Поэма о Блокадной симфонии Шостаковича

Михаил Мазель
Всё описанное в этой поэме – быль.

Её действие охватывает 1941-43, 1955 и 1970-е годы.
Действие в главах поэмы происходит не хронологически.
Главные герои: великий композитор и великий дирижер.

Ещё двое героев – великий пианист и дирижёр,
награждённый боевым орденом за исполнение
симфонии упомянутого композитора.

И, конечно же, главная тема поэмы –
Великое Противостояние, в котором
принимала участие великая музыка –
                оружие бессмертных.



ЛЕГЕНДЫ ОБ ОРУЖИИ БЕССМЕРТНЫХ

I. Раздвигая пределы

Самолёт приземлился в Нью-Йорке.
                Обычное дело.
Пассажир сел в такси и поехал на нём в Ривердейл.
Через трафик и дождь,
                раздвигая эпохи пределы.
Это после мы скажем,
                “отметив” её передел.
Вереница огней колыхалась,
                как море,
                и
                город
нависал над дорогой
                и таял в дожде за спиной
ожиданием встречи,
                волненьем про гордость и горе,
и о том, что никто не находит
                дороги иной.
А дорога петляла неспешною красной гирляндой
и внезапно рассыпалась
                с тихим шуршанием шин
за воротами сада.
                Дом встретил симфонией ладной –
птиц.
      Пахнуло
                Гудзоном и хвоей.
                Спешите?
                Спешим!


- Проходите, Маэстро!
                С приездом.
                Маэстро Вас примет!..

Вот и он.
             Невысокий.
                Старик,
                но - лицом молодой.
Жизнь в усталых глазах.
                Что нашёл пилигрим
                в пилигриме?
Не похоже, что сад в этом доме порос лебедой.
(Посетитель был в курсе:
                хозяин живёт как отшельник.
Скоро год…)
                Он хотел поклониться и сразу уйти,
но по просьбе…
                остался.
                Так много на свете расщелин.
Так редки остановки на нашем тернистом пути.





II. Лёгкий след

Прилететь из соседней галактики
                слушать пластинку?
Для кого-то абсурд.
                Для другого –
                подарок небес.
Соткан звук и намотан на память
                живой паутинкой.
И зудит паутинка на душах,
                как вечный порез.
В полумраке,
              подсвеченном тусклым мерцаньем камина,
проживая до дна
                свою долгую трудную жизнь,
он опять дирижировал…
                звуком,
                но было не мнимым
ощущенье от горькой,
                но светлой
                и чёткой межи.
Он на время исчез.
                Он стоял, как всегда, пред оркестром,
сидя в кресле, он им управлял
                через …дцать долгих лет.



И он слёз не стеснялся –
                навеки великий
                Маэстро,
и слеза оставляла
                у всех
                на щеках
                лёгкий след.
Как они говорили?
                Непросто –
                двойным переводом.
Как?..
     О музыке – той, что звучала.
                О дальней стране,
из которой и гость, и создатель симфонии родом.
О Победе…
            Смотрели журналы.
                Начало турне.

Гость,
      дослушав,
                уехал навстречу “открытью эпохи”.
Фотография с дарственной надписью…
                Громкий успех.
А хозяин остался…
                Умерьте, пожалуйста, вздохи.
Он прошёл долгий путь.
                Он достоин расставленных вех.





III. Служить, как дышать

Он не молод,
                да что там – он стар:
                ему
                семьдесят пять.
Он уже потерял три страны
                и
                любимый La Scala.
Пусть на радио…
                Новый оркестр,
                что новая пядь.
Миллионы сердец
                его палочка
                разом ласкала.
Да – он стар,
                но не сломлен,
                и может
                продолжить борьбу.
Он - в Нью-Йорке,
                но каждою нотой он против фашизма.
Седины не добавить
                и складок не видно на лбу.
Не сломать его духа
                и не
                переполнить трагизмом.



