Черно, как сажа, небо в поздний час… Отдавшись необузданному ветру,
не знают листья, что танцуют вальс, в последний свой, финальный мастер –класс,
в тональности надтреснутого ретро.
Оторванные сильною рукой от отчей ветви, материнской ласки,
плывут неспешно в вечности покой, подёрнутый осеннею тоской,
доверясь лжи нашёптанной им сказки.
Подбил меня на лень какой-то чёрт, зловредный Сатана фантасмагорий:
веду простой бухгалтерский учёт под стук костяшек канцелярских счёт,
опавших душ средь рваных траекторий.
Везёт сентябрь гружёную арбу, скрипящую надтреснутою осью,
и жалуется богу на судьбу, вложив в протяжный вой свою мольбу,
дворовый пёс беспошлинною злостью.
Содом торговли, захлебнувшись, стих… Тайм-аут, «лес и дол видений полны»…
Лишь мы не спим, мы делим на двоих растянутый континиумом миг,
и злость, и осень, тишину и полночь.
Одарена безмолвием земля, во сне равны святые и кликуши.
И вдоль дороги дремлют тополя, листву под ноги осени стеля,
не ведая, что и у них есть души.
Ну что за сила есть в тебе, скажи, гулящая, с душою оловянной?
Ведёшь допрос, включив детектор лжи, сверлом тоски достав до дна души,
являться заставляя с покаянной.
Мотают нить секунд на циферблат три Мойры часового механизма,
похоронив очередной закат, классический постылый плагиат,
в осенней мастерской сюрреализма.
Поворотила осень неприглядный лик к припёртому к стене свинцовой скукой…
внушает: «Ты – мой лучший ученик, ты ремесла все тонкости постиг,
тебе мольберт и кисть, и «карты в руки»…
И, ржавчиной листву припорошив, лицензию Всевышнего нарушив,
в тела, где, априори, нет души, «Аминь» подобно выдохнув «Пиши»,
вправлять, как стразы, заставляет души.