Ни о чем не жалели,
не задумывались,
танцевали и пели,
вдаль за ветром неслись,
ни о чем не молили,
не просили взамен…
А потом – окружили,
взяли в тягостный плен.
А потом раскидали
по огромной земле
прорастать семенами,
подниматься с колен.
Без отметин и знаков
(память стерта в песок),
каждый был одинаков,
каждый был одинок,
всё какие-то лица
рисовал, примерял,
на полях колосился
и к зиме умирал.
На полях колосились,
умирали к зиме
и играть научились
хитроумно вполне.
Здесь на досточке шаткой
расслабляться нельзя,
пожалеешь лошадку –
потеряешь ферзя,
и заложником спешки
не хотелось бы быть,
все поставить на решку –
и орла упустить.
И крутили кульбиты,
совершали грехи,
оставались разбиты
на асфальте стихи.
Вновь кому-то признанье
строчкой в небо летит,
а себе в оправданье
слов не можешь найти.
А когда обретаешь
лишь на пару минут,
те, как бабочек стая,
на рассвете умрут.
Что за маленький холмик
в пожелтевшей траве?
Совершенно не вспомнить, –
пустота в голове…
В том неровном пространстве,
что сквозит между строк,
я на память о счастье
завяжу узелок,
чтоб не смело разбиться,
и уйти без следа.
Смерти с ним не случится
никогда, никогда.