(из старых стихов)
***
Как с забытых вымерших Галактик -
из небытия всплывают дни.
И опять иду я как лунатик,
на твои болотные огни.
Снова не запятнаны одежды,
всё подвластно почте и мечте.
Гаснут звёзды — маяки надежды.
Только сердце светит в темноте.
***
Вы не такой, как мечталось — не лучше, не хуже –
просто иной.
Мне показалось, что стало чуть-чуть расстояние уже
между Вами и мной.
Кажется, скоро оно и совсем растает,
и до руки
чтоб дотянуться, лишь шага всего не хватает
или строки.
***
Вы прозвучали мне нотой доверия,
и отворяю средь ночи и дня
сердце своё нараспашку, как двери я.
Не покидайте Духом меня.
Всё понимаю, увы, с полуслова я –
шёпот деревьев, воды и огня.
Старая песня сегодня как новая.
Не покидайте Духом меня!
Вальс-листопад, а за ним белый танец свой
выдаст зима, пируэтом маня.
Мы никогда, никогда не расстанемся?
Не покидайте Духом меня.
***
Образ Ваш леплю я и малюю
на холсте души тайком, как тать.
Уходите — мысленно молю я,
чтоб о Вас могла я помечтать.
Мне не надо приторного лета
с его жарким и липучим ртом.
Слаще тайна смутного рассвета –
мятный поцелуй весны со льдом.
***
Я не помню цвета Ваших глаз.
Помню голубой оттенок слова,
тихий отблеск серебристых фраз,
свет души сиренево-лиловый.
Чудится за ретушью ресниц
некая прохладная астральность...
Я не помню милых черт и лиц –
только звуко-образ и тональность.
***
Слезится улицы лицо,
мигают фонари.
Покров дождя на вид свинцов,
серебрян изнутри.
Так строгий взгляд любовь таит,
маня голубизной.
Земля, холодная на вид,
беременна весной.
Чуть тлеет сердца костерок,
но в нём — мильоны ватт!
И тайный маленький мирок
вселенною чреват.
***
О, моя любовь неосторожная,
невооружённая, острожная,
обоюдоострая, преступная,
непереводная, неподкупная.
Не грози, судьба, мне хмуро пальчиком.
Ну, слаба я, дура, с этим мальчиком.
Пока есть луна и светит солнышко,
буду я верна ему до донышка.
Интердевочке
Судить её судом примерным
не подымается рука.
В душе, как лифчик, безразмерной,
всегда есть место для плевка.
Свободен путь. Открыты шлюзы.
Не захлестнёт волной стыда.
В иллюминаторы иллюзий
ей не глядеться никогда.
О, тут бессильны предписанья.
Как урну, душу приготовь.
Её удел под небесами –
членистоногие касанья,
четырёхстопная любовь.
***
Даже в летучем несбыточном сне
не захотите присниться.
Смотрит бесстрастная — не по весне –
неба пустая глазница.
Снова судьба предлагает клише.
Прочь, сатана, изыди!
Я занавешу угол в душе,
чтобы никто не увидел.
***
С полувзгляда, с полуслова
в чуждом близость угадать.
Снова веровать готова
и последнее отдать.
Приснопамятная встреча,
полусказка, полусон...
Наши взгляды, наши речи –
словно песня в унисон.
Но полярное сиянье
обожжёт одну в тиши -
обманувшее слиянье
полувстреченной души.
***
Вы смотрите глазами нелюбви.
А мне казалось, до неё так близко...
Не вызовут волнения в крови
ни зов звонка, ни взгляды, ни записка.
Пустой рассвет на сердце упадёт.
Сожмётся мир шагреневою кожей.
Я знаю, всё когда-нибудь пройдёт.
И всё-таки не верю в это, Боже.
Прошу к столу. Вот кофе, вот буше.
А вот шашлык. Довольно мы постились.
А впрочем, хватит. Вы в моей душе,
мне кажется, довольно загостились.
Я обману страдания свои,
не сердцу, а уму их предназнача.
И пусть хоть разорвутся соловьи,
которые для Вас ничто не значат!
***
Так кто же Вы? Любимый враг?
Иль друг нелюбящий, но милый?
Антихриста нечистый зрак
иль облик ангела унылый?
И как мне быть? Или не быть?
Что ложно здесь? Что непреложно?
Мне невозможно Вас любить.
И не любить Вас невозможно.
***
Каждое слово — словно в перчатках.
Как это злит!
Чтоб не оставить следа, отпечатка
или улик?
Что не досказано — после доснится
ночью одной.
Пленною птицей сердце томится
в клетке грудной.
Не растопить мне глаз этих льдинки —
мало тепла.
В этом немом и слепом поединке
Ваша взяла!
Не убиваю то, что в зачатке,
и не браню.
Я умоляю: снимите перчатки,
маску, броню!
Приотворите чуточку дверцу
в таинства храм.
