеззвучил. Ты был собой. Ты был причастен нам. А в хоре предсказуем ты и скучен, и вскоре подпадёшь под свой указ. Хор потеряешь. Не найдёшь и нас… И не со зла, а искренне любя твой непохожий, дивный сольный голос, я возвращаю время для тебя, живую жизнь на месяцы дробя, в зерно простое обращая колос. Проснись – и говори. И пой своё. Нет, не моё! И не его! Другое! Другое – потому и дорогое. В твоём зерне грядет твоё жнивьё. Не спи! Нас очень часто клонит в сон. Во сне идут, чеканя шаг, отряды. И в этих снах нам рады, очень рады: там плачут и смеются в унисон.
© Вит. Чел 02.04.2014
ПРОРОЧЕСТВА ЮНОСТИ
Здесь три коротких стишка, три песенки из юности. О первой мне напомнил в письме друг Юрий из Минска. Вторую я и сам вспоминал, изредка оказываясь в местах, где стреляют. Помню потому, что в те времена почти все стихи пелись под гитару. Был, кажется 1966 год. Мы сидели в заросшем тогда сквере возле запорожского цирка. У каждого по паре учебников, общие тетради. Курили «Приму», готовились в свои вузы. В зарослях сирени, в ветвях акаций, везде возились, порхали и щебетали птицы. А прямо у наших ног вышагивали скворцы, обнаруживая на пустом, казалось, месте какую-то пищу. До сих пор отвлекаюсь, когда нужно делать дело. Вот и тогда… Вот и сейчас :) … У меня ещё были обыкновенные, а не редакторские глаза, я не заметил в паре мест несочетаемости единственного и множественного чисел, падежной ошибки. Странно, и никто не замечал. Легко исправить, но не хочу. Что-то потеряется от той давней искренности. Время было мирное. Ни о каких войнах, тем более, между братьями, и речи не было. А вот написалось, будто лёгкой гарью потянуло из будущего… Третья песенка – будто отблеск грядущих протестов. Откуда? Ведь даже до 1968 года было далековато. Но что-то созревало, давило снизу на асфальт, хотело пробиться наружу. И у птицы здесь уже была совсем другая роль. Ну, ладно, заболтался… Просто вспомнилось. Не судите строго. Старое. Древнее.

ПТИЦЫ
********
Нас даже птицы не боялись.
Скворцы ходили по траве
И круглым глазом наблюдали
Свои неведомые дали,
И мысли разные витали
В их гладкой круглой голове.

А где-то в длинном арсенале
Лежал холодный автомат
Из прочной и красивой стали,
Которым вовсе не стреляли,
Но взять который в час печали
Был должен я или мой брат.

Так мы сидели, ожидая
Приход ненужного конца.
Над нами листья поднимали
Свои зелёные сердца,
И ветры перья колыхали
На круглой голове скворца.

ВОСПОМИНАНИЕ
******************
Дрожь пальца – к твёрдости курка.
Холодный свист горячей пули.
В последний раз в твоём прищуре
Окоченевшая река.

Как блюдо, мытое в крови,
Затихло солнце в стоге сена.
И всплыли выстрелам на смену
Воспоминания твои.

Ручей, сверлящий стаю бань,
Избы заплесневшие срубы,
И чьи-то руки, чьи-то губы,
И дрожь в предутреннюю рань.

А в полдень, небо бороздя,
Летучих туч косая проседь
На зной надтреснутый наносит
Холодный обморок дождя.

Всё это было. А теперь
Тебя землёй припорошило.
И кто-то скажет над могилой
О неизбежности потерь.

Взрыднёт в воронках вороньё,
Взметнётся ввысь почтовой стаей,
Неся меж чёрными вестями
Воспоминание твоё.

БУМЕРАНГ
***********
Все мышцы в нажимах,
Рука, как пружина,
Взметнулась – и вниз
Обвалилася штангой.
Всю ловкость, всю силу,
Всю кровь в этих жилах
Ты отдал в свистящий
Полёт бумеранга.

Быть может, закашляет
Грозная птица –
И в ноги к тебе
Упадёт бездыханной.
Но коль не она, –
Бумеранг воротится
И ты превратишься
В дымящую рану.

А птица хохочет
В тропических листьях!
А птице забавна
Такая охота.
Вы пали, дикарь,
И глаза ваши слиплись.
Но ваш бумеранг
Уж в руках у кого-то.

