Потом пахнет наше время,
мы живём,напружив пресс.
Гений русских дум,учёные евреи
принесли и нам культуру и прогресс.
Стал и я ровесник века,
будто с измальства готов,
приручён к машинам цеха,
пробираюсь в джунгли проводов.
Принимаю всю растущую огласку
звуков,волн,сигналов,быстрых масс. Как с рождения знакомую мне ласку,
ощущаю вычурность пластмасс.
И в лучах мертвящих вспышек плазмы,
сердце как-то странно норовит
увлекать мой пыл напрасный
в мутные течения свои.
Драмы сердца ныне в новом тоне,
проросла в металл дурная кровь.
Под стеклом живёт в доступной форме
напоённая синтетикой любовь.
И когда под вечер зажигают
кабаки свой призрачный неон,
иногда и я в них пропадаю,
терпкой влагой усмирён.
Танцы,пьянка,вой козлиный,
однородность штампа заполняет зал,
наглые и дерзкие мужчины
исполняют модный ритуал.
Женщины распутны и надменны
в аппликациях нарядов, в дыме сигарет,
словно заклялися жрицы непременно
сохранить в себе бесчувственный предмет.
От конвульсий танцев рухнут стены,
вычурные позы,плачут голоса,
через тусклый слой лиловых кремов,
не мигая, смотрят злобные глаза.
Что меня тревожит в суете,в ажуре?
мысль,как попугая в клетке я ловлю.
Час настал,я знаю,-в лаковом пурпуре
женщину из колбы очень я люблю.
1966 г.