Дайте увидеть голое сердце –
есть ли я там?
***
Обезвреживаю Вас,
каждый шаг и каждый час.
Обезвреживаю мины
Ваших глаз и Ваших фраз,
чтобы — мимо, чтобы — мимо,
а не в сердце, как сейчас.
***
Вам хоть соври я, хоть умри я –
не распознаете, увы,
что всё лишь маска, мимикрия,
самозащита от любви.
Нет, не наитье, не соитье
моей владеют головой.
Ищу убежища, укрытья
от этой боли вековой.
***
Эта книга всё время меняет названье,
переплёт и тесненье, становится рванью.
Я её, как птенца, умещаю в горсти.
Я люблю между строк её слушать устало
шум вокзалов и стук уходящих составов...
В этой грусти по грудь, как в коросте, брести.
Это лишь отголосок, случайный набросок,
он курнос и наивен, невнятен и бросов,
но саднит этот вечный мотив, как нарыв.
И разъята душа, расколовшись на части,
из которых вовеки не сложится счастье,
никому до конца свою суть не раскрыв.
Я плачу за него самой чистой монетой –
Своей грешной душою небесного цвета
и слезами, что как дождевая вода.
И в неведомой миру мольбе и молитве
я бросаюсь в тебя, но не выживу в битве.
Эта линия жизни ведёт не туда.
Я тебе отворяю судьбу откровенно
и вливаю отраву в себя внутривенно.
Как горчит этот влажный протяжный глоток...
По-осеннему смерти прохладны ладони.
О продли мне, продли мне мученье агоний!
Но романс затянувшийся слишком жесток.
***
Вы не вписались в круг моей любви.
Вас обошли её крутые рифы.
Мой теневой наперсник, визави,
из наших судеб не сложилось рифмы.
Подобье дружбы, нежности намёк,
надежды капля, пылкости пылинка,
и вот уже мерцает огонёк,
неверный и дрожащий, как былинка.
Вы где-то там, за скобками судьбы
остались, между строчек, между прочим.
Моя частица, став частицей «бы»,
отъединённость вечную пророчит.
В потёмки душ не проникает взор.
Но тщетно силюсь с жадностью вглядеться –
хоть щёлочку, хоть крохотный зазор,
где холодно чужое бьётся сердце.
***
Я в этом мире только случай.
Черты случайные сотри.
Земля прекрасна, только лучше
я буду у неё внутри.
Мне всё здесь говорит: умри, -
серп месяца, клинок зари,
кашне из прочного сукна
и чёрное жерло окна.
Любое лыко — злое лихо -
страшит непринятостью мер.
Шекспир подсказывает выход,
и Вертер подаёт пример.
В спасенье от земного ада
так сладко кровью жил истечь.
Задуй свечу. Не надо чада.
Поверь, игра не стоит свеч.
Но вот один глоток любви -
и всё мне говорит: живи, -
улыбка месяца, весна,
душа открытая окна.
***
Не прошу я милости у Бога,
не молюсь на глупую звезду.
И от Вас хочу я так немного,
а точнее — ничего не жду.
Жду, когда окончится броженье
и круженье в шарике земном.
Ослабеет Ваше притяженье,
и взмахну свободно я крылом.
***
Забытый плёс. Застывший лес.
Не верится, что было лето.
Опять повеяло с небес
порывом сердца несогретым.
Непроницаемый покров.
Хоть ручкой проколи бумагу –
не заменить чернлам кровь,
её живительную влагу.
И, целомудренно-мудры,
в полярном отрешенье круга
бездомные парят миры,
не обретённые друг другом.
***
Я разучилась чувствовать, как все.
Случилось что-то странное со мною.
Передают: осадки в полосе.
А я, как речка, высохла от зноя.
На юг и север, на добро и зло,
на да и нет весь мир сейчас расколот.
По «Маяку» сказали, что тепло.
А у меня внутри могильный холод.
***
Всё, от чего морщилась –
принять.
Что в душе топорщилось –
примять.
То, на что надеялась –
забыть.
А чему затеялось –
не быть.
Вместо златокрылых
слов любви
бормотать уныло:
«се ля ви».
***
День никакой (декабря? мартобря?),
мертвенный свет (ночника? фонаря?).
Кто-то коснулся (рукою? душой?).
Рядом проснулся (любимый? чужой?).
Манит златое (перо ли? руно?).
Мне всё равно, всё равно, всё равно.
***
Взошло светило, сжалившись над рощей,
всё осветив прожектором судьбы,
и в щупальца лучей, как куры в ощип,
попались мы и сдались без борьбы.
Пред этим светом наивысшей пробы
предстало всё фальшивым, как в кино.
Мы лишь подобья, жалкие надгробья
над тем живым, что умерло давно.
***
Любовь, отбой! Долой порфиры.
Проигран твой последний бой.
И тот, кто был дороже мира, –
неотличимый, как любой.
Стихи — как надписи на плитах
о тех, кто жил и был любим.