Все мышцы в нажимах,
Рука, как пружина,
Взметнётся – и книзу
Обвалится штангой.
Всю ловкость, всю силу,
Всю кровь в этих жилах
Он выплеснет в новый
Полёт бумеранга.

© Вит. Чел ~ раннее лето 1966 г.

ОПЫТ (сказка на ночь)
**********************
Ах, были дни! Счастливые пейзане любовь крутили в гуще конопли. Жевали жвачку милые коровки. Гудели пчёлки. Лаяла собачка. Стрекозки перламутровые крылья как будто выставляли напоказ. Вокруг цвели весёлые деревни. А люди (от детей – до стариков) улыбками и добротой сияли. За дальним лесом жили города. За городами мирно жили страны. Все молочко парное покупали, и от него красивее, и краше, и веселее становился мир. Но вот однажды радостный учёный склепал из генов чудо из чудес: быка-гермафродита: просто бес! Был бык огромен и красив собою, и всё при нём, что надобно быку. Но на одном и на другом боку по вымени имел гигант двурогий, парнокопытный и четвероногий. Да, жрал он много, даже слишком много. Жрал всё (хоть мерседес в своём соку). Потом? Потом сливал в большие чаны: сюда вот сливки, а сюда сметану, сюда вот молочко, сюда обрат. И был дурак-учёный страшно рад. К тому же очень быстро стал богат. Жену завёл, любовниц из пейзанок, а также городских и иностранок (мужчин в округе бык давно схарчил). Но сам учёный молочко не пил. Он ожидал конца эксперимента. Исследовал лактозу, экскременты, мочу, что утекала под настил. Бык тоже сексом заниматься рад. Он обрюхатил всех коров подряд. И вскоре сотни, тысячи телят по миру разбежались за едою. Держались рек с чистейшею водою. И были рады, что они с елдою, что по бокам два вымени торчат. Да-с! Время вышло… Бык рассвирепел. Он на рога учёного поддел. Тут облако явилось кучевое, накрывши поле жуткою грозою. И понял бык: свобода – это воля. И заревел. Простите. Он запел. Той песни страшный, непонятный код привёл в смущенье быстро весь народ, давно забывший молоко коровье. Набычились. Глаза налились кровью, и разум возмущённый закипел. Так мрак набряк. Ни огонька, ни зги. И каждый знал: вокруг одни враги. Убьёшь врагов – наступит снова счастье. Убьёшь врагов – и кончатся напасти. Ты, главное, себя убереги. Перебирая бывшими ногами, путь пробивая новыми рогами, неслись живые убивать живых.  Вот кончилась гроза. И ветер стих. Увы, застал я только их двоих. Бык и учёный в ранах умирали. Вороньи стаи в небесах летали. Другие пировали на костях. В глазах обоих прочитал я страх. И оба что-то мне сказать желали. Бык закатил глаза и промычал: «Как я устал! О, как же я устал!». Учёный мне чуть слышно прошептал: «Не рассчитал. Прости, не рассчитал». И оба очень тихими вдруг стали. Пой, ворон, пой! Пришла пора печали… Тот мёртвый опыт уносил с собой и светлый мир, и их кровавый бой. Пой, ворон, пой!
© Вит. Чел 08.04.2014

