Он меня по предсердиям резал и зашивал.
Ткал меня и раскраивал. Смалывал в жерновах.
Я его целовала в просмоленные слова
и до боли переплетала стихи и пальцы,
чтобы снова поверить - он рядом, не сон, не блеф.
А закат продолжал умирать, воскресать, алеть
в самом жёлтом из царств, в самом ржавом из королевств,
где сентябрь - от Бога, а узел - всегда рыбацкий.
Он мне так улыбался, что шёл под откос состав
из отточенных строчек, из сбитых в пунктиры стай,
прирождённых летать, но вдруг понявших: высота
разучилась баюкать их в чреве обетованном;
и я падала с ними - на землю, песок, бетон.
Разбивалась.
Рождалась.
И воздух хватала ртом -
птица, ставшая рыбой.
Он кутал меня в пальто,
в листопадную кроткость, в рябиновый жар, в нирвану.
Всё вставало на место - все винтики, все болты;
и уже не боялось смятенья и высоты.
Окна дома напротив затягивал сизый дым
(голубиный оттенок/стальной с переходом в синий).
Мы случились однажды.
И я до сих пор горю -
по нему, по словам позднеспелым, по сентябрю.
Он звонит раз в декаду, и я ему говорю:
"Береги себя, слышь?".
И ещё говорю: "Спасибо".
17.09.14