Ни цветов. Ни имен. Ни фамилий.
Только Ваня в атаку зовет.
Только падает наземь Василий,
прикусив окровавленный рот.
Гул сраженья прошел и замолкнул.
Словно жизнь, пролетели года.
Подмосковную тишь Салтыковки
разрезают гудком поезда.
Словно время, несутся составы.
Серый памятник вслед им глядит.
Непонятно, кто слаб был, кто славен.
Неизвестно, кто где был зарыт.
Замолчали военные песни,
над поселком легла тишина.
И ребята уже не воскреснут:
нет побудки у вечного сна.
А потомок, свободный и сильный,
не упомнит (какой в том резон?),
что был прадедом некий Василий,
кто в далеких Карпатах сражен.
На бегу... Окровавленный... С криком
повалился... Взлетела душа...
А на месте, на том, ныне диком,
только листья о чем-то шуршат.
Вас, живущих, залетная пуля
пощадила. И жизнь спасена.
Но Россия не всех помянула,
не открыла нам все имена.
Коллективна гранитная память.
Общий пропуск войною был дан.
Не укажут ни крест и ни камень,
где Василий лежит, где Иван.
Растворились событья и судьбы.
Разорвался на знамени щелк.
Кто же это все знал, что так будет,
когда взвод в наступление шел...
Но живут перешедшие в камень
и ушедшие в землю тела.
Неподкупными смотрят глазами
на далеких потомков дела.
Волны мутные к нам подступили,
размывают и совесть, и стыд.
Не Иван, не Семен, не Василий -
то Россия с укором глядит...