Страха нет.
               Только боль и желанье
                служить, как дышать.
Никогда не уронит он чести –
                сын
                гарибальдийца.
Он читает газеты и рвётся,
                страдая, душа.
Согласитесь –
                не каждый
                страданием сможет гордиться.
Да. Он знает теперь,
                чем внесёт в этой битве свой вклад.
Он запишет её…
                Он достанет её партитуру.
Слава Б-гу, за право её исполнять
                не устроили гвалт,
посчитали за честь для него
                без единого тура.
Его палочка часто звучала сквозь тучи войны,
вдохновляла борцов,
                собирала для них сотни тысяч.
Слава Б-гу,
             он не был раздавлен стандартом двойным:
итальянец в Америке…
                Славу
                из камня не высечь.





IV. За кадром кадр

Кружным путём на юг -
                в Ташкент,
                в Иран,
                Ирак, Египет…
Как в «Касабланке»…
                О, My Lord!
                My Capitan, please keep it!
        Атлантика… За кадром кадр.
                Минуя
                минные поля,
        Он попросил, и
                Он следил за
                кораблём,
                благоволя.
За кадром кадр.
                Лист за листом.
                Так нужно и
                так должно.
Желанье противо->
                <-стоять.
                На фильм не снята лонжа.
        Жара в Нью-Йорке. Пыль. Корабль. С
                ней не сравнится
                жар внутри.
        Ну, наконец-то!
                Сколько дней
                прошло?
                Пять дней? Нет –
                целых три.



Победа? К сожаленью, нет!
                Участие? Бесспорно!
Рыдают флейты да гремят
                литавры да валторны.
        За звуком – звук.
                Отправлен диск.
                Назад:
                путём опять кружным.
        В оружии бессмертных нет
                иных
                деталей и пружин.
Он вытворяет чудеса.
                Летает иммельманом.
И телеграмма год спустя
                в кармашке с талисманом
        под сердцем. Шквал в Нью-Йорке.
                Эх...
                (молчанья в Куйбышеве залп).
        Не маг. Волшебным жезлом бой
                и боль
                в единый
                вдох связал.



“Автограф” Верди на груди
                хранит его полвека.
Что человек в руках судьбы?
                Что звук без человека?
        Он темп хранит.
                Всё дело в нём.  В нём пульс и
                долгий чистый звук.
        Все партитуры в голове.
                Они
                как будто дело рук.





V. Чудо рождения

Он никогда не считал себя храбрым,
                однако
в эту трагичную осень
                подолгу бродил он
между бомбёжками.
                Всюду он чувствовал знаки.
Всё говорило:
                Быть стойким – необходимо.
Резким контрастом с
                на редкость прекрасной погодой,
в лицах читалась тревога,
                но с нею – решимость.
И,
 продолжая бродить
                по любимому городу,
мог ли он знать,
                что
                симфонией новой кружим он.
Сколько не рвался –
                был признан он к службе не годным.
Вместе с другими –
                тушил зажигалки на крыше.
Могут ли люди, как боги, влиять на погоду?
… Делалось небо яснее, прозрачней и выше.



Ясность давала отчётливей слышать безумье.
Звёзды дрожали
                и
                в этом дрожании звуки
в крепость слагались и
                он
                припадал к амбразуре,
Мир весь он видел, хотя с
                детства был близоруким.
Внешне - подросток в очках
                был
                на деле
                титаном.
Кто бы подумал?
                А он
                и
                не думал –
                вершил он.
Чудо рождения не было чудом и
                не было тайным,
делая звук его музыки
                несокрушимым.



Время на сон?
                Это роскошь.
                Он курит и пишет.
Это – единственный шанс
                быть для Мира оплотом.
Фронт приближается.
                Небо
                пожарами пышет.
Внешне спокойный
                титан
                продолжает работу.
Скоро конец сентября.
                Он –
                в конце третьей части.
Снова он рвётся на фронт,
                но
                отправлен приказом
в тыл…
       И он пишет, как дышит –
                о свете и счастье,
движим любовью,
                неся с нею трезвость
                и разум.



Б-г всё же есть:
                потерялся, но
                вскоре был найден
груз с партитурой…
                Представьте - такую потерю!
Как и любой на войне –
                не прервался ни на день
он.
  Его музыка кровью питала артерию.

Год на исходе.
                Титан подобрался к финалу,
не сомневаясь нисколько в победных аккордах.
Враг под Москвой остановлен.
                Симфония…
                Мало!..
Музыка в сердце клокочет
                печально и гордо.