ПОБЕГИ
*********
Дожди и солнце. Кажется, весна. И ветер продувает всё до дна. Но ты одна в безмерном этом мире. Сбежали нафиг потаскухи прочь. Ты злые слёзы льёшь и день, и ночь, шагая по пустой своей квартире. Кому сказать – так просто стыд и срам. Ты всё давала беглым дочерям, кормила их, поила, защищала. Доходный дом не пуст, в нём есть народ. В квартирах смех, и плач, и страх живёт. А, может, сделать всё наоборот? Их разогнать – и жить начать сначала? Не выйдет. Каждый стребует своё. Да и моё. Да денег на жильё. Им что ни дай – всё будет мало, мало… Покойный муж был просто пьянь и дрянь, наследство разделил на эту срань, всё, что горбами нам в трудах досталось. Когда-то обжигали кирпичи! И строили. И дом отвоевали! И всем образование давали! Отсудят доли – и ищи-свищи. Как началось? Пришёл гусарский полк. В друзья набился (друг, блин, и товарищ! товарищ им – худой тамбовский волк). И девки – в полк, на ихние балы! От разносолов ломятся столы. И танцы – опосля хмельной настойки. А девкам только это и давай! Давай, пляши! Давай, не отставай! Не уставай! И бойко прыгай в койку! Теперь, видать, пристроятся в обоз. Видать, обоз их за полком увёз. В обозе девкам светит та же доля, покуда не распробуют их все. А только принесут они в подоле, – их бросят тут же, прямо в чистом поле, или в какой-то лесополосе… Догнать? Пожалуй, поздно догонять… Послать вдогон жандармов? … Там гусары. Простить? Принять? Поцеловать? Обнять? И слушать их романсы под гитару?.. Убить! А после заново родить! Иль не рожать, а просто позабыть о сраме, что случился в прошлой жизни! И дочек (их сумели погубить). И мужа (он не дал спокойно жить, о нём слезы не пролила на тризне)… Мелькнула мысль про «быть или не быть», а вслед за ней – «любить иль не любить». И так, с гримасой, полной укоризны, она уснула, стоя у окна. Одна, как перст. Одна. Совсем одна. С пустыней в сердце, зла, огорчена, надменна, переменчива, капризна. А рано утром сел на ветке грач (солидный, будто старый земский врач) – с трубою медной и почтовой сумкой. Он протрубил: «Тащи, хозяйка рюмку! Вот письма! В них от дочек письмена!». Глотнул, причмокнув, с видом недоумка, и тут же сгинул. Видно, от вина… Она печати с писем сорвала. Там на листках обведены ручонки. И имена (выходит, все – девчонки). Факсимиле на каждом: муж, жена. О, как же трудно отпускать детей! О, как прекрасно находить их снова! Не плач и не ревнуй. Ведь все здоровы! И нет на свете лучших новостей… Дожди и солнце. Ветер. Почки. Чай. Приходит время новому рождаться. И если хочешь снова повстречаться – умей с улыбкой всем сказать: «Прощай»…
© Вит. Чел. 15.04.2014


СТРАННЫЙ РАЗГОВОР С НОЧНОЙ ТЕНЬЮ
*****************************************
Я тень. Не так темна, как думал ты. Я ночь. Полна нездешним ароматом. Спит на часах солдатик с автоматом. А рядом птицы, лошади, цветы. И кот уснул на коврике измятом – чуть виноватый, чуть жуликоватый, но добрый друг, как все вокруг коты. Я – звёздное сиянье темноты и лунный поцелуй в сухие губы. Не могут спать без книжек книголюбы, не могут спать без женщин женолюбы, молитвами ночными полон скит, Земля во льдах и духоте не спит. Я тень, я ночь, я не могу помочь бессоннице, и сну, и пробужденью. Не я диктую смерть или рожденье. Не знаю, как страданье превозмочь. Я видела, как превращались в пыль леса и горы, страны и народы, как зарождались углеводороды, как Землю снова покрывал ковыль. Живите же, покуда вам дано. Дышите глубже. Не стыдитесь страсти. Последнее звено не казнено. И если не закончилось кино, вы серое – в цветное перекрасьте. Но перед тем, как воздуху уйти и вздыбиться невиданным вулканам, и закипеть морям и океанам, и душам вашим в новый мир войти, ты расскажи мне: что такое день? Мне миллионы лет! А дня – не знаю! Мне говорят, что день – прообраз рая. А я – всего лишь ночь. Всего лишь тень. Что делает живое на свету, когда не спит, когда неровно дышит? Кто строит небоскрёбы, стелет крыши? Кто красоту вгоняет в пустоту? Неужто плесень из людей и птиц, из лошадей, цветов, котов и мышек, из диких крокодилов и мартышек? Не разглядеть мне ночью ваших лиц. Да и зачем? За каждым бродит смерч. Сегодня жив, а послезавтра – смерть…
Я спал. Я только слушал и молчал. А ночь летела и ждала ответа. Вот странная весна. А дальше – лето. И год. И век… Ответа я не знал… Быть может, смерть  толкает нас вперёд? Быть может, мы живём, лишь зная это? Вот странная весна. А дальше – лето. И осень, и зима, и целый год. И мы бежим, чтобы догнать себя до финиша, до ленточки заветной, податливы морозу, зною, ветру, болея, ненавидя и любя. «Эй, ночь! Светило сблизится с Землёю, воспламенит, на атомы дробя. А после Солнце встретится с тобою. Увидишь день. И он убьёт тебя».

