От монастыря к монастырю,
тайными лесными тропами
шли они по опрокинутым небесам.
Что гнало их вперед,
какая сила снова и снова
поднимала их усталые тела
и влекла сквозь лесные чащебы и каменные осыпи?
Наверное, они и сами не смогли бы объяснить это.
Однако, упрямо, изо дня в день,
брели, сбивая ноги о камни,
оставляя на колючках кустов клочья одежды и кожи,
чтобы припасть разгоряченной щекой
к холодным камням древних святынь.
А теперь мы идем этим путем,
все такие разные и, в то же время,
чем-то очень похожие друг на друга.
Вот спокойный и рассудительный Проводник.
Никогда не теряет он присутствия духа,
из любого положения у него есть выход.
Нет вопроса, на который не нашлось бы ответа.
В полуулыбке застыли губы,
глаза внимательны и серьезны,
а рука машинально помешивает палочкой угли костра.
А эта нежная, стройная, как лань,
Девушка с планшетом на коленях,
сосредоточенно рисует дерево,
проросшее через камень на скале.
Но заглянув ей в глаза, видишь,
что мысли ее далеко.
Видно, как она, время от времени, встряхивает головой,
как бы отгоняя их,
однако снова по лицу пробегает тень
и в глазах растет напряженность.
Карандаш в руке замирает,
а затем, движимый какими то тайными мыслями,
начинает писать замысловатые знаки в воздухе.
На самом краю отвесной скалы
примостился Художник.
Сосредоточенно, медленно и скрупулезно
он старается передать линии пейзажа
в тональных пятнах заката.
Периодически лицо его подергивается в досадливой гримасе:
не успевает он запечатлеть на бумаге одни цвета,
как на сцене Великой Мистерии
цвета уже поменялись,
и приходится снова и снова
изменять, исправлять, переделывать.
Было бы во власти, он бы остановил время.
Однако приходится упорно и прилежно,
закусив губу, как первый ученик класса,
водить кистью по бумаге
в погоне за ускользающим мигом.
Чуть подальше,
удобно устроившись на свернутом спальнике,
пишет свой этюд
невозмутимая, как окружающие горы, Черноглазка.
Лицо ее, освещенное заходящим солнцем, неподвижно,
и только глаза,
быстро взбрасывающиеся от листа к пейзажу,
говорят о вулкане, бушующем внутри этого нежного существа.
А если решится заглянуть ей через плечо, на планшет,
то будешь поражен
быстрыми, даже молниеносными движениями кисти
и какой-то дикой первозданностью ее живописи.
А там, где густой барбарис уронил на камни легкую тень,
лениво опершись о камни,
вытянул посеченные колючим кустарником ноги, Старик.
Кажется, он безмятежно дремлет, сладко посапывая.
Но это лишь видимость:
время от времени из-под длинного козырька
взбрасывается острый, как нож, взгляд,
внимательно озирающий окрестность.
Мышцы на миг напрягаются, готовые к действию,
но снова расслабляются
и рука рассеяно продолжает перебирать
ягоды кисловато-терпкого барбариса.
Взгляд смягчается,
пробегает по лицам творящих
и затухает в глубоких глазницах,
как будто снова погружаясь в дрему.
И все-таки, при всех различиях,
есть одна схожесть,
которая бросается в глаза
с первых же мгновений знакомства –
это одухотворенность.
Она наполняет их глаза
и делает подобными предкам,
которые от монастыря к монастырю,
тайными лесными тропами
брели по опрокинутым небесам.