Вот и поставлена точка.
                Грустит он невольно.
Сможет ли кто
                его труд
                в этом пекле исполнить?
Знает ли он, что, поднявшись,
                симфонии волны
Мир весь охватят
                и Верой
                его переполнят?!





VI. Только в полном составе

Кто был жив,
                и
                кто не умирал,
                и кто не был в окопах -
если мог шевелиться,
                явился,
                заслышав призыв.
Кто не умер в дороге…
                Вдох-выдох, вдох-выдох –
                синкопа.
Что подняло людей
                полумёртвых?
                Не страх.
                Не призы.
Музыканты пришли отовсюду:
                из морга и с фронта.
Генерал помогал дирижёру пополнить состав.
День за днём
                собирался оркестр
                под горькое “пронто”.
Ах, как горько –
                уже двадцать семь
                схоронили
                из ста.



Дирижёр –
            сам подстреленный птах
                на трясущихся крыльях,
поднимал ежедневно
                голодный
                измученный клин.
Устремляясь за ним,
                как могли –
                укрепления рыли.
Тот, кто вылепил их,
                сам не помнил
                названия глин.
Кто кого.
            Кто как мог:
                на четвёртый этаж
                поднимали
музыканты друг друга.
                Сперва – по пятнадцать минут
репетиции шли.
                Нет такого наречия “мало”.
Только маятник тикает тихо: -
                “Я всех помяну”.



Духовые подчас
                к мундштукам
                примерзали губами.
Вылетали смычки
                из
                вконец
                обессиленных рук.
Лёд давил их кубами,
                но вдруг
                испарялся клубами,
потому что плотней и плотней
                становился их круг.
“Только в полном составе”.
                Подчёркнуто
                жирно.
                Три раза.
Только в полном составе…
                Иначе –
                нет смысла играть.
Шостаковича фраза
                сейчас
                равносильна приказу
бьётся в сердце
                призывом бороться
                и
                не
                умирать.



Первый пробный концерт.
                Пиджаки
                надевали на ватники.
Оркестрантки –
                по несколько платьев
                (такой был мороз).
Дирижёр вышел в белой манишке,
                украшенной бабочкой.
Командир,
              поднимая в атаку,
                встаёт в полный рост.
Лишь одно отделенье.
                Примёрзла
                к пюпитрам
                их стойкость.
Почему же не слышно оваций?..
                Шевелится зал.
Море варежек.
                Холодно.
                Очень.
                Постольку поскольку.
Стимул жить.
                (Пусть
                пока замерзает
                в мгновенье слеза).



Постепенно дошли
                до
                шестичасовых репетиций.
Нет сомнения в том,
                что упорство
                спасло
                многим жизнь.
Город ждал.
                Наполнялись надеждою
                бледные лица.
По толике,
              по ноте
                они,
                как умели,
                теснили фашизм.
В день премьеры,
                планируя кушать
                в  “Астории” штрудель,
враг,
      надеясь, на штурм,
                ждать не ждал
                операции “Шквал”.
И концерт состоялся.
                С оркестром гремели орудия.
Ни один
           из немецких снарядов
                в тот час не упал.



Наконец-то!
                Представился повод
                костюмам и платьям.
Пусть наряды смотрелись,
                как будто
                с чужого плеча.
Колоннада вставала
                навстречу
                прибывшим солдатам.
Зал встречал ленинградцев,
                сверкая
                в оживших лучах.
Люди слушали…
                в зале,
                на улицах,
                сидя в землянках.
Люди хлопали стоя.
                Воскреснув.
                Отринув свой страх.
И букетик ромашек
                в руках
                очень юной смуглянки
засверкал ярче звёзд.
                Ярче ярости
                в грозных кострах.



Равносильно сраженью.
                Подобно
                гружёным составам
отгремели аккорды,
                в объятиях
                сжав этот день.
И эмоции были
                уже
                не подвластны
                октавам.
И все беды в тот миг
                не пугали
                счастливых людей.
До прорыва Блокады
                ещё оставалось
                два года.
До победы –
               три года
                и
                пропасть тревог и смертей.
Но несломленный город
                поднялся
                из
                сумерек гордо,
и в тот миг не нашлось бы
                нигде
                его тверди твердей.