© Вит. Чел 27.04.2014



ДОРОГА К СЛОВУ
******************
Мы из промозглой вьюжистой зимы нашли дорогу. И я, и ты, и он, и даже мы (хотя нас много), не помнили ни снежной бахромы на лицах строгих, ни переход сквозь дикий лёд и сквозь сугробы. Под стук копыт двух голубых единорогов была потеха – дребезг эха горлового. Смесь красок, рой чужих ветров, и было Слово. Мы не расслышали его. Что тут такого? Среди невиданных цветов мы шли сурово. Погибнуть каждый был готов – опять и снова. Вокруг весёлый карнавал, в любви и песнях, нам обещал, что все, кто пал, опять воскреснут. И все любить хотели нас. И птицы пели. Сверканье звёзд, сверканье глаз, – прообраз цели. Но мы-то знали: всё дурман, и грязь, и слякоть, что время каяться всем нам и горько плакать. Мы спотыкались, ибо нужно спотыкаться, чтоб от сумы и от тюрьмы не зарекаться. И вот он снова – дом родной: пурга и ветер. Тюрьма, сума, и вечный бой, – он беспросветен. Мы потеряем в битвах каждого второго. И мы убьём, и мы съедим единорога. Нам перейти сквозь дикий лёд и сквозь сугробы. И мы идём, чтоб нам найти свою дорогу. Там будет мир – не снег, не лёд, всё станет новым. И нам обещано, что там нам скажут Слово.
© Вит. Чел 01.05.2014

МОЙ ПОЕЗД
************
«Техническая остановка, – сказала проводница Рая. – Стоим три минуты. Клозет не закрываю». Решаю спрыгнуть, чтобы покурить. Но пачка «Camel’а», увы, совсем пустая. Одну затяжку! Только пригубить! Ну? Сто шагов! И без экипировки! Дышу прерывчато. Скорей! Успеть к ларьку! Старею, но бегу довольно ловко. А из ларька доносится: «Ку-ку! Держи свой «Camel»! Мне ль тебя не знать? Тобой одним измята вся кровать. Вон, видишь, куртка сохнет на верёвке. Давеча дождик лил, и ты промок. Совсем продрог. Но тёплый вечерок, да и моя, без скромности, сноровка тебя согрели. Ты куда опять?»… «Мой поезд! Поезд!» «Он придёт опять. Все двери на ключи давно закрыты. Садись. Кури. Ты любишь наблюдать, как мимо жизнь струится деловито». «Там вяленая курица! И кейс! И ноутбук! Лекарство от  гастрита! И паспорт! Деньги! Как мне без всего?» … «Ну, ничего, дружочек, ничего. Вот этот кейс? Вот этот ноутбук? Вот эти деньги? Всё в окно швырнули. Ты подобрал. А после мы уснули. Ты ночью встал – и курицу сожрал. Но, правда, ногу для меня оставил. А на работу ты e-mail отправил». «О чём e-mail?!» «О том, что ты устал. И всех куда-то далеко послал. И всех ославил, чем себя прославил. Ты каждый день выходишь покурить – и остаёшься на века со мною, и с красотою этою степною, с желанием смотреть и говорить». «И сколько так?» «Да сто веков, поди. И столько же, надеюсь, впереди» «Но разве были прежде поезда?»  «Ты скажешь: нет. А я отвечу: да».
И я присел на лавку под навес. Вокруг ковыль. На горизонте – лес. Железная дорога в никуда: из точки «Нет» – до самой точки «Да». И поезд мой вокруг Земли ползёт. За окнами тусуется народ. Здесь джунгли спят. А там – наоборот: загул идёт в вагоне-ресторане. Тут санитарка прилагает к ране кусочек подорожного листа. Повсюду жизнь какая-то не та. Стрельба и песнопенья на Майдане. Богатыри резвятся топорами. И сыплет кровь из окон, словно пыль. И маками покрылся мой ковыль. Вот девочка, бледнее, чем Луна, стоит у отворённого окна: её унёс журавлик-оригами. Не спит вагон-бордель, там крик и стон! И череда десятков поколений, уставши от трудов или от лени, ныряет в долгий сексуальный сон. А следом катит золотой вагон: как будто пуст. Но зол и страшен он. И бронепоезд. И ракетодром. И в книксенах весь царствующий дом.
Смотри! Смотри! Летит пожар и дым. А на открытой всем ветрам платформе играют музыканты в униформе, полковник – дирижёр сегодня им. Поэтов мудрых тридцать три ряда кричат то «Никогда!», то «Навсегда!». Смотри! Смотри! Вон едет твой вагон! Ты спрыгиваешь ловко на платформу. С тобою музыканты в униформе. Вагон-бордель. За ним – вагон-кабак. Цари, поэты, армии костяк (под краковяк, кадриль или гопак): устали от атак и контратак. Все спрыгнули? Но что-то здесь не так. Вот проводница Рая прёт в охапке свои слегка поношенные тапки, твой ноутбук, и с курицей пакет, и кейс, где документы и билет, и всю другую собственность твою, у вечности отбитую в бою.
Старик покинул золотой вагон. Умолкли крики, музыка и топот. Умолкла тишина. Умолк и ропот. А дирижёр поправил свой погон. И мир затих, как кролик перед коброй. Он безобидный. Он, конечно, добрый. Мир ожидал, что скажет людям он. Тогда раздался тихий-тихий шёпот: «Здесь будет новый город заложён – для боевых мужей и добрых жён». И мир взорвался криками «Ура!». Кивнула киоскёрша: «Нам пора»… Мы медленно взобрались в наш вагон. И в тот же миг поехал дальше он: от точки «Нет» – до дальней точки «Да», от «Никогда» – до пункта «Навсегда». Так в океан сливается вода. Туда идут все наши поезда. Поля, леса, что тихими слывут, то замирают, то опять живут, в любви или в страдании ревут, бегут, летают, роют и плывут. И бесконечна эта круговерть. «Как звать тебя, подруга?» «Просто Смерть. Ну, что же ты! За поручень держись! По метрике меня назвали Жизнь»…
© Вит. Чел 16.05.2014


