ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ:
Да-а, что-то неожиданно поднакопилось и вырвалось на волю.
Более того, исподволь, как-то интуитивно понимаю: если не я и не сейчас, то кто? Все рано или поздно уходят туда, в так называемую Вечность и найти кого-либо там уже нельзя, а позже вероятно и некому. А так в Информационном поясе где-то там, не знамо где, возможно чудесным образом...
Собственно говоря, это все еще звучащие в моей памяти голоса ушедших людей, близких мне в разное время.
(Из авторского ответа на рецензию)
НЕЗАВИСИМОСТЬ
Голос Ингеборг Лооман-Хибель (Ingeborg Lohman-Hibel), с дрожащими от возраста нотками, отзывается на мой телефонный звонок:
- Ах, моя Татьяна, вот и Татьяна! - и в ответ на мое приветствие, вдруг почти басовый хохот, уже окрепший в звучании:
- Ах, ты, шельма, ты все шутишь, ты позволяешь себе такие шутки со старой девочкой!..
***
Она была гимнасткой по профессии, прожившая более 90 лет, удивительная подруга в моей уже тоже довольно долгой жизни. Ингеборг была раза в два старше меня. Она звонила мне и, не принимая извинений, требовала встречи, так как «старая подруга должна гулять, и не одна, а в обществе молодой». Итак, мы шли в парк и сидели на скамье у озера с крикливыми утками – сидели и молчали - хорошо! Мы ехали автобусом за город на Sonnenberg и карабкались в старую крепость по каменистым тропинкам и потом сокрушались: остатки грозной крепости теперь заняты дешевым ресторанчиком; мы ехали электричкой в пригород Eltville во всемирно известный розарий, смотреть на распустившиеся розы; мы сидели в парковом ресторанчике и обсуждали манеры молодых и старых, а также судьбы гимнастики и гимнастов, судьбы современного изобразительного искусства – она была художницей-любительницей довольно высокого класса.
Ее отец был профессором математики в Дрездене и давал уроки детям саксонского герцога. Он рано умер, оставив молодую вдову и пятерых детей. Все дети кроме Ингеборг успели получить хорошее образование, А младшей дочери мать сказала: "Ты, нуммер фюнф, у меня нет денег на твое образование, придется довольствоваться, тем, что по карману." Так девочка выучилась на инструктора по лечебной гимнастике и стала страстной спортсменкой. Устав от больных пациентов, открыла курсы по прикладной гимнастике и стала учить детей, а позже и взрослых правильному управлению своим телом. В 50 лет начала учиться фигурному катанью на коньках и очень успешно.
Дважды Ингеборг побывала в СССР, в том числе в Cредней Азии, получила грандиозные впечатления, кстати замешанные на очень добром отношении к России. Для ее поколения это было большой редкостью и вызывало открытое раздражение родных. Возможно, потому мы и подружились.
Она легко и быстро входила в контакт с незнакомыми людьми. Это мог быть обаятельный старичок Клаус Тайхерт, бывший фабрикант фарфоровой мануфактуры, выпускавшей в 19 веке бытовую посуду и печные изразцы, предшественницы знаменитого мaйсенского фарфора. Оба моих знакомца были почти ровесниками, но, главное, - саксонцами и у каждого из них на любую мелочь было свое аргументированное мнение - как отличительная родовая черта. Я смиренно слушала и это подогревало их страстные дискуссии. Коллекция фарфора г-на Тайхерта была мишенью для острот Ингеборг, владелицы сервиза из Мaйсена.
Другой неожиданной приятельницей у Ингеборг стала молоденькая пианистка из Швеции. Девушка приехала с родителями в надежде на хорошую карьеру. На открытии большой выставки картин Ингеборг девушка сыграла Рахманинова, с замечательной техничностью и очень громко. Ингеборг старалась помочь своей протеже выдвинуться и за довольно короткое время юная пианистка обзавелась хорошей поддержкой в городе.
Мне недостает ее замечаний и их интонаций:
- Ну, что, опять захандрила, не иначе как семейный кризис. Ха! Приходи ко мне, переночуешь, там, глядишь, все будет иначе выглядеть. Не у тебя первой такая ситуация, это проходит, это временно!..
- Голова болит? Какие могут быть таблетки?! На свежий воздух! Движение - твоя медицина!..
- Когда встаёшь со стула - ты не должна опираться. Руки свободны! Смотри и учись!..
И дальше и больше в таком же насмешливом и заботливом тоне.
К удивлению родных, скептически относившихся к её нетерпеливому характеру, она вышла замуж. Это был оперный певец, солист франкфуртской Старой оперы Франк Лооманн. Но, ах, сколько капризов у этих теноров!.. Расстались.
Самая верная её любовь принадлежала родному Дрездену, уничтоженному в последние дни войны ковровыми бомбёжками англичан. Ежемесячный взнос из её пенсии предназначался для восстановления Фрауенкирхе. И это состоялось, и она дожила до этого счастливого для неё дня. Сколько было радостных слёз в тот день! И, конечно, она срочно поехала в Дрезден, чтобы своими глазами снова увидеть воскресшую из руин Фрауенкирхе. Мне было поручено ежедневно поливать цветы на балконе и во дворе дома.
Ее старший брат-хирург имел на севере известную клинику, был довольно богат. Он завещал младшей сестре пожизненную пенсию-содержание. В Тиммендорфер-Штранд – маленьком курортном городке на берегу Любекского залива жил её племянник с семьей, состоятельный господин, к моменту нашего знакомства уже пенсионер. Он забрал тетку на север и устроил ее в местный дом престарелых на довольно приличных условиях. Маленькая квартирка-аппартамент, медицинское обслуживание круглые сутки, ресторан на первом этаже – при хороших деньгах – идеальное решение. А Ингеборг – натура очень независимая, тосковала по своей свободе, которую до того времени не слишком ценила. Её гулкая полупустая квартира в бельэтаже на Моцарт-Штрассе с замшелым балконом, где росли самые роскошные цветы в округе, а при входе во двор всеми цветами переливался розарий, выращенный из роз, которые ей дарили в букетах ученики и поклонники - теперь всё это оказалось в прошлом...
Один из них - давний и верный её друг, славист, знаток русского языка из Вены научил Ингеборг волшебной фразе, с которой русские преодолевают жизненные трудности. Нужно только вдумчиво сказать: "ничего - авось - как-нибудь... переживём!" - И всё непреодолимое становится малым и незначительным. Позже и я получила эту фразу, как наследство от неунывающей Ингеборг.
Независимость характера – вот чему учила меня Ингеборг Хибель-Лооманн.