Те же стены
                спустя
                тридцать лет
                “услыхали” признанье.
“В день премьеры мы поняли,
                что
                проиграем Войну.
Ваша сила и гордость
                разрушили
                наше сознанье.
Если б только мы знали
                бездонную
                ту
                глубину”.
Два немецких солдата –
                теперь
                два немецких туриста,
и седой дирижёр,
                и
                всё те же
                колонны вокруг.
Траектории звуков линейны,
                остры
                и тернисты,
и мелодии кокон – незыблем
                и так же упруг.





VII. Талисман

“Иди-Иди. Вперёд. Вперёд.
Покуда жизнь тебе позволит.”
Сломает или подберёт?
У каждого – свои мозоли.
Он жив, листочком тем храним:
верь иль не верь - им сберегаем.
Пусть стар, но он – неутомим:
корабль между берегами.
Этапы длинного пути -
его победы и потери.
Когда настанет час уйти –
метелью кончатся мистерии.
Случайно найденный средь нот
великого маэстро Верди,
клочок бумаги… вновь блеснёт
полоской долгожданной тверди.

А тот… в блокадной белизне…
чем он храним и сберегаем?
Как уцелел он в той резне,
плывя под теми берегами?
А может, это он хранит
людей своим волшебным даром?
Безмолвствует могил гранит,
молчит, гася в себе радары.
И если талисман и был,
то он и был тем,.. ноют раны.
Он не смотрел на перст судьбы,
в своём служенье филигранном.
И надо ли сейчас гадать,
кто пробуждает звуки эти?
В них растворяются года.

Ты слушай!.. Музыка ответит.

< 2009/2010 – сентябрь 2014 >






ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ ПОЭМЫ:

Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906 - 75) – советский композитор, втор 15-ти симфоний, 15-ти струнных квартетов, концертов для скрипки, виолончели, фортепиано, балетов, опер…

Артуро Тосканини (1867 – 1957)
- итальянский дирижер. Один из лучших дирижеров в истории. Один из лучших исполнителей музыки Джузеппе Верди. Трижды встречался с великим композитором. Хранил фрагмент его рукописи к опере «Фальстаф» в качестве талисмана. Руководил (неоднократно) оперным театром Ла Скала.  Был антифашистом. Бежал сначала от режима Муссолини, потом от гитлеровского Режима. С 1937-го года жил в Нью-Йорке и руководил оркестром Радио. Помнил все партитуры наизусть. Его дирижерская карьера продолжалась 70 лет.

Карл Ильич Элиасберг (1907 – 1978)
- дирижер. В годы войны, в августе 1942 года оркестр под его руководством исполнил в Блокадном Ленинграде 7-ую симфонию Шостаковича. Это исполнение стало историческим, а за мужество дирижер был награжден военным орденом «Красной звезды»

Эмиль Григорьевич Гилельс (1916 – 1985)
- один из величайших пианистов. в 1955-м году был первым советским музыкантом, прилетевшим на гастроли в США.

Седьмая «Ленинградская» симфония – симфония Дмитрия Шостаковича, начатая им в Блокадном Ленинграде, завершённая в Куйбышеве. Исполнена в т.ч. в Нью-Йорке оркестром п.у. Тосканини и в блокадном Ленинграде оркестром п.у. Элиазберга.


НЕСКОЛЬКО ВАЖНЫХ ДАТ:

15 июля 1941 – Начало работы над симфонией
29 августа 1941 – Завершена 1-я часть
29 сентября 1941– Завершена 3-я часть
30 сентября 1941–Приказ об эвакуации Шостаковича
22 октября 1941 – Шостакович прибыл в Куйбышев
27 декабря 1941 – Шостакович завершил свой труд
5 марта 1942 – Премьера симфонии в Куйбышеве
29 марта 1942 – Премьера симфонии в Москве
2 июля 1942 - Партитуру доставили в Ленинград
19 июля 1942 - Премьера симфонии в Нью-Йорке
9 августа 1942 - Премьера симфонии в Ленинграде

К этой поэме мною написана историческая справка
которая, к сожалению, не вместится в формат сайта.
Так же поэма проиллюстрирована в печатном и
электронном вариантах).