«Б;ли!»
********
Наш вертолёт попал под снегопад, и лопасти его обледенели. Мы опустились прямо у реки. Точнее – у иссохшего такыра. Здесь ни снежинки нет, ни ветерка. Жара. Шагаю вниз, в Амударью, бреду вперёд по каменному руслу. Из трещин кое-где трава торчит, коснёшься – пыль  сухая на ладонях. Я карту помню. Километрах в трёх, на глубине, в окаменевшей линзе, навек уснула пресная вода. А дальше – больше. Только никогда её река не высосет обратно. Окончен пир. Иссох наземный мир – не слишком ровный и неаккуратный. Мираж качнулся: будто белый конь по хлопковому полю к горизонту промчался в небо и исчез вдали. Увы, я не художник, не Дали. Нарисовать такого не сумею. Подумаешь! Промчался белый конь! Но вот другое: детская ладонь пошевелила пальцами в такыре. Мираж? О нет. Коснулся я её. Нездешний холод под жаровней неба. Она меня за палец ухватила – и держит, молит, вызывает дрожь. Я вынул из кармана шведский нож и окопал такыр вокруг ладошки. И вглубь. И вширь. Отряхиваю крошки. И вот – миниатюрна и бледна – она, русалка. Точно ведь… Она! Я флягу протянул. Она припала – и осушила вмиг её до дна. Ещё? А нету. Только в вертолёте. И там чуток. Куда ж тебя девать? В солёных водах вы ведь не живёте? Живёте? Ну, придётся подождать…
Наш путь лежит к кладбИщу кораблей. Мальчишки вертолёт давно встречают. Руками машут, прыгают, визжат. Нас чай давно остывший ожидает. В тени остовов старых возлежат верблюды. Чай несут на блюде – глава района, стильная мадам (преподаёт английский в местной школе, она иняз окончила в Москве, переводить приехала главе американцев, что за рейд наш платят): она стоит в своём прекрасном платье; как флаг оно трепещет на ветру. Я руку – в куртку, чай русалке дам и губы ей подкладкою утру. А мимо нас, уже в который раз, какой-то сумасшедший в зимней шапке идёт-бредёт, ни валко и ни шатко, метёт песок метлою в никуда. Всё так и было! Правда, господа! Лишь телеоператор пишет нас, поводит объектив к рыбозаводу. Откуда рыба, раз уходят воды? А рыба из Азова. Точно? Да! Всё так и было! Правда, господа!
А Миша Метцель (лучший фотокор!) ребят у ржавых шёлкает посудин. «А ну, ребята! Кто из вас кем будет? Вы говорите! Нужен разговор!» … «А мы на поезда служить пойдём. Проводниками. Или кем придётся. Уехать чтоб. Никто и не вернётся. Куда здесь возвращаться? Где здесь дом?». 
…Пилот к Аралу не хотел лететь. «Уж вечереет. Там бывают топи. Не к вечеру будь сказано, утопнем, Никто не будет в топях нас смотреть». «Ты прыгнешь с высоты?» – шепнул я ей. Она кивнула. Мы включили ветер. Трава прижалась к телесам Земли. Верблюды заревели нам навстречу. Безумный дворник весь в своей пыли. Мальчишки громче всех визжат на свете. Глава района – памятник себе. И женщина, прекрасна, не спесива, стоит, покорна собственной судьбе, и платье развевается красиво.
Над зеленью Аральского пятна я ей шепнул: «Как звать тебя?» «ФалЯра». «Лети, ФалЯра! Выживи вдали!» И эхо мне ответило: «Б;ли!»
============================
*«б;ли!» по-каракалпакски «спасибо».
© Вит. Чел 08.06.2014

