part 1
Мир современности засвечен на фото/видео/кино пленке,
мир, затянут в колесо, водоворот, в жгуты, в штормы и в ураганов воронки,
и мир, такой, как есть,
собирающий обломки номерных знаков попавших в аварии машин, и сожженные шины грузовиков, и горящие кузовы легковых, и куски ремней безопасности и кислородных масок, и самолетов обломки,
и подбирающий автостопщиков по краям трасс, где разбиваются те, кто гонят на скорости за сто, напившись и предавшись искушению на заднем,
мир рушится и горит,
мир возводится и заполняется новыми стенами,
мир — занавешен историями,
и открыт настежь, открыт хрустящими старыми оконными рамами, и новыми железными дверьми квартир, и дверьми спортивных машин, и дверьми старых воспоминаний,
и ключами от тесных комнат,
и бликами от солнечных вспышек, отсвеченных от фольги, налепленной на форточку в кухне,
и лунными дисками, взошедшими еще когда день не закончился,
и лампами дневного света и ночного отчаяния,
и просветом внезапного вдохновения,
и просветления, и откровения,
и глубокими печальными взглядами напротив,
и сухими дорожками от слез на щеках,
и пересохшими губами, и замершими ладонями, когда даже горячие батареи не греют.
Именно так открывается мир.
part 2
Мир — предрассветная америка,
америка, где мы никогда не были, но кажется, что мы были там рождены,
мир — необъятная россия,
ростовская набережная, которая дважды становилась прибежищем,
мир — пылающая в артобстреле украина,
украiна з рiдною мовою,
мир — это сотни мест с фотографий, сотни морей с карт, сотни городов, откуда небо выглядит совсем иначе, нежели дома, и сотни созвездий, названий которых не знаешь,
мир — это правда, мир — это ложь,
мир — это, что сказали сегодня в новостях, и то, чего не сказали, и не скажут никогда,
мир — это пьяные разговоры,
мир — это трезвые мысли,
мир — это магазины, работающие круглосуточно, и такие же кафе,
мир — это витрины с красиво одетыми манекенами, которые тебе шепчут, когда проходишь мимо них в три часа утра: take me away,
так же, как и шептали когда-то дорогие тебе любовники,
мир — это ощутимая не сразу, а многим позже, боль от разрыва с ними,
мир — это ощутимая в первые секунды боль от горячего парафина на коже,
мир — это шрамы на открытых коленях,
мир — это волосы, растрепанные ветром и пахнущие лаймовым шампунем наперебой с сигаретным дымом,
мир — это медленная музыка, и громкая музыка, и джаз, и рок, и рок-н-ролл, и классика, и оркестры в театрах, и бродяги на улицах с гитарами,
мир — это когда не хватает на проезд, и когда хватает на потрепанный томик стихов с уличной распродажи,
мир — это тени в полдень, и тени в полночь от фонарей,
мир — это те, кто был рядом, и кого уже нет,
и кто только будет,
и мир — это мы,
и наши мечты о путешествиях, и наши короткие побеги, и наши длинные рассказы,
и чужие путешествия, которые мы пережили в их рассказах,
мир — это и есть рассказы,
мир — это переснятые фильмы, и воскрешенные книги,
и церкви, где эхо от молитв звучит приятнее, чем слова в молитве,
и дальние расстояния, и трассы между городами, и отели, где нет горячей воды,
и тот, кто встречает тебя на перроне в незнакомом городе,
и тот, кто отказался встречать, без особых на то причин,
и этот кто-то, кто в толпе — не ты.
Мир — это постоянная гонка,
гонка между тобой и той девушкой, которая сидела за третьим столиком слева, попивая свой коктейль губами, которые хотел бы поцеловать любой парень в этом баре,
гонка на дорогах,
гонка вооружений,
гонка бесконечных слов, планов пожарных выходов и сооружений зданий с полностью застекленными фасадами,
и мир — это бесконечные войны,
и губительные волны,
и стихийные бедствия, наводнения, и взрывы вулканов,
и далекая африка — это тоже мир,
и её сахара с дюнами песка, с миражами и караванами,
и новая гвинея, и старая америка,
и австралия, и её сидней, который называют столицей, хотя столица — канберра,
и англия с её темзой, и грязными от чада и смога улицами, и холодными улицами, и прекрасными улицами,
мир — это краски недостижимых мегаполисов, и тени пригородов,
мир — первый день в будапеште, и последний — во львове,
мир — это забытые крымские ночи, это теплые ночи на берегу черного моря, это даже тот провальный отпуск на азовском побережье,
мир — берлин германии, и берлин штатов,
мир — одесса украины, и одесса штатов,
мир — это утро в швейцарии, а вечер — дома,
и мир — мекленбург, передняя померания.
Ми втомились вiд внутрiшнього помирання.
Мы чувствуем настоящее излишне трагически,
мы помним, как было больно, и как было хорошо, и как было неловко, и как было искренне все, что было с нами,
и как мы цитировали строки, и записывали на пленки ночи, и дни, и рассветы, и все победы, и все поражения,
и как задыхались от недостатка воздуха, от излишней пыли чужих комнат, от дыма их сигарет,
и как хотели, и не хотели сближения,
и как мы засыпали, и встречались снова, разгоняясь на немецкой аллеенштрассе,
и как во снах целовали друг друга в губы,
и как мои руки были горячие, а твои — холодные, а в действительности — все наоборот,
и как в этих снах церковный хор нам пел песни йоланди,
а священники читали «вопль»,
и как мы сидели в денверских квартирах и пили с керуаком виски, и закидывались с берроузом, и курили с люсьеном карром,
и говорили всю ночь напролет с алленом,
и после уходили на концертные площадки, где хэтфилд и майне пели только для нас,
и мы горели в огне, и горели в земле и воде, и в ветре,
и были счастливы.
(Но после — мы просыпались).