Как поминальная молитва
по душам всех, о ком скорбим.
Забытый призрак воскрешая,
они пунктиром метят путь,
в цветы метафор обряжая
и обнажая плоть и суть.
Ещё зарубка, как нашивка.
Я боль уламываю, длю.
А если это и ошибка –
её, как истину, люблю.
Пускай ослепну на свету я,
пока пряду надежды нить, –
любовь, как книгу золотую,
как музыку, не объяснить.
***
Летом — пылью, в зиму — снег заносит,
словно бы и не было на вид,
ливнем заштриховывает осень...
Но опять весна одушевит.
Как ни уповай на бром и кальций,
как ни мучай душу, ни кабаль,
но прорвётся зайчиком сквозь пальцы
и травинкой чахлой сквозь асфальт...
***
То был мгновенный обморок любви.
Затмение, припадок вдохновенья...
А впрочем, как угодно назови,
вся нежность мира — в том прикосновенье!
Судьба, как леший по лесу, кружит.
Она всегда ведёт игру без правил.
Великий Зодчий спутал чертежи
и по ошибке миражи представил.
Рискуя раскроить сердца и лбы,
рождались мы мучительно друг в друге.
Античное отчаянье судьбы
кричало и заламывало руки.
О утро, как ты можешь наставать?!
Ведь ты бесследно канешь в чёрной пасти.
Нам остаётся лишь существовать
и никогда не говорить о счастье.
Давно погасли звёзды фонарей,
и дождь рассвета смыл воспоминанья.
О время, будь, пожалуйста, добрей,
не дай всему рассеяться в тумане!
Прошу, судьба, душе не прекословь!
Взгляни: рассвет во тьме зарю купает.
И заживо убитая любовь,
как жизнь, как кровь, наружу проступает.
***
На висках не затихнуть пальцам,
робость нежностью заглушив...
Не пробиться под твёрдый панцирь
инородной родной души.
Словно месяца однобокость
видит око, да зуб неймёт.
Одинакова одинокость
душ, деревьев, ночных комет.
И любви, что стучит напрасно,
освещает замёрзший след
несмотря ни на что — прекрасный
запрещающий красный свет.
***
Не нужен муляж из тепла и участья.
Согреться нельзя у чужого огня.
Несбыточный друг, незакатное счастье,
спасибо, что мне подарили меня.
Растает мираж превращений чудесных,
но хочется верить всему вопреки:
когда захлестнёт меня звёздная бездна -
схвачусь за соломинку Вашей руки.
КОПИЛКА
Дождь. Туман. Заветная строка.
Вот мои несметные богатства.
Скажешь, что казна невелика?
Не спеши выказывать злорадство.
Вот сюда внимательно гляди:
это чей-то взгляд, запавший в душу.
Фраза, что однажды из груди
ненароком вырвалась наружу.
Вот напиток из полночных муз,
голоса любимого оттенок.
Я всё это пробую на вкус.
Я знаток, гурман, сниматель пенок.
Что это? Попробуй назови.
Так, пустяк. Души живая клетка.
Тайная молекула любви.
От сердечных горестей таблетка.
Тёплых интонаций нежный след –
словно ласка бархата по коже.
Я им греюсь вот уж сколько лет,
он ничуть не старится, такой же.
И, скупее рыцарей скупых,
от избытка счастья умирая,
словно драгоценности скупив,
я твои слова перебираю.
Скажет пусть какой-нибудь осёл:
ничего же не было, чудило!
Но душа-то знает: было всё.
Больше: это лучшее, что было.
Каждый волен счастье создавать,
разработать золотую жилку.
Надо только миг не прозевать,
подстеречь и — цап! – себе в копилку.
Я храню в душе нездешний свет,
свежесть бузины и краснотала.
И живу безбедно много лет
на проценты с этих капиталов.
Как алмаз, шлифую бытие,
собираю память об умершем.
Я — самовладелица. Рантье.
Баловень судьбы, миллионерша.
Взгляд души и зорок, и остёр.
Он — спасенье от тщеты и тлена.
Никому не видимый костёр,
огонёк мой, очажок вселенной.
Что бы там ни уготовил рок –
настежь я распахиваю сердце:
все, кто беден, болен, одинок, –
заходи в стихи мои погреться!
***
Привыкать к стезе земной
пробую, смирясь.
То, что грезилось весной –
обернулось в грязь.
На душе — следы подошв,
слякотная злость.
И оплакивает дождь
всё, что не сбылось.
Тот застенчивый мотив
всё во мне звучит,
что умолк, не догрустив,
в голубой ночи.
Что хотел он от меня,
от очей и уст,
как в былые времена
от Марины — куст?
Неужели это миф,
сон сомкнутых вежд, –
тот подлунный подлый мир
в лоскутах надежд?
В предрассветном молоке
жизнь прополощу,
и проглянет вдалеке
то, чего ищу.