ПТИЦА
************
Она сказала: «Ты летать умеешь. Ты просто к месту этому прирос. Ты в монитор воткнул свой красный нос. Сидишь. Сопишь. Изношенный насос! Ни встать, ни выйти, ни уйти не смеешь. Не Санта Клаус. И не Дед Мороз. Ты не ответ. И даже не вопрос! Ужели ты кому-то душу греешь?!»… Я разозлился. Я её не знал. Не звал. Сама в окошко залетела. Раз птица – пусть бы птичьи песни пела! Никто меня вот так не обзывал. Никто не гнал с насиженного кресла, в которое вросли навеки чресла, и грубо так с него не поднимал! Я встал, обивку старую круша. Шагнул вперёд, шатаясь, чуть дыша. Прошёлся неуверенно до кухни. Курить пытался. Сигареты тухли. Она летала рядом, всё круша. Кричала: «Что ж, хвалёная душа твоею ленью тоже заразилась?» И в это время что-то там родилось. Под самым сердцем. Сзади проросли, быть может, крылья, а, быть может, сопла. Во рту от напряженья пересохло. И я взлетел! И я, дурак, запел! Осталось Строгино на яндекс-карте. Какой-то ворон за спиною каркнул. Открылось небо, белое, как мел. Плеснули синькой. Небо посинело. И нечто в этой синеве чернело. И облачный туман вокруг кипел. А дальше… Дальше чёрная стена. Глуха. Свирепа. И непроходима. Я крикнул: «Поворачиваем! Мимо!». «Не разобьёмся!», – крикнула она. – «Стена любая – вовсе не стена! Она прочна от твоего испуга! Всегда бери её на абордаж! Представь, что ты сейчас спасаешь друга! Представь, что ты за друга жизнь отдашь!». И расступилась перед нами тьма. И засверкала звёздная зима. А на руках искрили метеоры. Вдали гудели ангельские хоры – и в звуках зарождалась жизнь сама. Махнула птица сизая крылом. Мы развернулись, мы к Земле вернулись. Мы были так недолго в мире том. Как будто спали – и опять проснулись. И я очнулся вновь перед окном. Напялил джинсы, занырнул в кроссовки, взял пачку сигарет из упаковки – и вышел в мир, покуда полон сном. Негромкий дождик Землю полоскал. Сквозь дыры в тучах солнышко сверкало. И чьё-то сизое крыло мелькало в далёких далях, в небе кружевном.
© Вит. Чел 11.06.2014
© Акварель @Марианна Вронская

ПРЕВРАЩЕНИЕ
Идите ко мне жаждущие крови – и я напою вас.
Идите ко мне жаждущие мести – и укажу вам дорогу зла!
 
Не чёрный, не белый, не жёлтый, не синий, не серый, он в пламени алом на ложе, с обветренной кожей, брезгливо кривил фиолетово-пухлые губы и скалил приветственно жёлтые в трещинах зубы, и дыбилась шерсть, и сверкали рогов фейерверки, и звёзды мерцали в его колпаке островерхом. Все армии мира шагали к нему неустанно, по скалам карабкаясь, падая в жерла вулканов, в морозы не мёрзли, в подземном огне не сгорали, друг в друга сначала плевали, а после стреляли. На чёрный алтарь у копыт в вожделении глупом летели пролётки, машины, дворцы и халупы. И каждый кричал: «Расскажи всю великую правду! Скажи, что неправы они! И скажи мне, что прав я!»
И рокот раздался: «Ты прав, если духом богатый, бьёшь плачущих, кротких, правдивых – они не солдаты. Ты прав, если у милосердных всё с корнем повырвешь. Им сердце и милость – пустяк, и тебе не сгодилось. Ты многажды прав, если без плутовства и притворства погубишь пророков, тупых добряков, миротворцев. Их прежде бивали. И нынче не бить их негоже. Мы – воины мрака! Увидел – и сразу по роже! Ты – окись земная, ты гасишь светильники ночью. Ты – гнева источник. Ты смерти чернорабочий. Забудь о морали! Попы про мораль тебе врали. А сами они на мораль эту с горки насрали. Солги, если нужно. Рубашку последнюю брата себе забирай, ведь рубашка нужнее солдату. Сношайся, с кем можешь: с ослами, собаками, птицей, – когда тебе в битвах ещё посношаться случится? Врагов ненавидеть? Так их ненавидят и люди! Друзей ненавидеть! Вот это по-нашему будет! Клянись! Предавай! А за око – все очи повыбей! Что есть красота? Темнота, пустота и погибель!»…
Он долго вещал на своей огнедышащей койке. Ему бы мандат. Не солдат – депутат, да и только. Но пламя погасло. И армии все протрезвели. Он спрыгнул с постели – и не обнаружил постели. Какой-то ребёнок из тьмы его за руку вывел. Святая корова его напоила из вымени. Опали копыта, и клочьями шерсть обвалилась, рога отлетели – и просто лицо появилось. И голос раздался. Откуда? Да так, отовсюду.
«Ты Ангел любимый. Устал в ожидании чуда? Я ждал тебя вечность. И всё теперь будет  иначе».
«Прости меня, Отче… И этих людей…»
«Их – тем паче».
© Вит. Чел 25.06.2014

ПИСЬМО ЦАРЮ СОЛОМОНУ
=========================
Легко быть мудрецом. А может, – трудно. Я не мудрец. Откуда бы мне знать? Скажи, мол, ночь пройдёт, настанет утро, и день, и вечер пролетят опять, – и ты мудрец. Разобран на цитаты. Другим, мудрейшим, – мысленный привет. Бьют автоматы. Падают солдаты. Томленье духа. Суета сует. Ты понял так: что было, то и будет, есть время убивать и исцелять, как прежних, так и будущих забудут, что прочь ушло – вернётся к нам опять. Вещай, оратор, царственно и глухо! На каждый мой вопрос – один ответ: всё суета сует, томленье духа, томленье духа, суета сует. Нет в головах ни строек, ни разрухи, дорога для одних, другим – кювет. Вещай, вещай, я слушаю в пол-уха. В вполглаза вижу мир сто тысяч лет. За кем идёт-бредёт с косой старуха? За всеми. Тень земле. А небу свет. Всё суета сует, томленье духа, томленье духа, суета сует. Одни мешками собирают камни, другие их разбрасывают, но – вся эта жизнь сплошное казино, где все в игре на проигрыш – веками. Ты прав, мудрец. Но я так не хочу. Ты помолчи. Позволь, я покричу. Вот никогда что было – не случится! Нас будущему в прошлом не узнать. Но помним всё. Но можем всё понять. Тебя, мудрец, и даже первоптицу, в которой зрела мудрость бытия. Известны жизнь её и жизнь твоя. Мы знаем, что случилось и случится. Да, я – не ты. Но даже ты – не я. Ты познавал и радость, и страданья, нужду, богатство, ненависть, любовь, и наслажденье, и тупую боль, расцвет души и тела увяданье. Ты всё, что смог, узнал и испытал, быть может, потому и мудрым стал. Ну, и какой оставил нам завет? А тот, что много хуже, чем запрет. Томленье духа, суета сует? Томленье духа, суета сует… Прости, Екклесиаст. Я долго плыл по гребням волн, тобою изречённых. Но жил иначе, вольно и перчёно, и только из ошибок соткан был. Я знал про полосатость бытия, но поперёшно пёр сквозь свет и тени, терзал себя, других, страдал от лени, и к целям шёл, и это жизнь моя. Пускай ты прав. Пускай я буду лев. Но в чью-то генетическую память легла моя судьба, как древний камень, который сто эпох преодолел.

© Вит. Чел 11.07.2014

ХОР
****
Плачь, скрипка гуцула, плачь скрипка цыгана, плачь, скрипка еврея, ударь по цимбалам своим молдаванин певучий, и русские гусли мажорные горько рыдают, и стонет бандура казачья, своих отпевая. Настроил свой пОндар вайнах, но повысохли слёзы – и только огонь затаённый: то битва, то нежность. И грянут спиричуэл чёрные-чёрные негры, а гейша на кОто подхватит мелодию эту. И вступит без пауз в неё гамелан малазийский. Индусы, индейцы, татары, буряты, башкиры… Сквозь ветер степной прокричат свою песню монголы. У всех языков обнаружится там партитура. А с ними рожкИ и литавры, гитары и звоны. А в них то ли стон, то ли смех, то ли гул похоронный. Осветится звуком Земля – и опять освятится. А хор пролетит над Землёй, как свободная птица.

© Вит. Чел 22.07.2014

ИНДИГО
Вы ждали лета? Радуйтесь пока. Дышите жаром и дымком болотным. Инверсионным следом самолётным, пыльцою зла, травой не приворотной. Вы ждали лета? Радуйтесь пока иссохшим птицам, людям и животным, увядшим листьям, и мозгам дремотным, рубашкам мокрым, лицам вечно потным… Вы ждали лета? Радуйтесь пока. Я северные вызвал облака, дожди (по ним земля истосковалась)! Умыться б ей… В избытке  здесь стрелялось, сверх меры убивалось и взрывалось. Не исстрадалась бить врагов рука? Красны озёра, но чистА река. Герои! Я – индиго, я школяр. Мне наплевать на властный формуляр. Аскет пускай несёт свои вериги, свой медный шлем, из жести сапоги, пусть молится о нас. Мы не враги. Но если мозг кипит разгорячённый, ребёнок, калашом вооружённый, во имя мира, лихо, возбуждённо строчит нам саван, сеет страх и жуть. Война есть мир? Война ваш светлый путь? А стыд залётный вам не по нутру ни вечером, ни даже поутру? А совесть дорогА? Не по карману? Вы строите на будущее планы? Нет будущего! Ибо не умру! Индиго я. Живуч, как тараканы. Вам по колени море наших бед. Враги нужны вам только для побед, а власть не побеждает без обмана. Мы – дети. Мы зализываем раны, пока вы жрёте золото своё, пока вы врёте нам про бытиё, пока вы пьёте в стильных ресторанах и ждёте, чем пророчество моё закончится? Оно уже свершилось. И высший суд проверил вас на вшивость. И в горло к вам летит копьё моё, и хладный дождь – на свежую плешивость. 
Вы ждали лета? Радуйтесь пока. Уже несутся к цели облака.
© Вит. Чел 30.07.2014

ВРЕМЕНА
**********
Вот полыхнул огонь. И в этот миг противогаз соединился кожей. Осколков веер волосы остриг. И грудь прошил. И плоть мужскую тоже. Но лёгкие выплёвывал не я, а он, упавший за моей спиною. Он пузырился красною слюною. И вздрагивала жаркая Земля. Вокруг поля, которые не сжать. Упал другой, взрывной волною сбитый. Я с трехлинейкой продолжал бежать. Мой штык качался в облаке иприта, пока не въехал под ребро врагу. Он крикнул: «Ich kann nicht! Я не могу!». И зарыдали четверо детишек, которых обязался он родить. Но нет его. И так тому и быть. А после боя водка пополам, и шнапс, и сало, хлебушек, галеты, гармоник звуки, ах, какое лето! Друг друга завтра превратим мы в хлам. И снова Смерть нас позовёт на пир. Коли врага! А после будет мир. Я от войны живу и до войны. Моя вина? Иль нет ничьей вины? Нас тащат санитарки на себе. Будь благодарен им или судьбе. Но снова, снова трубный глас зовёт. Прощай, родная. Будь здоров, завод. Наш барабанщик дробь лихую бьёт. Идём в поход. Полковник виски пьёт. Он – судьбоносец. У него есть план. Я – враг врага. Я на капкан – капкан. Горяч и молод. Свежий, как калач. Я весь в броне. А за спиной – калаш…
Вот полыхнул, как водится, огонь. Я проскочил, хоть сожжены ресницы. И враг. Он без ресниц. Иль он мне снится? И стала липкой красная ладонь. А в небе как-то много воронья. Не может быть. Да это точно я! Стучит калаш в плечо и по броне, но пули возвращаются ко мне. И я кричу. И я уже лечу по светлому, по странному лучу. Полей горящих тает желтизна. На синем небе жёлтая Луна. Я вижу душ стремительный полёт: и тех, что покидают самолёт, и тех, которых вынули из сна. Нет времени. Прости-прощай страна. Нет времени. Прости-прощай народ, ведь я хотел совсем наоборот! Но так случилось. Понимаешь? Вот…
Нет времени! Прости-прощай жена. Нет времени, есть только времена.
© Вит. Чел 30.08.2014
Картина П.П. Карягин. «Ужас войны». 1918 г.